Философия / 2. Социальная философия

К. филос. н. Трубицын О. К.

Новосибирский государственный университет, Россия

Анархический характер концепции сетевого общества

Задачей данной статьи является попытка найти обоснованное подтверждение или опровержение интуитивного представления о концепции сетевого общества как современном варианте анархического типа политического сознания. Для этого нужно выявить основные специфические черты сетевого подхода, с одной стороны, и анархизма, с другой, и сопоставить их друг с другом.

Концепция сетевого общества – сравнительно новый подход в социальном познании, не сложившийся пока в обособленную парадигму [5]. Философские основы его были заложены в 1970-е гг. в совместной работе Ж. Делеза и Ф. Гваттари «Тысяча плато», представляющей собой второй том «Капитализма и шизофрении». Авторы не используют понятия сеть, но их ризома имеет, по сути, такое же значение. Соавторы противопоставляют ризому древовидной (иерархической) структуре. Ризоматические структуры обнаруживаются везде – в животном и растительном мире, в способе организации мозга, текста, языка и социума. Основные характеристики ризомы, это ряд принципов, детализирующих основную особенность – отсутствие единого стержня, центральной и верховной инстанции, задающей единый порядок, обеспечивающей функциональное единство: «В противоположность центрированным (даже полицентрированным) системам с иерархической коммуникацией и предустановленными связями, ризома является а-центрированной, неиерархической и неозначающей системой – без Генерала, без организаторской памяти или центрального автомата, уникально определяемых лишь циркуляцией состояний» [2, С. 38].

Концепция ризомы – это своего рода философская эзотерика. Отчасти это попытка сформулировать новую методологию социального анализа или скорее даже новый язык для описания общества, отчасти – нормативная теория. Во второй своей ипостаси она превращается в утопию постобщества, т. е. такой социальности, которая является не обществом – системой вынуждающих связей, а сообществом – свободной ассоциацией. В дальнейшем, уже в форме концепции сетевого общества перспективы развития неиерархических (сетевых) связей анализируются М. Кастельсом, М. Хардтом и А. Негри, А. Бардом и Я. Зодерквистом и другими авторами. Концепция М. Кастельса [3] не выходит за рамки социологического анализа изменений, происходящих, по сути, в рамках общества модерна, т. е. общества индустриального и капиталистического. Два других варианта концепции сетевого общества представляют собой более радикальную попытку анализа долгосрочных тенденций развития, на основе которого делается прогноз, т.е. происходит переход от социологии к футурологии. Кроме того, они содержат в себе значительный элемент нормативной теории, утопического проектирования, сближающего их уже не с позитивной наукой, а с идеологией. Последнее как раз и дает нам основания сопоставлять концепцию сетевого общества с анархизмом как политической идеологией.

Подробно представлять анархические идеи представляется излишним, однако есть ряд вопросов, которые нужно затронуть. Анархизм – многозначное понятие, имеющее несколько значений, как и понятие анархия. В самом узком смысле, соответствующем буквальному переводу греческого слова anarchia – безвластие, это общественный идеал общества, в котором принципиально отсутствуют отношения властного типа. Максимум неравного влияния одного человека на другого, допустимого в рамках такой утопии – это влияние безвластного авторитета, совершенно добровольно принимаемое другой стороной. Даже для анархистов, в большинстве своем, это слишком смелый проект, чтобы считать такой идеал реалистичным, доступным для реализации в обозримом будущем. Обычно под анархизмом понимается идеология, требующая немедленной революционной ликвидации института государства, воплощающего собой отчужденную от народа политическую власть. Но представляется вполне допустимой и более широкая трактовка термина, представленная, например, у Л.С. Мамута [4]. Он трактует анархизм как тип политического сознания, противоположный этатистскому.

Может возникнуть вопрос о допустимости столь широкого понимания анархизма, поскольку обычно анархизм отождествляется с революционной идеологией левого толка, представленной вполне определенной совокупностью идеологов (Ж.П. Прудон, М.А. Бакунин, П.А. Кропоткин и т. п.) и практиков (Н.И. Махно, Б. Дуррути и т. п.). Здесь же в ряды «анархистов» попадает широкий ряд деятелей, объединенных критическим отношением к государству, но различающихся по многим другим основаниям. Ведь практически в каждом направлении политической мысли – среди социалистов, либералов, националистов, консерваторов и религиозных фундаменталистов есть свои этатистские и антиэтатистские фракции. Стоит ли антиэтатистов именовать анархистами, если, скажем, они придерживаются традиционалистских взглядов и требуют лишь минимизации государства, а не его немедленной ликвидации? Представляется, что в контексте данной темы такое условное объединение антиэтатистов разного типа и разной степени радикальности под маркой представителей анархического типа политического сознания является допустимым и оправданным.

