ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ЛЕГЕНДЫ О ТРИСТАНЕ И ИЗОЛЬДЕ В ЛИРИКЕ XX ВЕКА

Число параллелей к известной средневековой легенде о Тристане и Изольде или отдельным ее мотивам настолько велико, что с трудом поддается счету. Западноевропейский сюжет подвержен множеству интерпретации, что обеспечило ему длительную жизнь в искусстве. Возникнув в Средние века, легенда стала относиться к числу «вечных». Среди параллелей сюжету Тристана и Изольды с большим основанием можно говорить о ряде памятников, хронологически значительно менее от него удаленных (Мария Французская «Жимолость» (XII в.), И.А. Бунин «Чистый понедельник» (1944 г.), А.М. Ремизов «Повесть о Петре и Февронии Муромских» (1951 г.), Джон Апдайк «Бразилия» (1994 г.)). Возможно совпадение не одного мотива, а нескольких, и, главное, их последовательность. «Каждый обращавшийся к ней (к легенде – прим. А.К.) писатель – от авторов валлийских «Триад» и французских рыцарских романов до Джойса, Кокто, Томаса Манна – видел в этой печальной истории юного рыцаря и его возлюбленной повод для изложения своих эстетических позиций» [8: 66].

Функционирование сюжета легенды в русской литературе в творчестве поэтов Серебряного века М.А. Кузмина («Элегия Тристана», «Олень Изольды», «Сумерки»), Ч.де Габриак («Четверг»), Г.В. Иванова («Вздохни, вздохни ещё, чтоб душу взволновать...»), а также в стихотворном цикле «Тристан» (1921 г.) и романе «Лолита» (1955 г.) В.В. Набокова представляет особый исследовательский интерес, обусловленный необходимостью систематизации интерпретаций легенды в отечественной литературе и выявления причин обращения к средневековой легенде как отдельных писателей, так и целых художественных направлений (романтизм, символизм, модернизм).

Особенностью поэтики Серебряного века являются ассоциативность образов, культурно-исторические параллели, включение различных «несобственных» элементов в структуру текста. Мировая литературная традиция присутствует в поэзии этого времени на уровне сюжетно-композиционных сближений, явных и скрытых цитат, реминисценций, аллюзий, сознательных стилизаций и вариаций.

Каждое обращение русских поэтов к легенде о Тристане и Изольде касается отдельных эпизодов западноевропейского повествования.

Собственную версию легенды предлагает поэт-акмеист М.А. Кузмин. В послереволюционный период своего творчества Михаил Алексеевич обращается к античным, средневековым образам. «Элегия Тристана» (1921 г.) написана под впечатлением знаменитой оперы Р.Вагнера «Тристан и Изольда». При этом поэт обращается не только к романным интерпретациям образов в опере, но и к мифам, кельтским прототипам:

Седого моря соленый дух,

За мысом зеленый закат потух,

Тризной Тристану поет пастух –

О, сердце! Оле-олайе!

Ивы плакучей пух! [4].

Смертельно раненый Тристан лежит под ивой в ожидании Изольды в своем замке на морском берегу Британии. Всю эту сцену сопровождает играющий на дудочке печальную мелодию пастух. Отметим встретившиеся строки:

Угрюмый Курвенал умолк, поник,

Уныло булькает глохлый родник,

Когда же, когда же настанет миг,

О, сердце! Оле-олайе!

Что увидим мы transatlantiques? [4].

Transatlantiques (лат. «trans» – через) – французское прилагательное, обозначающее «заатлантический». В легенде, как и в данном стихотворении, прослеживается актуализация символики стихий. Вести о жизни и смерти приносит могучее и бурное море. Мифопоэтическое значение плавания по морю «нередко рассматривается как состояние между жизнью и смертью» [9: 251].

Тристан в стихотворении Кузмина представляется героем «кельтским» (в константном ему времени-простанстве), кроме того, в тексте стихотворения встречаются конкретные эпизоды легенды; интерпретация, таким образом, происходит без каких-либо трансформаций, по пути детализации. Е. Мелетинский назвал этот процесс «ремифологизацией», признавая «миф вечно живым началом, выполняющим практическую функцию и в современном обществе» [7: 87].

В стихотворении «Олень Изольды», написанном в 1926 году, можно говорить об отсылке к поставленной Мейерхольдом в 1909 г. в Мариинском театре опере P. Baгнера «Тристан и Изольда», где Тристан был одет в малиновую рубашку (ср. в стихотворении Кузмина: «Взмолился о малиновой рубашке»); так же об отсылке к эпизоду легенды с любовным напитком – оправданием и символом дальнейшей судьбы героев:

А синий соболь, огненная птица

У печени и вьется и зовет:

«Смотри, смотри, Тристан зеленоглазый,

Какое зелье фрау Изольда пьет!» [6].

