Губаева Н.Г. – аспирант кафедры педагогики и психологии Северо-осетинского государственного университета им. КЛ. Хетагурова

ЗАВЕРШЕНИЕ КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЫ И СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ В ТЕРСКОЙ ОБЛАСТИ

Изучение Кавказской войны, которая завершилась вхождением Северного Кавказа в Российскую империю, в отечественной историографии происходило при сильнейшем влиянии идеологической составляющей, что оказало определяющее воздействие на характер историко-педагогических исследований, на разноречивые суждения ученых (М.М. Блиев, В.В. Дегоев, И.Я. Куценко, И.В. Нахаева, В.Н. Мальцев, С.Г. Кудаева) о проблемах вовлечения местного населения в сферу новых социокультурных отношений, на трактовку источников, на построение концептуальных работ. Кавказская война оказалась настолько сложной и неподатливой для официальной историографии, что за полвека исследований не появилось даже фактологической истории этой эпопеи, где в хронологической упорядоченности были бы представлены наиболее важные военные события, наиболее влиятельные фигуры и т.д.

Дореволюционная историография Кавказской войны имела определенное внутреннее единство, которое обеспечивалось той идеологической основой, что не без оснований называют «имперской традицией». В основе этой традиции лежит утверждение о том, что Россию на Кавказ привела геополитическая необходимость, и повышенное внимание к цивилизаторской миссии империи в этом регионе. Завоевание Кавказа характеризовалось как борьба европейского культурного начала с азиатским варварством. Одно из характерных проявлений такого подхода – отрицание горской культуры как таковой, муссирование «дикости» местных племен, уклонение от изучения войны как цивилизационного конфликта. Одним из наиболее ярких представителей этого направления был Р.А. Фадеев, издавший в 1860 году в Тифлисе публицистическую монографию «Шестьдесят лет Кавказской войны». К этой же когорте историков можно причислить Г.С. Денисову, Н.Ф. Дубровина, В.А. Потто, А.К. Зиссермана В.П. Уланова [5].

Диаметрально противоположного мнения была другая группа ученых (М.М. Блиев, Б.В. Виноградов, В.В. Дегоев, А. Руновский). По свидетельству А. Руновского, изучавшего последовательность возникновения этого непростого геополитического конфликта непосредственно по ходу его разрешения, для коренного населения нагорной полосы «накануне Кавказской войны российское владычество не было обременительным, горцы не облагались никакими повинностями, были не стесняемы относительно религии, а из обыденных сношений с русскими» извлекали «значительные и постоянные средства к жизни…» [2; 4].

По мере развития интеграционных процессов возрастала постепенно и тяга у коренных народов Северного Кавказа к обучению подрастающих поколений в российских учебных заведениях. Еще в 1893 г. начальник Кубанской области в одном из отчетных посланий известил вышестоящие инстанции: «В последнее время среди горского населения замечается большое стремление к образованию. Потребность эта настолько велика, что имеющиеся горские вакансии в Ставропольской гимназии и Майкопской горской школе далеко не удовлетворяют всех желающих учиться» [6]. Ходатайства об открытии школ в равнинных и нагорных аулах в органы власти поступали в большом количестве и в Терской области, особенно после 1905 г., а с 1910-1911 гг. это требование даже усилилось. То, что «с просвещением русская власть запаздывала», осознавали и представители краевой администрации [7].

С 1905 г. для «быстрейшего достижения русификации» и укрепления основ государственной власти были внесены изменения и в политику просвещения местных народов. Прежде всего, намечалось увеличить число низших школ, находящихся под контролем администрации. В них предусматривалось обучение на родном языке, а преподавание было предоставлено двум учителям: мулле и русскому [1]. Отстаивая этот принцип организации учебного процесса в горских районах, наместник ссылался прежде всего на то, что «…правильно поставленная русская народная школа, с началами грамотности на материнском языке, является первейшим средством для воздействия на мусульман русским мировоззрением» [5].

Таким образом, вопрос не в том, добровольно или принудительно оказались в составе России горские народы? Вопрос в том, во-первых, как действовали российские власти по отношению к горскому населению после кавказской войны и какие способы его интеграции в российское историко-культурное пространство они находили и применяли; во-вторых, какое значение российскими властями придавалось сохранению этнокультурной самобытности автохтонного населения Северного Кавказа? Надо полагать, что именно эти проблемы и стоящие за ними процессы следует считать действительно важными в судьбе горских народов в рамках российского государства.