Это может быть оправданным даже с точки зрения ортодоксальных анархистов – представителей идеологии, в которой антиэтатистский лозунг борьбы с государством доводится до предела и превращается в самоцель. В анархизме изначально присутствовали не только «левые» направления, такие как анархо-коммунизм и анархо-синдикализм, но также близкий к либерализму анархо-индивидуализм М. Штирнера. К нашему времени к ряду анархистских идеологий присоединились анархо-капитализм и даже анархо-национализм. Таким образом, анархизм может быть как «левым», так и «правым». С точки же зрения радикальности можно заметить, что среди наследников классического левого анархизма в последние годы усиливается склонность к провозглашению более умеренных и реалистичных требований децентрализации и минимизации государственной власти вместо ее немедленной и полной ликвидации. Сторонники данного направления все чаще называют себя не анархистами, а автономистами по мере его сближения с другими направлениями антиэтатизма – либертарианством и минархией. Соответственно сейчас анархистом можно с некоторой условностью назвать любого сторонника идеи минимального государства, независимо от того, подлежит ли государство ограничению ради свободы индивида, коммуны, религиозной общины, нации или чего-либо еще.

На формирование современной концепции сетевого общества оказали влияние идеи философов Ж. Делеза и Ф. Гваттари, как уже было сказано, а также положения еще одного недавно возникшего подхода – концепции глобализации. Последнее неудивительно, так как информатизация, в особенности распространение сети Интернет является важнейшей технологической предпосылкой, как глобализации, так и процесса становления сетевого общества. Более того, сама глобализация выступает важнейшей стороной сетевизации (хотя с позиции концепции глобализации взаимосвязь этих явлений можно рассмотреть и в обратном порядке).

В концепции глобализации тесно увязываются процессы становления нового мирового порядка по-американски, экономическая глобализация (интеграция рынков, производства, финансов, коммуникаций) и ослабление института национального государства. Японский исследователь К. Омае [8] связал дискурс глобализации с политико-идеологической проблемой распространения ультралиберализма. В 1990 г. он опубликовал книгу «Мир без границ», в которой констатировал факт образования глобального рынка и превращения его в главный фактор организации жизнедеятельности людей во всем мире, а также дал этому факту этическое и идеологическое обоснование. К. Омае утверждает, что национальных экономик больше не существует, следовательно, государственное регулирование их невозможно – традиционные способы фискального и денежного регулирования не работают вследствие открытости границ. Отсюда он делает радикальный вывод: государство должно уйти; корпорации и так удовлетворяют все потребности людей. Его идеи можно назвать теоретическим обоснованием анархо-капитализма. Получается, что глобализация естественным образом способствует реализации идей, развиваемых идеологами анархо-капитализма, а также сторонниками капиталистического ультраминимального государства, такими как Ф. фон Хайек, Р. Нозик и Э. де Ясаи.

Возвращаясь к Ж. Делезу и Ф. Гваттари, можно отметить, что их антиэтатистская позиция не вызывает сомнения. Так, рассматривая вопрос, является ли то, что первобытные сегментарные общества лишены различных государственных органов власти проявлением их отсталости и неспособности создать столь мощный механизм мобилизации ресурсов для достижения прогресса как государство, или же, напротив, это само является их достижением, Ж. Делез и Ф. Гваттари, опираясь на выводы П. Кластра, склоняются ко второй интерпретации. «Предотвратить формирование аппарата Государства, сделать невозможным такое формирование – вот что составляло цель некоторых примитивных социальных механизмов, даже если они таковую ясно не понимали» [2, С. 597.]. У первобытного общества есть вождь, но он не может сказать о себе «Государство – это Я!». У вождя «нет иного институционального оружия, кроме собственного престижа, нет иного средства, кроме уверенности, нет иного правила, кроме предчувствия желаний группы – вождь больше походит на лидера или звезду, нежели на представителя власти, и он всегда рискует быть непризнанным, покинутым своим народом» [2, С. 597]. В этом смысле вождь больше похож на современного лидера сетевого сообщества – вожака стаи программистов или главаря банды имиджмейкеров, чем на Главного бюрократа Государства. П. Кластр пытается доказать, что «так называемые первобытные общества были не обществами без Государства, в том смысле, что они не сумели достичь определенной стадии, но являлись контр-Государственными обществами, образующими механизмы, которые предотвращали форму-Государство, делая невозможной его кристаллизацию» [2, С. 726]. Переходя к современному государству, соавторы провозглашают своей целью конструирование номадической машины войны против государства.

