Как и почему исчезли городские думы после октября 1917 года (на примере Ярославской и Костромской губерний)

Красовская Юля Владимировна, кандидат исторических наук

Ярославская государственная медицинская академия, Россия

Как и почему исчезли городские думы после октября 1917 года (на примере Ярославской и Костромской губерний)

Осенью 1917 года стало очевидным, что Временное правительство не способно вывести из кризиса страну. Закрытие фабрик и заводов, рост забастовочного движения, продовольственные волнения, участившиеся захваты земель, отказ воинских частей отправляться на фронт и полная беспомощность коалиционного правительства - всё это свидетельствовало о надвигающейся катастрофе. Аналогично складывалась социально-политическая и экономическая ситуация в Ярославской и Костромской губерниях. Большевики открыто готовились к вооруженному восстанию. Тем не менее, весть о свержении Временного правительства оказалась неожиданной для большинства населения провинциальных городов. Это известие было настолько ошеломляющим, что обычно неповоротливые и медлительные городские думы отреагировали на него чрезвычайно быстро. 26 октября, в тот же день, когда по телеграфу пришло «сенсационное сообщение» и в Ярославле, и в Костроме состоялись чрезвычайные собрания муниципалитетов.

О заседании Костромской городской думы 26 октября известно лишь по отчёту о другом заседании, состоявшегося 9 ноября, в котором упоминается, что 26 октября сложили с себя полномочия городской голова (меньшевик Воробьёв) и члены управы – все большевики. [1] Документов, содержащих более подробные сведения об этом заседании, не сохранилось. Несмотря на значительное влияние фракции РСДРП/б/, предложение гласного-большевика Растопчина об объединении всех «для борьбы за закрепление новой власти» не было поддержано. Общее собрание Костромской думы принимает резолюцию, выдвинутую эсерами и меньшевиками, о создании революционного фронта всех демократических организаций против большевистского, контрреволюционного. На экстренном заседании Ярославской городской думы 26 октября была принята резолюция социалистов, призывавшая «все революционные и общественные организации, всех граждан в этот грозный час духовно сплотиться вокруг неё для защиты Революции и идеи народовластия».[2]Для реализации поставленной задачи и создания городского «Комитета спасения Родины и революции» при городской управе 27 октября состоялось совещание с участием представителей от земства, советов рабочих и солдатских депутатов, центрального комитета профсоюзов, губернского комиссара, начальников гарнизона и милиции. Однако данное совещание оказалось нерезультативным, так как не смогло выработать ни структуры, ни задач, ни принципов действия создаваемого органа.[3] Всё же, 30 октября думская комиссия по обеспечению общественной безопасности в городе совместно с членами совещания представителей общественных организаций приняла решение об образовании городского «Комитета спасения Родины и Революции».[4] В тот же день состоялось его первое заседание, закончившееся выпуском ещё одной резолюции, призывающей к саботажу требований большевиков. В последующие дни роль центра антибольшевистской борьбы перешла к земству.[5]

Реакция дум уездных городов обеих губерний на события в стране после 25 октября 1917 года не отличалась разнообразием. Анализ документов показывает, что ни одна из них не поддержала восстание, в категоричных формах выступая против «захвата власти так называемыми большевиками» (Пошехонская дума, Ярославская губерния)[6]и выражая «свой протест кучке безответственных людей,… ведущих родину к гибели…» (Угличская городская дума, Ярославская губерния).[7] Первоначально большинство из уездных муниципалитетов заняли активную антибольшевистскую позицию, выступая инициаторами создания комитетов, аналогичных Ярославскому «Комитету спасения Родины и Революции», но носящих разные названия. Например, Пошехонская дума организовала «Комитет борьбы с анархией», Даниловская – «Комитет охраны Государственной безопасности и порядка» и т. п.[8]

Однако не все муниципалитеты уездных городов приняли решение о борьбе с большевиками. Рыбинское и Ростовское общественные самоуправления изначально заняли позицию нейтралитета по отношению к новой власти. Более того, они направили своих представителей и в военно-революционные комитеты и в губернский «Комитет спасения Родины и Революции». Как объяснил на общем собрании «Комитета спасения Родины и Революции» член Ростовской городской управы Жаров, такое компромиссное решение было вызвано «стремлением избежать кровопролития».[9] Представитель рыбинского самоуправления Галкин мотивировал участие муниципалитета в военно-революционном комитете тем, что «…оно не сочло возможным встать в резкую оппозицию к большевикам, ибо в таком случае они начали бы действовать штыками».[10] Иными словами, в Рыбинске гласные также пытались «избежать кровопролития».

