История/1. Отечественная история

К.и.н. Мухин О.Н.

Томский государственный педагогический университет, Россия

Пётр I – Царь-Учитель (истоки и смысл образа)

Важнейшей составляющей модели поведения, выбранной Петром I по отношению к своим подданным, был образ Учителя. Истоки его формирования можно обнаружить довольно рано: еще в 1692 г. друг Петра из числа потешных Яким Воронин в своем письме с Переяславской верфи называет Петра учителем [1. С. 129]. Если учесть, что молодому царю тогда было только двадцать лет, и он пока не совершил ничего значительного, это обращение наталкивает на мысль, что таковая номинация вряд ли была собственным изобретением Петра или его окружения. Действительно, как в большинстве случаев в жизни и деятельности царя-реформатора, можно проследить как западные, так и отечественные истоки образа Учителя.

Е.В. Анисимов замечает, что концепция жизни как учебы являлась типичной для рационалистического восприятия мира, характерного для Нового времени. При этом особенность Петра, по мнению исследователя, заключалась в том, что он отвел место Учителя, знающего, что нужно ученикам, самому себе [2. С. 59]. Однако это было вполне логичным для России: в русской культуре образ Монарха-Учителя имеет глубокие корни и базируется на религиозно-политических основаниях. Иван IV так определял свою первейшую обязанность: «Тщу же ся с усердием люди на истинну и на свет наставити, да познают единого истинного Бога в Троице славимаго» [3. С. 104]. И это не было проявлением преувеличенного самомнения грозного царя. Представления о роли монарха как учителя, наставника своего народа в истинной вере настойчиво повторял Сильвестр в своем послании к Ивану. Он обращается к нему со следующими словами: «Господь Бог... нарек тя... вождя и учителя всемирна» [3. С. 103]. То есть в XVI в. самодержец всероссийский выказывал даже более масштабные претензии, нежели Пётр, что было связно с представлениями о православии как единственно правильной религии, и о царе — единственном полновластном владыке православного мира, ответственного за его выживание и распространение. Анализируя высказывания Грозного из первого его послания князю Курбскому, Б.Н. Флоря отмечает, что царь явно считал, что он «не только господин и повелитель, но учитель и наставник в разных областях и светского, и церковного знания» [3. С. 186].

Отец «неистового реформатора» Алексей Михайлович также претендовал на статус Учителя. В записи процедуры выступления войска в поход против поляков в 1654 г., отредактированной самим царем, воевода Трубецкой в своей речи называет его «отцом учителем» [4. С. 265]. И.Л. Андреев отмечает, что Алексей Михайлович был особо склонен к образу благочестивого учителя, всячески его подчеркивая в этом тексте. Так, здесь сказано, что, выслушав царское напутствие, все получили наслаждение от «душевных и полезных учительных слов, какова источника живых вод искали, такова и обрели» [4. С. 265].

Следовательно, образ Монарха-Учителя являлся частью русской властной традиции. Но в случае Петра эти претензии выражались с особой силой, что было связано с его преобразовательными планами и постулируемой им варварской отсталостью собственного народа. Характерно высказывание, включенное царем-законодателем в указ Мануфактур-коллегии от 5 ноября 1723 г.: «…Наш народ, яко дети неучения ради, которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера не приневолены бывают, которым сперва досадно кажется, но когда выучатся, потом благодарят, что явно из всех нынешних дел не всель неволею сделано, и уже за многое благодарение слышится, от чего уже плод произошел» [2. С. 60].