А. Негри и М. Хардт развивают идеи, заложенные в работах Ж. Делеза и Ф. Гваттари, также подчеркивая, что их авторство по отношению к соответствующим идеям и даже книгам, подписанным их именами, является условностью – это плод коллективного труда анонимной сети исследователей. Они пытаются перевести идеи предшественников на более понятный язык и выразить в форме, более пригодной для практического использования в социальной борьбе. Сетевое родство и преемственность данных авторов демонстрируются еще и фактом наличия совместной работы Ф. Гваттари и А. Негри, написанной незадолго до смерти первого.

А. Негри и М. Хардт связывают возможность ослабления института национального государства с взаимосвязанными и параллельно идущими процессами формирования двух интернациональных классов – мирового капиталистического класса и множества (мирового креативного класса). Они констатируют возникновение тотальной наднациональной конструкции – Империи, которая поглощает государства-нации и отменяет традиционную форму империализма. Государство-нация «теряет три существеннейших характерных признака суверенитета: полномочия в области обороны, политики и культуры, которые поглощаются и заменяются центральной властью “Империи”» [6, С. 61]. Причем это не американская империя, а капиталистическая, порядок «коллективного капитала». Параллельно происходит формирование нового класса, стремящегося свергнуть прежнюю капиталистическую элиту. Это, как и трансформация прежней элиты, связано с развитием нового общества, в частности с переходом к биополитическому производству. Биополитическое производство, осуществляемое в сетевых организационных формах, предполагает «не только создание материальных благ в узко экономическом смысле, но и касается всех граней жизни социума – экономических, культурных и политических, – обеспечивая их последующее воспроизводство» [7, С. 7]. Доминирующей формой труда становится нематериальный труд, посредством которого создаются нематериальные продукты – информация, знания, идеи, образы, отношения и эмоциональные реакции. В конечном счете, это производство общественного субъекта, в результате чего решается, что мы собой представляем, как смотрим на мир и как взаимодействуем с другими людьми. Этот «нематериальный труд имеет тенденцию приобретать общественную форму сетей, основанных на коммуникации, сотрудничестве и эмоциональной привязанности» [7, С. 91]. Формирующийся креативный класс, точнее его авангард, А. Негри и М. Хардт именуют множеством, подчеркивая разнообразие, самостоятельность и активность его членов. В расширительном смысле множество включает в себя всех трудящихся, поскольку интеллектуализация труда и его биополитический характер делают всех трудящихся производителями совокупного общественного блага, а также общественных отношений и общественного сознания.

Это множество, по их мнению, является наследником прежнего левого освободительного движения и также стремится к миру, демократии и социальной справедливости. Множество противостоит всемирной Империи – новой сетевой форме правления интернационального капиталистического класса. Но также множество не поддерживает идеи восстановления национального суверенитета и силы национальных правительств. Как и классические анархисты М. Хардт и А. Негри, выступая от имени множества, подчеркивают, что главной задачей является не захват государственной власти, а ликвидация политических отношений вообще. Множество способно регулировать свою жизнь без помощи государственных структур, но при этом множественные образования не становятся неким теневым государством, узурпирующим его суверенитет. С функциональной точки зрения они не в состоянии ничего решать за общество, а потому не имеют отношения к политике как таковой.

