К.ф.н. Карпинец Т. А.

Кузбасский государственный технический университет, Россия

Социально-онтологический слой знаний концепта «Метель» (на материале повести А. С. Пушкина)

В разнообразии современных исследований художественного произведения все больше актуализируется направление, предполагающее целостное постижение смысла. Лингвистический анализ текста выдвигает основным репрезентантом семантики концептуальную информацию, которая выводится из совокупности языковых единиц, формирующих базовый концепт, прежде всего соотносимый с заглавием.

Концептуальная информация повести А. С. Пушкина «Метель» воссоздается при помощи обращения к писательской идеографии, составления тезауруса, понимаемого как частотный словарь авторских значений слов, отражающий систему знаний о действительности. В результате тезаурусного способа исследования текстовое пространство, оформленное лексическими единицами, предстает как иерархическая организация семантических объединений разного уровня обобщения: понятийных сфер (ПС), межчастеречных семантических полей (МСП), межчастеречных семантических групп (МСГ).

Как отдельные слова, так и целые группы лексем в результате интерпретации реализуют содержащиеся в них разнородные знания. Возникновение языка относится к архаичной мифологической эпохе, когда древнейший человек, не отделявший себя от природы, смысловую емкость мироздания уравновешивал системой антиномий. У каждого народа есть свой неповторимый миф, представленный языком. Однако целые массы родственных народов сохранили тождественные сказания, что свидетельствует о сходстве их мировоззрений, и это позволяет говорить о духовном единстве человечества. Дальнейшее развитие сознания и общества предполагает наполнение языковой системы соответствующей культурной информацией. Все виды знаний полярно структурированного художественного пространства относятся к глобальному концепту текста малого жанра.

Центр смыслообразования повести А. С. Пушкина – концепт метели – предстает в виде пяти основных информационных слоев. Четыре из них (физический, эмоциональный, социальный, онтологический) располагаются вертикально. Информация пятого – мифологического – слоя, проходящего горизонтально, преломляясь определенным образом, пронизывает всю иерархию уровней. Между основными слоями знаний помещаются промежуточные. Так, между социальным и онтологическим слоями находится социально-онтологический информационный слой, рассмотрению которого посвящена данная статья.

Социально-онтологическая информация с одной стороны, соприкасается со сведениями о конкретных человеческих реалиях, с материальным планом бытия, а с другой – с абстрактными сущностями, идеальными представлениями о бытии как таковом. Данный слой знаний организуют две оппозиции МСГ: «сон» - «пробуждение», «болезнь» - «здоровье», входящих в МСП «физиологическое состояние человека», имплицитная семантика которого в данном случае связана с иррациональным, бессознательным. Таким образом, социально-онтологическая смысловая структура содержит в своей основе бинарное противопоставление реальное – ирреальное, эквивалентами которого можно назвать: рациональное – иррациональное, материальное – идеальное, телесное – духовное, человеческое - божественное.

В антиномии МСГ «сон» (7) (заснуть 2, почивать 2, задремать 1, спать 1, мечтания 1 (в знач. сновидения))- «пробуждение» (3) (проснуться 2, пробуждать 1) предпочтение отдается понятию сон, вокруг которого концентрируется основная смысловая нагрузка данной дихотомии. Употребление лексем данных групп сконцентрировано во фрагменте текста, рассказывающем о кульминационном происшествии сквозь призму восприятия главной героини. Судьбоносные для персонажей события – метель и случившееся во время нее венчание – оказываются обрамленными сном: «Накануне решительного дня Марья Гавриловна не спала всю ночь», «Она бросилась на постель перед самым рассветом и задремала; но и тут ужасные мечтания поминутно ее пробуждали», «Скоро в доме все утихло и заснуло». После метельной ночи Маша и ее родители также пребывают в состояниях сна и пробуждения: «Старики проснулись и вышли в гостиную», «Гаврила Гаврилович послал девчонку узнать от Марьи Гавриловны, каково ее здоровье и как она почивала. Девчонка воротилась, объявляя, что барышня почивала-де дурно, но что ей-де теперь легче». Бурмин рассказ о своем венчании вовремя снежной бури заканчивает словами: «отъехав от церкви, я заснул и проснулся на другой день поутру». Сон предстает как особое состояние, как выход за пределы возможностей рассудочного восприятия. Персонажи повести вовлекаются в события, происходящие вне их разумного контроля, когда попытки подчинить обстоятельства себе не удаются.