Непосредственно к образу Изольды М. Кузмин обращается в стихотворении «Сумерки» (1922 г.):

Наполнен молоком опал,

Залиловел и нал бесславно,

И плачет вдаль с унылых скал

Кельтическая Ярославна. [5]

Здесь главная героиня отождествляется с Ярославной из «Слова о полку Игореве», оплакивающей раны своего возлюбленного. Поэт намечает второй путь толкования легенды – трансформационный, поиски новой идентичности, через соединение кельтских и славянских архетипических мотивов по принципу сходства.

Таким образом, М. Кузмин в своем творчестве уделяет особое внимание самому сюжету легенды, обращаясь к различным эпизодам и их интерпретациям в мировой культуре. Он намечает два пути «возрождения» мифа: первый – основан на воспроизведении одного сюжетного эпизода, второй базируется на толковании мотива (имени, детали) и в свернутом виде несет содержание целого эпизода или характера героя легенды в целом.

В поэзии Черубины де Габриак (литературный псевдоним-мистификация Е.И. Дмитриевой) образы Тристана и Изольды психологизированы и соотнесены с обстоятельствами ее собственной судьбы: жизненная драма, связанная с раскрытием (скрываясь за таинственным именем, Дмитриева привлекала более), тяжелейшим творческим кризисом, разрывом с Гумилёвым и Волошиным и скандальной дуэлью между двумя поэтами. Перед тем, как перестать творить, Ч. де Габриак написала стихотворение «Четверг» (1909-1910 гг.):

Не кубок пламенной Изольды,

Не кладбищ тонкая трава,

А жизни легкие герольды –

Твои певучие слова. [1].

Можно провести некоторую параллель между лирической героиней и Изольдой. Тень тоски, одиночества, незнания будущего – всё это создает минорный пафос произведения. Поэт интерпретирует сложные чувства героев кельтского эпоса, перекладывая их на свою лирическую героиню, посредством общего настроения стихотворения.

...Среди живых я не живая,

И, мертвой, мира мне не жаль... [1].

В изысканных строках стихов сквозит меланхолия, желание пойти навстречу зову сердца, найти душу, которой можно было бы довериться. Ч. де Габриак важен внутренний конфликт героев, порождающий смятения, тревоги, волнения за себя и любимого.

В поэзии видной фигуры Серебряного века Г.В. Иванова так же встречается отсылка к средневековой легенде. В 1921 году он пишет стихотворение «Вздохни, вздохни ещё, чтоб душу взволновать...»:

Над нами утренний пустынный небосклон,

...Холодный луч дробится по льду...

Печаль моя, ты слышишь слабый стон:

Тристан зовет свою Изольду… [3].

Особо отметим параллели в обыгрывании имени героини кельтской легенды как «изо льда» у Иванова и Набокова. В набоковском диптихе «Тристан» (1921 г.) встречается: «Я в рощах спал душистых/ и спал на ложе изо льда./ Изольда, золото волос твоих волнистых/ во сне являлось мне всегда…» [10]. Важной особенностью средневековой легенды является символика стихий. О.М. Фрейденберг, раскодируя источники образов легенды, пришла к выводу, что Тристан и Изольда – персонификации первозданных стихий, солнца и моря, символическое соединение которых сообщает миру статус космологической упорядоченности. Сюжетное действие сводится к циклу, к повторению соединений и расставаний героев, соответствующих круговращению их природных прототипов.

В стихотворении Г. Иванова представлена интерпретация смерти рыцаря, лежащего на берегу около своего замка и дожидающегося свою возлюбленную Изольду, которая сможет вылечить. Всё стихотворение пропитано мотивом любви и смерти, как выхода из губительной ситуации:

...Печаль моя! Мы в сумерках блуждаем

И, обреченные любить и умирать,

Так редко о любви и смерти вспоминаем... [3].

Герои являются заложниками судьбы. Они не в силах что-либо изменить, принимая свою любовь как наказание. Но, даже умирая, влюбленные не сожалеют о содеянном и не раскаиваются, так как считают, что дар любви им предречен свыше. Г. Иванов вдохнул в эти образы дух своей эпохи, где любовь мыслилась неразрывно с гибелью. Сходство мироощущения является, таким образом, способом осовременивания средневековых героев.