Ещё более осторожно действовали Романово-Борисоглебская городская дума. Экстренных заседаний в связи с полученными сообщениями гласные не проводили. Собравшись на очередное заседание 11 ноября, они без каких-либо политических оценок и прений избрали своего представителя, гласного Трофимова, в Комиссию по охране общественной безопасности при губернском земстве.[11] После этого собрание приступило к рассмотрению неотложных вопросов по городскому хозяйству.[12] Однако, согласно телеграмме, полученной Ярославской Губернской Земской Управой, «избранное Думою в комитет спасения гибнущей родины лицо отказалось вступить туда. Другой кандидатуры Управа подобрать до сей поры не может».[13]

Объяснение позиции нейтралитета названных городских дум видимо в том, что в Рыбинске и Ростове было расквартировано соответственно 12 тысяч и 5 тысяч солдат, которые в большинстве своём поддерживали РСДРП/б/.[14] Органы городского самоуправления не имели ни авторитета, ни силовых структур, способных противостоять вооруженным солдатам. А именно солдаты являлись осенью 1917 года основными инициаторами погромов винных складов, грабежей магазинов и лавок, обысков квартир. Открытая оппозиция большевикам, которые имели влияние на солдатские массы и могли предотвратить беспорядки (что и произошло в Ростове и Рыбинске) означала не только угрозу городу в целом, но и лично гласным.

В первые дни после прихода к власти большевиков в провинциальные города поступала весьма противоречивая и неточная информация. Когда стало очевидно, что Советская власть установилась на длительный период, на позицию пассивного сопротивления перешли и те думы, которые первоначально пытались стать центром антибольшевистской борьбы. Помимо желания избежать кровопролития, отсутствия реальной силы и опасения за свою судьбу существовала и ещё одна причина, по которой политическая борьба для гласных дум отошла на второй план. Действительно, как отмечали сами гласные перед органами городского самоуправления стояли неотложные задачи, разрешение которых в конечном итоге и определяло их судьбу.

Прежде всего, проблема обеспечением продовольствием населения не только не была решена, но и обострилась до предела. Угроза голодной зимы для населения была более важной проблемой, чем политическая борьба. Правительственный инспектор милиции А. Д. Урусов в своей докладной записке в Управление по делам милиции от 13 октября писал: « В населении Ярославской губернии, как и в других местах России, утрачена вера и надежда на чей-либо авторитет. Весь интерес сосредоточен в продовольственном вопросе».[15] На наш взгляд, это самый точный анализ ситуации. Именно страх перед очередной голодной зимой и стал определяющим для большинства горожан в выборе между старой и новой властью. Политические проблемы и споры о будущем России фактически перестали волновать людей. Главной стала задача выжить.

В Данилове Ярославской губернии, согласно сообщению его городского головы Москательникова, «толпа определенно заявила городскому самоуправлению, что если оно не удовлетворит продовольственные нужды, то население вынуждено будет обратиться к большевикам». В Нерехте Костромской губернии рабочими фабрики Брюханова был избит член Продовольственного бюро городской управы А.И. Чаровой за отказ выдать муку, предназначенную для других жителей города.[16]

Однако городские думы не в состоянии были обеспечить население продуктами питания. Дестабилизация всей социально-экономической и политической обстановки в России в связи со свержением Временного правительства лишь усилила продовольственный кризис. В силу того, что думы не признали власть Советов, они не воспользовались своими правами, предоставляемыми декретом СНК «О расширении прав городских самоуправлений в продовольственном деле», согласно которому снабжение продовольствием городского населения полностью переходило к думам.[17] Неспособность органов самоуправления накормить население подрывало их довольно слабый авторитет в глазах масс, автоматически оставляя надежду последним лишь на новую власть, – во всяком случае, она не успела ещё никого разочаровать.

Не менее значимой стала задача защитить граждан в конце октября 1917 года от бесконечных погромов. В городах начались массовые разгромы винных складов. Сообщения о беспорядках, вызванных пьяными солдатами, и просьбы высылки войск продолжали поступать в адрес Министерства внутренних дел Временного правительства из Галича, Буя Костромской губернии и после 25 октября.[18] В Ярославле солдатами также был разгромлен склад со спиртом и город, по выражению гласного Лопатина, оказался «фактически… в руках вооружённых и не всегда трезвых солдат».[19] Аналогичные попытки предпринимались и солдатами Ростова и Рыбинска.[20] Помимо нетрезвых солдат безопасности городского населения угрожали постоянные самочинные обыски, проводимые неизвестными лицами без чьей-либо санкции, грабежи и другие преступления уголовного характера. В этих условиях деятельность органов городского самоуправления по восстановлению порядка также принимала политический характер.

Против толп солдат, громящих винные склады, сил городской милиции было явно недостаточно. В период массовых погромов Ярославская управа смогла организовать лишь 50 конных милиционеров, «которые разъезжают по городу и рассеивают собирающиеся толпы, настроенные на погром». Милиционеры пытались предотвратить беспорядки, а для прекращения уже начавшихся использовалась пожарная команда, которая также не могла противостоять толпе.[21] Ярославская дума и после 25 октября обращалась за содействием к Совету солдатских депутатов в вопросе поддержания порядка. Однако даже депутат Совета, С. Д. Эпштейн на заседании думы 28 октября заявил, что «Совет бессилен бороться. …и если Дума не примет решительных мер сейчас, то он не ручается за безопасность населения». «Решительной мерой», принятой думой, явилось создание очередной комиссии, которая и должна была «выработать прочные меры по охране города».[22] Дружина добровольной милиции, инструкция которой столь долго разрабатывалась в комиссиях, также не была создана. Предложения о её создании и текст инструкции были разосланы в городские управы уездных городов, но в действительность данная идея не была воплощена. Более того, городская милиция оказалась не в состоянии защитить даже себя. В ночь на 15 ноября городское управление милиции и районные части оказались захвачены и обезоружены Красной гвардией.[23] Иными словами, 15 ноября деятельность городской милиции в Ярославле фактически завершилась.

