Философия / 4. Философия культуры

Д.ф.н. Барковская Н. В.

Уральский государственный педагогический университет, Екатеринбург, Россия

Проблема поэтического отчуждения
(«Черный сентябрь» С. Жадана)

Жанр этого текста (из цикла «Потери, которые делают нас счастливыми») трудно определить однозначно: эссе? лирическая проза? проза на грани стиха? Совершенно отчетлива лирическая тональность всего цикла: «нежность, ностальгия и ненависть» [1, 177], хотя эксплицитно лирический герой может отсутствовать. Автор начинает с рассуждений о мертвых поэтах, надежно защищенных смертью от жизни: у них уже нет врагов, критиков и конкурентов. Но при этом они отчуждаются и от собственных стихов, которые остаются в современной литературе, «вплетаясь в чужие голоса, оседая на чужих гортанях» [1, 177]. Естественно, живые поэты более уязвимы, чем мертвые: они «пытаются как-то друг друга поддержать, читают друг друга, печатают друг друга, продолжают бороться за свою литературу, продолжают спорить, ругаться, отбиваться. Дерутся за возможность быть услышанными» [1, 178].

О каком сентябре идет речь? На сентябрь 2009 г. пришлись похороны Ю. Влодова (автора вошедших в фольклор строчек: «Прошла зима. Настало лето. Спасибо Партии за это!»). Однако автор все время использует форму множественного числа («после их смерти», «хоронить умерших поэтов приходит странная публика» и т.д.), имя Ю. Влодова не названо, а далее речь идет о Пауле Целане (умершем весной 1970 г.). Очевидно, С. Жадану и не требовалась конкретизация, он размышляет о судьбе поэзии вообще. Все, утверждает автор, «завязано на коммуникации – и поэзия, и биография», не случайно фамилия Целана (как и строки его стихов) сравнивается с перекрученным телефонным шнуром, который необходимо распутать, чтобы разговор состоялся. Основная поэтическая информация не сводится к языку как средству общения: Целан «вскрывает старые оболочки слов», вставляет внутрь слова целые синонимические ряды, оставляет пустоты между словами, графика текста постоянно сбивает инерцию ритма, и тогда «куски» текста выжимают дополнительный смысл, т.е. поэзию [1, 178] – нужную «тебе лично». С. Жадан сравнивает язык со «старым обжитым домом, перенаселенным отчаянными и скандальными персонажами, неуравновешенными поэтами, которые стараются его поджечь – этот самый дом – каждый со своей стороны, пытаясь выброситься из окон верхний этажей, а выпрыгнув и разбившись, освобождают еще одно помещение от своего присутствия, но не от своих мыслей» [1, 179]. П. Целан мощно повлиял на современную поэзию [2] (первый сборник на русском языке в переводе М. Белорусца вышел как раз в Киеве в 1998 г.), поэзию дисгармоничную, тяготеющую к гетероморфному, интонационно-фразовому стиху. И Ю. Влодов, и, особенно, П. Целан выразили в своем творчестве сильнейшую психологическую травму, образующую, по определению С. Жадана, «стратегические запасы поэзии». И дело не только в поэзии «после Аушвица» или советского «гетто», но и в языке поэзии как «общем доме». П. Целан писал на немецком языке, будучи евреем из Буковины, С. Жадан пишет по-украински, к русскому читателю его произведения приходят в переводе. Видимо, поэтическая «информация» коренится в подсознании, выразимом вневербальными или сверхъязыковыми средствами. На «кирпичной кладке строк», пишет С. Жадан, время от времени проступают «дневниковые отпечатки» литературного быта поэта (а не той житейской информации, которая сопровождала социальное существование живого поэта, как то: визитки с телефонами ломбардов, церквей и борделей, железнодорожные билеты в оба конца, партийные билеты с неоплаченными членскими взносами и проч.), и читателю кажется, что он влезает в чужую жизнь. Эти «граффити» на стенах «общего дома» поэзии состоят из отрывков читанных когда-то книг и чужих лекций, т.е. невольного «интертекста». Помимо психологических травм, современного поэта преследует страх влияния (Х. Блум), незаконного заимствования (отмечаемого, кстати, и в стихах Целана, прекрасно знавшего Мандельштама и Есенина).