Заметное влияние на историографию Кавказской войны оказал воинствующий атеизм 1920-1930-х годов: историкам приходилось искать вариант оценки освободительного движения горцев под руководством Шамиля, в котором «антифеодальная» и «антиколониальная» составляющие затушевывали «реакционно-религиозную». Итогом стал тезис о реакционной сущности мюридизма, смягченный указанием на его роль в мобилизации народных масс на борьбу с угнетателями.

На формирование отечественной историографии Кавказской войны 1930-1970-х гг. большое влияние оказали высказывания о ней революционных демократов, для которых завоевание Кавказа являлось не столько научной, сколько политико-идеологической и нравственной проблемой. Роль и авторитет Н.Г. Чернышевского, Н.А. Добролюбова, А.И. Герцена в русском общественном движении не позволяли игнорировать их позицию. Политически ангажированными были и статьи К. Маркса и Ф. Энгельса, полностью соответствовавшие европейскому общественному мнению, которое в своей значительной части традиционно резко критически относилось к внешней и внутренней политике Российской империи. В событиях на Кавказе «классики марксизма», бывшие непререкаемым авторитетом для советских историков, видели особый фронт борьбы против жандарма Европы – царской России, героический пример национально-освободительного движения, достойный всеобщего подражания.

Первой попыткой вырваться за рамки «антиколониально-антифеодальной концепции» была реакция М.М. Блиева, которую ученый отразил в журнале «История СССР». Публикация вышла в свет в той ситуации, когда идеологические ограничения были еще незыблемы, а деликатность темы предполагала максимальную осторожность в формулировках и подчеркнутую корректность в отношении тех, чью точку зрения автор оспаривал. Прежде всего, М.М. Блиев выразил свое несогласие с господствовавшим в отечественной исторической литературе тезисом о том, что Кавказская война носила национально-освободительный, антиколониальный характер. Он акцентировал внимание на мощной военной экспансии горцев Северного Кавказа по отношению к своим соседям, на том, что захват пленных и добычи, вымогание дани стали обычным явлением в отношениях горных племен и жителей равнин. М.М. Блиев выразил сомнение по поводу обоснованности традиционных хронологических рамок войны, выдвинув тезис о пересечении двух экспансионистских линий – имперской Российской и набеговой горской [2].

Статья В.В. Дегоева «Проблема Кавказской войны XIX в.: историографические итоги», опубликованная в «Сборнике Русского исторического общества», стала своеобразным подведением итогов изучения Кавказской войны к началу XXI столетия. Автор четко определил главный изъян большинства предшествующих исследований по истории Кавказа XIX века: «теоретические схемы и моральные оценки преобладали над системой доказательств». Значительная часть статьи – демонстрация того, как отечественные историки, находившиеся в тисках официальной методологии, испытывавшие постоянный страх, что при очередном изменении «курса» они окажутся под прицелом оголтелой и вовсе не научной критики, влекущей за собой и трагические для них последствия, пытались сконструировать нечто приемлемое с точки зрения «единственно верного учения» и с точки зрения профессионализма. Очень продуктивным выглядит тезис об отказе от признания антиколониального и антифеодального элемента в Кавказской войне доминирующим. Важными и весьма продуктивными выглядят тезисы В.В. Дегоева о влиянии геополитических и природно-климатических факторов на развитие событий. Уделом всех горских племен была постоянная война друг с другом, поскольку географические условия, особенности развития этносов (крайняя дробность языков, значительные различия в типах хозяйствования и т. д.) препятствовали их объединению в мощное государство. С востока и запада они были отрезаны от остального мира морем, на юге и на севере находились враждебные экосистемы (степь и засушливое нагорье), а также мощные государства (Россия, Турция, Персия), превратившие Кавказ в зону внутреннего соперничества [4].

В 2001 году вышел в свет сборник статей В.В. Дегоева «Большая игра на Кавказе: история и современность», в трех разделах которого («История», «Историография», «Историко-политическая публицистика») представлены результаты многолетних научных исследований и размышлений этого ученого. Статья «Пасынки славы: человек с ружьем в буднях Кавказской войны» посвящена повседневности многолетнего противостояния горцев и русской армии. Особую ценность этой работе придает то, что это – едва ли не первая в отечественной историографии попытка проанализировать быт войны «колониального» типа. Популярный стиль изложения материала не лишил научной значимости и другую книгу В.В. Дегоева «Имам Шамиль: пророк, властитель, воин» [4].