А. Бард и Я. Зодерквист в целом сходным по отношению к А. Негри и М. Хардту образом описывают формирование нового класса (нетократии), но вот его идейный облик и отношения к другим слоям общества представлены в их работе совершенно иначе. Подъем нетократии к вершинам экономической, политической и культурной власти происходит первоначально в союзе с прежним господствующим классом и в рамках капиталистических структур. Лишь со временем нетократия, установив свою гегемонию, трансформирует общество в направлении посткапитализма, вытесняя прежнюю элиту на обочину общественной жизни. При этом прежняя элита постепенно сливается с пролетариатом в новый подчиненный класс – консьюмтариат. «Пролетариат в информационном обществе, в первую очередь и прежде всего, предназначен для потребления... Его роль в производственных процессах вспомогательная, а процесс потребления продуктов производства регулируется свыше» [1, С. 128]. Тоже касается и буржуазии. «Свыше» здесь подразумевает – со стороны нетократов. Таким образом, основой классового деления в новом обществе становится отношение к потреблению: принудительное потребление для низшего класса, с целенаправленно формируемыми потребностями, и свободное для нетократов, занимающихся производством потребностей. В конце концов, капитализм утратит свое значение в качестве организующего принципа по мере перемещения старого капиталистического класса на подчиненное положение. Основная логика функционирования общества при этом будет не капиталистической, как сейчас, а сетевой. В сфере производства победит анархический коммунизм – основные производители общественного блага (нетократы) владеют средствами производства, причем без помощи института частной собственности. Но коммунизм здесь – достояние исключительно верхов, а не основной массы населения.

Нетократия вовсе не выглядит сторонницей идей демократии и равенства. Напротив, сетевое общество будет отмечено упадком демократии, тесно связанной с институтами национального государства, а также ростом неравенства, теперь совершенно легитимного, поскольку основанного на разнице в личных способностях. Новая форма политического устройства – плюрархия – предполагает доминирование наднациональных сетевых форм политической власти, основой которой является скорее культурное доминирование, чем бюрократическое администрирование. «Плюрархия есть политическая система, при которой каждый отдельный участник решает сам за себя, но не имеет способности и возможности принимать решения за других. Таким образом, фундаментальный принцип демократии, при котором решения, в случае возникновения разногласий, принимаются большинством голосов, становится невозможным» [1, С. 84]. Однако это «освобождение» от пут демократии вовсе не ведет к анархическому коммунизму в стиле П. А. Кропоткина. В свободном пространстве «над демократией» обитают только нетократы, но никак не основная масса населения. Сетевизация политики «ведет к созданию общества, о котором практически нельзя составить целостное суждение, в котором все важные политические решения принимаются внутри закрытых, ²эксклюзивных², групп, куда нет доступа постороннему» [1, С. 85]. В результате элитарный анархизм верхов оборачивается для остального населения диктатурой экспертных сетей. Иерархия не исчезает, но принимает иную форму. Формирующееся «виртуальное общество представляет собой длинный ряд сетевых пирамид – властной иерархии, в которой представители консьюмтариата в основном входят в наименее привлекательные сети, полные информационного мусора, в то время как нетократы образуют сети высших уровней, в которых концентрируется власть и влияние» [1, С. 197]. Вместо классической, иерархической пирамиды образуется новая, сетевая пирамида, децентрализованная и проницаемая, но в то же время жесткая и устойчивая.

Как мы видим, в работах представителей концепции сетевого общества явно прослеживается наличие анархических идей, наследующих идеям «левых» и «правых» анархистов прошлого. Однако между анархизмом индустриальной эпохи и анархизмом эпохи сетевого общества имеются и значимые различия. Добровольная безвластная кооперация осуществляется не столько в рамках устойчивых территориальных и производственных объединений, сколько в форме временных сетевых сообществ. Эти сообщества преимущественно имеют экстерриториальный характер, так что самоорганизация в рамках сети не обязательно сопровождается развитием местного самоуправления.

Литература:

1. Бард А., Зодерквист Я. Netократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма. СПб.: Стокгольмская школа экономики в Санкт-Петербурге, 2004.

2. Делез Ж., Гваттари Ф. Тысяча плато: Капитализм и шизофрения. – Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2010.

3. Кастельс М. Галактика Интернет: Размышления об Интернете, бизнесе и обществе. – Екатеринбург: У-Фактория (при участии изд-ва Гуманитарного ун-та), 2004.

4. Мамут Л. С. Этатизм и анархизм как типы политического сознания (домарксистский период). – М.: Наука, 1989.

5. Трубицын О. К. Перспективы развития концепции сетевого общества // Общественные науки. № 5, 2011. С. 29-37.

6. Хардт М., Негри А. Империя. М.: Праксис, 2004.

7. Хардт М., Негри А. Множество: война и демократия в эпоху империи. – М.: Культурная революция, 2006.

8. Ohmae K. The Borderless World: Power and Strategy in the Interlinked Economy. – London: HarperCollins, 1990.