У сегодняшних поэтов свои душевные травмы, связанные, прежде всего, с кризисом самоидентичности. (Не случайно последнее десятилетие преобладает персонажная лирика, лирика Другого, лирика «третьих лиц» [3]; ср. Д. Давыдов в разделе «Извлечения из чужого опыта»: «там сидит сплошное То / невнятное какое-то / у него ни дна ни неба / ни ботинок ни пальто» [4, 20]). «Закрытое» советское общество открыло свои границы в 90-е гг. Период «перестройки» нашел отражение в таких произведениях С. Жадана, как «Anarchy in the UKR», «Депеш мод», «Михаил Светлов». Открытые границы, желание «чудесного выпадения из обычных обстоятельств», чувство «щемящей зыбкости» порождают «специфику контрабанды внутренних органов», если вспомнить название еще одного произведения С. Жадана. В цикле «Потери, которые делают нас счастливыми» он пишет: «Нескончаемое путешествие народов, великое переселение, что длится с середины восьмидесятых до наших дней, мне кажется, оно всех нас безнадежно меняет, срывая с мест и швыряя в черную тьму транзитных зон», причем «бежать приходится от самого себя». Состояние транзита выражено в творчестве многих современных авторов, будь то Вера Павлова, решающая вопрос: «…полюбит ли невестку / родина-свекровь» [5, 70] или Елена Сунцова, бывшая тагильчанка. Современный поэт, как правило, свободно владеет несколькими языками, что необходимо в условиях глобализации, он способен на «транзит» между культурными традициями.

Почему же «Черный сентябрь» начинается с эпитафии, с картины кладбища, на котором покоятся мертвые поэты и борются за существование поэты живые? Возможно, потому, что существование среди «могил со знакомыми фамилиями» позволяет современному поэту выйти из перманентной миграции в общее вечное пространство поэзии. Не случайно с самого начала текста возникает эффект «плавающего субъекта»: они, ты, все прочие, те. Но миграция между культурами порождает еще одну травмирующую ситуацию: сегодня поэзия пишется, по большей части, филологами, личные «граффити» поэтов понятны, как правило, читателям-поэтам. Поэзия превращается в новое «гетто» в обществе, утратившем интерес к книге.

Глубинную «информацию», пишет С. Жадан, выбьют из тебя «старые добрые поэты в кожаных перчатках» – видимо, потому, что их тексты остаются авторитетными, вошли в активную культурную память и заставляют «проговариваться» современного автора, вытаскивают наружу его подсознание, комплексы, страхи, желания. И вся эта поэзия необходима – «для развития филологии»! В духе «старого доброго романтизма» заключает автор: «Наиболее продажные получат за это докторские степени, наиболее принципиальные – погибнут при исполнении служебных обязанностей, так, как Целан» [1, 179].

Итак, текст С. Жадана говорит о совокупности потерь: прежней (советской) родины, широкой читательской аудитории, четкого представления о собственной субъективности, о проблематизации статуса поэзии в современном культурном пространстве. Однако состояние «транзита», в котором пребывает современный поэт, открывает перспективу в будущее: потери могут сделать счастливыми, как заявлено в названии цикла.

Литература

1. Жадан С. Потери, которые делают нас счастливыми. Пер. А. Пустогарова. // Новый мир. 2011. № 4.

2. См., напр.: Седакова О. Пауль Целан // Иностранная литература. 2005. № 4.

3. Гелюта Г. Третьи лица. – М.: АРГО-РИСК, 2010.

4. Давыдов Д. Марш людоедов. – М.: Новое литературное обозрение, 2011.

5. Павлова В. Мудрая дура. – М.: «Мир энциклопедий Аванта+», 2008.