В мифопоэтической традиции понятие сон имеет амбивалентный смысл. С одной стороны, оно сопоставляется, например, с анг. dream “сон” < *dhar-ma, которое соотносится с др.-инд. dharmah “порядок, гармония”, др.-анг. dréam “радость, песня, музыка”. Главное значение сна - “восхождение на небеса, слияние с божеством” [8, с. 302]. С другой стороны, представление сна как отрыва души от тела символизирует смерть. Ср. др.инд. drāti “спать”, но русск. “драть”, “отдирать”, и.-е. *der- “отрывать”, но греч. δρομος “бег (души из тела)” [8, с. 108]. Негативная составляющая семантики сна в большей степени присуща тексту: «барышня почивала-де дурно», «ужасные мечтания поминутно ее пробуждали».

Эстетика романтизма, элементы которой характерны для пушкинских произведений, уделяет особое внимание состоянию сна, причем выделяется связь сна с любовно-брачной семантикой, организующей ядро повести [4, с. 28]. В состоянии сна герой совершает путешествие из реального мира в ирреальный, онейрическая топонимика мыслится как пространство загробного мира (мертвый сон), а сновидения указывают на изменение статуса героя, что и происходит с Машей.

«Мечтания» Марьи Гавриловны оказываются пророческими, «правдашними» (по выражению А. М. Ремезова), они включают образы, несущие архетипическую информацию, и это не единичный случай у А. С. Пушкина, все творчество которого пронизывает семантика предсказания, предвидения [1, с. 159]. Так, в первом сновидении Маши, непосредственно связанном с ее переживаниями, присутствует фигура отца: «…садилась она в сани, чтоб ехать венчаться, отец ее останавливал ее, с мучительной быстротою тащил ее по снегу и бросал в темное, бездонное подземелие…». Образ отца обозначает духовное начало, власть, авторитет, рассудок, совесть и даже божественность. В глубинной психологии это символ упорядочивающей инстанции. Фигура «старого мудрого человека» всегда возникает во сне тогда, когда герой находится в безнадежной и отчаянной ситуации [11, с. 218]. Этимологически значение “старый” может соотноситься со значениями “заслуга”, “честь”, “слава”, “умный” [7, с. 65]. Для Марьи Гавриловны образ отца выполняет функцию разумного запрета вступать в брак с Владимиром Николаевичем и последующего наказания за неповиновение.

Подземелие же олицетворяет, напротив, женское бессознательное начало [3, с. 221]. То, что Марья Гавриловна падала в него («летела стремглав с неизъяснимым замиранием сердца»), указывает на пограничное состояние героини между реальным, упорядоченным миром и ирреальным, хаотичным пространством, бездной, в широком смысле, в которую она погружалась. Бездна, темнота («темное, бездонное подземелие») в хтонических мифах – место свершения контакта с подземными силами, злыми духами. Реальное природное явление, с которым сталкивается Марья Гавриловна после пробуждения, - метель – в славянской мифологии осмысляется также как результат действия темных демонических сил, бесов: «…поселяне наши убеждены, что зимние вьюги и метели посылаются нечистою силою» [2, с. 10]. Разрушительная сила метели – это реакция природы на неправильные поступки человека, связанные с различными нарушениями природных законов и ритуальных запретов. Традиционно в мифах метель насылается злыми духами в качестве наказания. Марья Гавриловна воспринимает метель именно так: она наказана за неповиновение родителям («Метель не утихала; ветер дул навстречу, как будто силясь остановить молодую преступницу»). Таким образом, можно провести параллель между символическим значением ирреального пространства сна и реального мира, где природа и человек взаимодействуют. Состояние природы, обратившее гармонию в хаос, перекликается с поступками человека. Герои, преступившие нравственный закон, наказываются средствами, разработанными мифологическим сознанием.

Второй сон Маши («…видела она Владимира, лежащего на траве, бледного, окровавленного. Он, умирая, молил ее пронзительным голосом поспешить с ним обвенчаться») также может быть рассмотрен в символическом ключе. Кровь в мифопоэтическом восприятии имеет особое сакральное значение. Она считается объектом культа, символом таинства, используется в древности для жертвоприношения: анг. blood “кровь”, гот. biup “чаша, куда стекает кровь при жертвоприношении”, др.-анг. bledsian “обрызгивать кровью”, совр. анг. bless “благословлять” [8, с. 51]. Возникшее в сновидении представление может быть проинтерпретировано следующим образом: Владимир приносит себя в жертву, не успевая обвенчаться с Марьей Гавриловной, и тем самым дает возможность состояться ее браку, одобряемому родителями, с реальным женихом – Бурминым. Кроме того, как указывает М. М. Маковский, ирл. fuil “кровь” соотносится с др.-анг. woel “убитый на поле боя”. Слово же “трава” (др.-анг. gers) соотносится с лат. herba “трава”, которое близко по происхождению к русск. “храбрый” [7, с. 77]. Из дальнейшего контекста известна участь Владимира – быть «в числе отличившихся и тяжело раненных под Бородином», а затем умереть «в Москве накануне вступления французов».