Проблема была в том, что, несмотря на претензии, проявившиеся, как мы видели, довольно рано, Пётр долгое время не мог полностью укорениться в статусе Учителя, так как сам пребывал в состоянии «учащегося», что являлось свидетельством затянувшегося смешения ролей, по терминологии Э. Эриксона [5. С. 250]. Он сам позиционировал себя в таковом статусе начиная с Великого посольства, когда возил с собой печать с надписью «Аз есть в чину учимых и учащих мя требую». Формально процесс ученичества закончился, по признанию самого Петра, только с заключением Ништадского мира в 1721 г., по поводу которого он высказался так: «Все ученики науки в семь лет оканчивают обыкновенно; но наша школа троекратное время была; однако ж, слава Богу, так хорошо окончилась, как лучше быть невозможно» [6. С. 424]. Закономерным итогом в данном случае становится преподнесение ему Сенатом звания «Отца Отечества».

К.-Ф. Берхгольц передает слова императора, слышанные им в 1722 г. и свидетельствующие о том, что тот полагал свою деятельность Учителя вполне успешной. Пётр «уверял, что кабинетные его занятия игрушка в сравнении с трудами, понесенными им в первые годы при введении регулярного войска и особенно при заведении флота; что тогда он должен был разом знакомить своих подданных (которые, по его словам, прежде предавались, как известно, праздности) и с наукою, и с храбростью, и с верностью, и с честью (очень мало им знакомою) и что это сначала стоило страшных трудов, потому что у русских (хотя, конечно, не у всех) существовала поговорка: богатство хоть и нечестно, да зато здорово; что теперь однако ж все это, слава Богу, миновалось и он может быть покойнее» [7. С. 326].

Прежде чем это произойдет, Пётр должен будет пройти очень долгий путь проб и ошибок на пути военачальника, корабела и законодателя. На этом пути он часто выказывал неуверенность в своем статусе и своих силах, что демонстрирует незаконченность становления его идентичности.

Образ Учителя в харизматическом облике Петра I сочетался с образом Демиурга. При этом, как представляется, первый во многом служил своего рода уравновешивающим балансом второго. Если образ Демиурга, представлявшего царя-реформатора создателем новой России (буквально «из ничего») отражал личную составляющую петровской харизмы, революционную по определению [8], то образ Учителя был составной частью харизмы должностной, царской, неся, таким образом, отпечаток традиции, охранительности, так как предполагал наставление в «правильности» православия и общественного порядка. Таким образом, харизма царя-реформатора отражала всю гамму качеств его идентичности, включавшую, вопреки устоявшемуся клише непримиримого борца с традициями, значительную часть этих традиций, пусть и в собственной его авторской интерпретации. И противоречие здесь лишь кажущееся. Реформатору, «сотрясателю устоев», необходима некая привязка к прошлому в качестве психологической компенсации, так как нарушение устоявшихся норм — тяжелейший стресс для любого новатора, в особенности столь эмоционально неуравновешенного и неуверенного в себе как Пётр I.

Литература:

1. Богословский М.М. Петр Великий: материалы для биографии: в 6 т. / М.М Богословский; Археографическая комиссия; Архив РАН. М.: Наука, 2005. Т. I: Детство. Юность. Азовские походы, 30 мая 1672 – 9 марта 1697 / отв. ред. С.О. Шмидт; подгот. текста А.В. Мельникова.

2. Анисимов Е.В. Время петровских реформ. Анисимов Е.В. Время петровских реформ. Л: Лениздат, 1989.

3. Флоря Б.Н. Иван Грозный. М., 2003. (Жизнь замечат. людей: Сер. биогр.; Вып. 873).

4. Андреев И.Л. Алексей Михайлович. М.: Молодая гвардия, 2006. (Жизнь замечат. людей: Сер. биор.; Вып. 971).

5. Эриксон Э.Г. Детство и общество. СПб., 2000.

6. Павленко Н.И. Пётр Великий. М.: Мысль, 1994.

7. Берхгольц Ф.-В. Дневник. Ч. 1-2. // Неистовый реформатор. М.: Фонд Сергея Дубова, 2000., 2000.

8. Вебер М. Типы господства // URL: http://soc.pu.ru/materials/golovin/reader/weber/r weber2.html (дата обращения: 15.03.2006).