Таким образом, ключевые проблемы – продовольствие и обеспечение личной и имущественной безопасности горожан – муниципалитеты в послеоктябрьские дни решить не смогли. Население окончательно разочаровалась в городских думах. Муниципалитеты остались практически без какой-либо, даже моральной, поддержки. Неспособность органов городского самоуправления выполнять свои наиболее важные функции приводила к выводу о необязательности их существования, как население, так и власть.

Страх за своё будущее, ощущение беспомощности и неспособности влиять на ситуацию привели к тому, что многие должностные и выборные лица городского самоуправления, а также гласные стали слагать с себя свои полномочия.[24] Председатель Плесской и Романово-Борисоглебской дум, председатель и члены продовольственного бюро Нерехтской и Романово-Борисоглебской думы отказались от исполнения обязанностей в городском общественном самоуправлении.[25]

Результат позиции нейтралитета и отказа от активных действия против Советов, которой придерживались органы городского самоуправления, оказался двояким. С одной стороны, Советы рабочих и солдатских депутатов не ликвидировали городские думы непосредственно сразу после перехода к ним власти. С другой стороны, ощутив себя полновластными хозяевами, они подчинили себе деятельность нерешительных муниципалитетов, диктуя свои условия. Гласные были вынуждены подчиняться решениям новой власти, несмотря на категорическое неприятие деятельности и методов, используемых Советами под руководством большевиков, так как думы не имели реальной силы, способной противостоять большевикам. А поддержку среди городского населения они потеряли.

Согласно изученным документам на активные действия решилась лишь Угличская городская дума. В связи с арестом нескольких «контрреволюционеров», в том числе гласных городского самоуправления, муниципалитет Углича организовал собрание граждан города, которые не только потребовали немедленного освобождения арестованных, но и добились выполнения своего требования.[26] Помимо Угличской, ни одна из дум Ярославской и Костромской губерний не предприняла каких-либо конкретных действий, противоречащих постановлениям центральной либо местной власти.

Таким образом, местные Советы смогли реализовать поставленную положением СНК от 24 декабря 1917 года «Об организации местного самоуправления» задачу подчинить все учреждения различных сфер деятельности,[27] в том числе и органы городского самоуправления.

Тем не менее, убедившись в том, что городские думы не пользуются поддержкой населения и не могут решить наиболее острые вопросы, Советы приступили к ликвидации органов городского общественного самоуправления.

Причём, в части уездных городов роспуск городских дум Советами был осуществлён до опубликования 24 января 1918 года соответствующего положения комиссариата внутренних дел «О замене земского и городского самоуправлений Советами».

Первой в Ярославской и Костромской губерниях была распущена Любимская дума 10 декабря 1917 года по решению на Любимского уездного съездеа Советов.[28] Дольше всех продолжала работу городская дума Романово-Борисоглебска. Ежемесячно собираясь на заседания, гласные пытались решить в основном два вопроса – продовольственный и финансовый, «не замечая» изменений в политической жизни города и страны. Однако 16 июня 1918 года городской голова и члены управы заявили о сложении своих полномочий «как по принципиальным, так и по практическим соображениям», суть которых сводилась к невозможности подчинения законно избранного самоуправления исполнительному комитету Совета и неспособности муниципалитета обеспечить население продовольствием. Несмотря на заявление о принципиальной недопустимости подчинения лицам, которые «никоим образом не могут считаться избранниками не только вообще населения, но даже и какой-либо его части», гласные Романово-Борисоглебской думы даже решение о самороспуске принимают лишь в случае одобрения его комитетом.[29] Исполнительный комитет Совета рабочих и крестьянских депутатов решение думы одобрил и своим обязательным постановлением от 28 июня 1918 года городское самоуправление Романово-Борисоглебска упразднил.[30] Ни одна из городских дум Ярославской и Костромской губерний не попыталась даже формально отстоять своё право на существование. В большинстве случаев они «самораспустились» или добровольно передали власть Советам.

Ликвидация городского самоуправления по описанной схеме после прихода к власти большевиков типична для большинства провинциальных городов России. Причины, на наш взгляд, очевидны: партийные разногласия, неспособность решить насущные проблемы горожан, которые устали от политической борьбы, а ждали от власти продовольствия, порядка и личной безопасности. Муниципалитеты не смогли оправдать эти ожидания. А большевики обещали сразу всё. Поэтому ухода с исторической сцены городских дум большинство населения даже не заметило.