Владимир Набоков в автобиографической книге «Другие берега», часто называемой романом, рассказывает о своей связи с кельтской легендой: «Брата уже уложили; мать, в гостиной, читает мне английскую сказку перед сном. Подбираясь к страшному месту, где Тристана ждет за холмом неслыханная, может быть роковая, опасность, она замедляет чтение, многозначительно разделяя слова <…> Были книги о рыцарях, чьи ужасные, – но удивительно свободные от инфекции – раны омывались молодыми дамами в гротах. Со скалы, на средневековом ветру, юноша в трико и волнисто-волосатая дева смотрели вдаль на круглые Острова Блаженства» [9: 17].

Лирический диптих «Тристан» (1921 г.) отсылает к легенде кельтского происхождения о Тристане и Изольде, интерпретирует образ, ставший мировым литературным символом. «В лирике Набокова собственные имена выступают как сигналы, маркирующие отдаленную эпоху, как знаки сюжета» – указывает в монографии «Поиски «Лолиты»: герой – автор – читатель – книга на границе миров» Я.В. Погребная [11: 149]. В стихотворении предлагается новое прочтение эпизода, оно, таким образом, является ключом для понимания образа Тристана в прозе Набокова. Цикл, посвященный изображению пути и странствий Тристана.

Особенностью набоковской характеристики Изольды является уподобление ее волос солнечным лучам: «золото волос… волнистых». Кроме того, Набоков акцентирует внимание на втором по яркости объекте на земном небосводе после Солнца, на Луне (слово «Луна» восходит к праславянской форме *luna, означающей «светлая»), включая стихотворный цикл в лунарную парадигму:

По водам траурным и лунным

Не лебедь белая плывет,

плывет ладья и звоном струнным

луну лилейную зовет;

И следующее: «…В полночных небесах, Изольда, в их алмазах/ ты не прочтешь судьбы моей» [10]. Лунарный миф, также как и солярный, цикличный и в ряде мифологий он основан на символическом браке Луны (подчиненный характер луны-супруги проявляется в том, что она лишь отражает излучаемый солнцем-супругом свет.) и Солнца, выступает аналогом солярного.

Сюжет о Тристане и Изольде в понимании Владимира Набокова трансформируется, скорее, в историю разлуки, чем в историю любви, и герой наделяется образом «странника». В стихотворении Тристан предстает как поэт, творец волшебства, миров и существ, который сам выбирает свою судьбу, сокрытую от доступного всем и всем видимого варианта мира («В полночных небесах, Изольда, в их алмазах ты не прочтешь судьбы моей»). Отметим параллели в этимологии имен Тристана и Лолиты, которое с испанского так же переводится как – скорбь, печаль.

Итак, в творчестве представленных авторов тенденция «ремифологизации» легенды о Тристане и Изольде проявляется в нескольких плоскостях: воспроизведении целого сюжетного эпизода, толковании отдельного мотива (имени, детали), несущего содержание целого эпизода или характера героя, формирование собственной концепции образов. М.А. Кузмин в своем творчестве пользуется сразу двумя возможностями «возрождения» мифа; Черубина де Габриак обращается к приему «развертывания детали» (кубок с любовным зельем); Г.В. Иванов интерпретирует отдельный сюжетный эпизод (смерть Тристана); В. Набоков строит собственную образную парадигму.

Литература:

1. Габриак. Сборник Аполлон. [Электронный ресурс]: http://www.litera.ru/stixiya/authors/gabriak/davno-kak-maska.html

2. Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности. Инварианты – тема – приемы – текст. Сборник статей. Предисл. М.Л. Гаспарова. – М.: АО Издательская группа «Прогресс», 1996.

3. Иванов Г.В. Стихотворения (полное собрание стихотворений). СПб, 2005. [Электронный ресурс]: http://lib.ru/RUSSLIT/IWANOWG/stihi.txt

4. Кузмин М.А. Библиотека поэзии. [Электронный ресурс]: http://kuzmin.ouc.ru/elegiya-tristana.html,

5. Кузмин М.А. Библиотека поэзии. [Электронный ресурс]: http://kuzmin.ouc.ru/symerki.html

6. Кузмин М.А. Библиотека поэзии. [Электронный ресурс]: Режим доступа: http://kuzmin.ouc.ru/olen-izoldu.html

7. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. – М.: Наука, 1989.

8. Михайлов А.Д. Средневековые легенды и западноевропейские литературы. – М.: Языки славянской культуры, 2006.

9. Набоков В.В. Рассказы. Воспоминания. – М., 1991.

10. Набоков В.В. Стихотворения и поэмы. Из поэтического наследия XX века. – М.: Современник, 1991. [Электронный ресурс]: Режим доступа: http://www.rupoem.ru/nabokov/po-vodam-traurnym.aspx

11. Погребная Я.В. Поиски «Лолиты»: герой – автор – читатель – книга на границе миров. Монография. – М.: Прометей, 2004.