События, произошедшие вслед за пробуждением героини, подтверждают мифопоэтическую символику ее «ужасных мечтаний». Метель вырывает Машу из ирреального пространства сна и включает в еще более ужасную реальность: ей не только не удается обвенчаться с возлюбленным, она случайно вступает в брак с незнакомцем, а впоследствии ее ждет болезнь, разлука, смерть жениха и отца. Взаимодействие сна и не сна открывает на тот момент трагические для героини события жизни. По словам К.-Г. Юнга, «…проекция мистических символов в обычные сны сводит вместе тайное и явное, позволяя ощутить единство внешней истории и внутреннего мира человека, разума и души» [11, с. 107]. Таким образом, переход в ирреальное состояние сна – это погружение в духовный мир личности и в коллективное бессознательное, которое помогает познать самое себя, природу, космос, реальное положение вещей.

Напрямую с вышеописанным противопоставлением связана диада МСГ «болезнь» (18) (обморок 3, бред 2, горячка 2, боль 2, болезнь 1, больной 1, занемочь 1, уморить 1, уставать 1, приставать 1, недвижимый 1, полусумасшедший 1, хмель 1) - «здоровье» (4) (выздоравливать 2, здоровье 1, легче 1). Главенствующей по частоте лексем является группа «болезнь», следовательно, преобладают понятия, характеризующие состояние, отклоняющееся от нормы, которое в данном контексте становится определяющим для героев.

Накануне важных событий в назначенный день главная героиня испытывает боль: «должна была не ужинать и удалиться в свою комнату под предлогом головой боли», «встала бледнее обыкновенного и с непритворной головной болью», «беспрестанные вопросы: что с тобою, Маша? не больна ли ты, Маша?- раздирали ее сердце». Кроме того, Марья Гавриловна находится в болезненном состоянии во время метели, когда происходит венчание («невеста в обмороке; поп не знает, что делать», «чуть было вы барышню не уморили»), и после: «День прошел благополучно, но в ночь Маша занемогла», «Он (лекарь) приехал к вечеру и нашел больную в бреду», «Открылась сильная горячка, и бедная больная две недели находилась у края гроба», «…вероятно, любовь была причиною ее болезни», «Марья Гавриловна в беспрестанном бреду высказывала свою тайну».

Глубинный смысл слова боль амбивалентен, его этимология актуализирует прежде всего негативную семантику: праслав. *bolъ родственно др.-в.-нем. balo “гибель, зло”, др.-исл. bol “вред, несчастье”, гот. balwjan “мучить” [10, с. 23]. В древности у славян отношение к заболевшему человеку и его называние было своеобразным. Больного нужно было убедить, что он здоров, привлечь к нему добрые силы. Древним людям казалось, что, если в ритуальном действии назвать человека сильным, он станет сильным. Страдающего называют словом боль, которое передает значение силы, мощи, а значит, здоровья. До сих пор в русском языке корень боль- сохраняет первоначальное значение в словах большой, больше. Параллельно формируется понятие здоровье; съдорвъ значит “крепкий, как дерево”. Глагол больти выражает побуждение к действию, в результате которого приобретается здоровье [5, с. 97]. Таким образом, славянское мифологическое сознание объединяет соответствующие понятия, представление о болезни вызывает представление о здоровье. Данная семантическая взаимосвязь реализована в повести по отношению к главной героине: «Между тем барышня стала выздоравливать», «Долго не смели объявить об этом выздоравливающей Маше», «она упала в обморок, и боялись, чтоб горячка ее не возвратилась. Однако, слава богу, обморок не имел последствий».

Мифологическому мироощущению свойственна и другая оценка болезни. Болезнь связывается не только со здоровьем («притка», причина – наговор), но и со смертью («Бог зовет»). «Горькая сьмьрть древнейших переводов с греч. в русских списках заменяется выражением бользнь смертная; душа сливается с духом, наступает конец» [5, с. 109]. Соответствующее представление возникает в связи с другим персонажем - Владимиром. Известие о замужестве Марьи Гавриловны повергает Владимира в патологическое внутреннее состояние – полусумасшествие: «…в ответ на их приглашение (согласие на брак) получили они от него полусумасшедшее письмо! Он объявлял им, что нога его не будет никогда в их доме, и просил забыть о несчастном, для которого смерть остается единою надежною».

Семасиологическая параллель болезнь – смерть (а также сон) проявляется в связи с упоминанием еще одного отклоняющегося от нормального состояния – опьянения: «Терешка-кучер никогда ничего лишнего не высказывал, даже и во хмелю». Хмельной напиток у древних людей служит для возлияния, которое приводит к опьянению и экстазу, что представляется попаданием в потусторонний, загробный мир. Ср.: и.-е. *medh- “мед” (продукт, из которого изготавливается хмельной напиток), но др.-анг. meatan “спать”, “находиться в экстазе”, др.-анг. honig “мед”, но русск. диал. кунеть “спать” (во время сна душа отрывается от тела, то есть сон также считается смертью) [8, с. 222].

В народной культуре причиной возникновения физического недомогания человека, болезни являются действия мифических персонажей, нечистой силы, проявляющиеся как наказание за нарушение запретов. Болезнь может исходить также от некоторых природных явлений, чаще всего – от ветра, вихря, бури [9, с. 30]. Архетипические значения, актуализированные этими мотивами (болезнь как наказание за нарушение запрета, возникающая в результате контакта с потусторонними силами и исходящая от метели), присутствуют в повести. Марья Гавриловна и Владимир наказываются за неправильный поступок: действие против воли родителей и установленных традиций («родители..., заметя их взаимную склонность, запретили дочери о нем и думать»). Нарушив запрет, Маша заболевает, а затем переживает смерть жениха, отца и «три года сетований», Владимир Николаевич обречен на «полусумасшествие» и гибель на войне. Бурмин за «непростительную ветреность», «преступную проказу» (случайное венчание с незнакомкой) вынужден испытывать мучение от любви к Марье Гавриловне («ваш милый, несравненный образ отныне будет мучением… жизни моей», «Вы терзаете меня»). Во всех случаях причиной болезненного состояния героев является природное явление (метель), наделенное сверхъестественной силой. В то же время в мифологии разных народов буря, метель – олицетворение двойственное. Ее разрушительная стихия неизбежно приводит к ритуалам умиротворения. Ирреальность сна, болезни связана с возвращением к реальности: с пробуждением, выздоровлением. Кроме того, понятия, образующие социально-онтологическую концептуальную информацию, сопрягаются с понятием судьбы: «Болезни, слабость, несчастные случаи – все это актуализировавшиеся формы судьбы» [6, с. 93]; «Согласно древнейшим представлениям, понятию болезнь близки рок, судьба, казнь, божия» [5, с. 102].

Таким образом, метель оказывается ирреальным проявлением, повергающим героев в измененные физиологические состояния, которые, однако, являются неизбежными и играют решающую роль в реальных обстоятельствах. Рассмотренные взаимосвязанные семантические образования в контексте повести А. С. Пушкина сохраняют свое глубинное архаическое значение. Именование определенных состояний в данном случае выводит на более высокий уровень абстрагирования, воссоздающий не только мифологическую, но и философскую семантику.

Литература:

1. Андрамонова Н. А. Семантика предсказания в языке произведений А. С. Пушкина // Учен. зап. Казан. гос. ун-та. – Казань, 1998. – Т. 136. – С. 159-164.

2. Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. – М.: Индрик, 1994. – Т. 1-3.

3. Бидерманн Г. Энциклопедия символов. – М.: Республика, 1996. – 336 с.

4. Каяткин А. А. О мифологических основах поэтики Н. В. Гоголя // Дефиниции культуры. – Томск: Изд-во Том. гос. ун-та, 1996. – С. 27-31.

5. Колесов В. В. Древняя Русь. Наследие в слове. Мир человека. – СПб: Изд-во СПб-го ун-та, 2000. – 326 с.

6. Круглова И. И., Круглов В. П. Некоторые особенности концепта судьбы // Дефиниции культуры. – Томск: Изд-во Том. гос. ун-та, 1999. – С. 92-97.

7. Маковский М. М. Лингвистическая генетика: Проблемы онтогенеза слова в индоевропейских языках. – М.: Наука, 1992. – 189 с.

8. Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. Образ мира и миры образов. – М.: Гуманит. Изд. центр «Владос», 1996. – 415 с.

9. Славянская мифология: Энциклопедический словарь / Науч. ред. В. Я. Петрухин. – М.: Эллис, 1995. – 414 с.

10. Цыганенко Г. П. Этимологический словарь русского языка. – Киев: Радянська школа, 1989. – 512 с.

11. Юнг К.-Г. Алхимия снов. Четыре архетипа. – СПб.: Timohty, 1997. – 352 с.

ЗАЯВКА

участника научно-практической конференции

«Слово и образ в русской художественной культуре»

Карпинец Татьяна Анатольевна

Кузбасский государственный технический университет

Факультет гуманитарного образования, кафедра отечественной истории, теории и истории культуры

Доцент кафедры отечественной истории, теории и истории культуры

Кандидат филологических наук

Адрес раб. Ул. Весенняя, 28

Адрес дом. Ул. Ю. Двужильного, 26-64

Тел. раб. (3842) 396904

Тел. дом. (3842) 388496

Электронная почта tak1302@mail.ru

Форма участия заочная

Название доклада «Социально-онтологический слой знаний концепта «метель» (на материале повести А. С. Пушкина)»