Заметным явлением в историографии Кавказской войны последних лет стал выход в свет книги Я.А. Гордина «Кавказ, земля и кровь», в которой показано, как на практике реализовался некий имперский комплекс идей, как эти имперские идеи трансформировались в соответствии с обстановкой и внешними «вызовами». Завоевание Россией Кавказа не стало заметным явлением и в зарубежной историографии. В 1998 году на русском языке была опубликована монография израильского историка Моше Гаммера «Мусульманское сопротивление царизму. Завоевание Чечни и Дагестана». Эта работа – пример того, как идеологические установки оказывали воздействие на творчество не только советских ученых. Негативно-пренебрежительный тон в описаниях действий Кавказского корпуса, общий антироссийский настрой, избыточная публицистичность вплотную пододвигают работу М. Гаммера к той грани, за которой уже нет никакой науки. Яркие примеры неразумных действий некоторых военачальников он считает достаточным основанием для общего вывода о том, что русские войска не могли в течение нескольких десятилетий преодолеть сопротивление горцев из-за глупости генералов. О «внутрикавказских» причинах конфликта ничего не говорится, о грабительских набегах – одна фраза, причем жертвами разбоев указаны только армяне и горские евреи – таты. Книга имеет довольно шаткую источниковедческую базу: автор, писавший ее в 1980-е годы, по понятным причинам не имел доступа к советским архивам. Сомнительными и недостаточно аргументированными выглядят и некоторые важнейшие тезисы автора. Так, по мнению Гаммера, причиной затягивания конфликта было то, что царское правительство своей непримиримостью загоняло Шамиля в угол, не оставляя места для компромисса. Главными причинами войны называются общие колонизационные тенденции в политике Петербурга и стремление империи к захвату земель.

Специальной работы зарубежных авторов о русской армии в Кавказской войне нет, но в ряде трудов американские и европейские специалисты касаются отдельных аспектов этой проблемы. Так, Томас Барретт в своей книге «На окраине империи. Терские казаки и Северо-Кавказский фронтир 1700-1860» рассматривает процесс вживания терцев в жизнь региона в контексте истории американского фронтира и подобных социокультурных процессов вообще, что позволяет ему сделать ряд ценных наблюдений. При этом Барретт четко выделяет особенности Кавказской линии, ряд ее принципиальных отличий от зоны контактов европейских переселенцев и индейских племен в Северной Америке [8]. Деформации в разработке истории включения Кавказа и Закавказья в состав Российской империи под воздействием идеологического пресса стали причиной того, что едва ли не все вопросы, связанные с этим процессом, являются на сегодняшний день дискуссионными.

Основной спорный пункт для серьезных исследователей можно обозначить следующим образом: что лежит в основе такого масштабного конфликта – продвижение России на Кавказ или реалии самого этого региона – военная активность горцев? Другие вопросы также имеют важное значение не только для истории данного региона, но и для истории формирования Российской империи, для понимания социальных, экономических и политических процессов, протекавших в стране. Почему наиболее ожесточенное сопротивление правительственные войска встретили в горных районах с наиболее низким уровнем развития производительных сил? Почему военная машина самодержавия, в течение полутора веков не дававшая серьезных сбоев в Европе, с большим трудом обеспечила контроль над сравнительно небольшой территорией Чечни и Дагестана? Чем объясняется «пульсирующий» ритм военных действий – чередование восстаний и временных «умиротворений»? Каковы были механизмы возникновения и погашения конфликтов? К какому типу вооруженных столкновений можно отнести Кавказскую войну? Какие она имеет отличительные и какие общие черты по сравнению с другими войнами, в которых участвовали противники, имевшие разные культурные типы предшествовавшего развития?

Ограничение Кавказской войны традиционными хронологическими границами (1817-1864) – продукт развития отечественной историографии, посвященной присоединению Кавказа и Закавказья к России, находившейся в рамках формационного учения и «антифеодальной-антиколониальной» парадигмы, результат стремления поместить исторические реалии в границы концепции добровольного вхождения народов в состав России. Как это ни покажется странным, но едва ли не центральной проблемой изучения Кавказской войны является определение того, что следует включать в рамки этого исторического феномена в хронологическом и событийном отношениях. В дореволюционной историографии существовала устойчивая традиция рассматривать боевые действия на Северном Кавказе как нечто единое, вместе с войнами против Турции и Персии. Энциклопедии XIX – начала XX вв. использовали выражение «Кавказские войны» для обозначения всего процесса присоединения к России территории от Кубани и Терека до нынешних турецких и иранских рубежей. При этом особо выделялась «Кавказско-горская война», но и она представляла собой более широкое понятие, нежели покорение Чечни, Дагестана и Адыгеи. Активный участник и историк завоевания Кавказа генерал Р. Фадеев писал в 1860 году: «Наше общество в массе не сознавало даже цели, для которой государство так настойчиво, с такими пожертвованиями добивалось покорения гор» [7].

Ценным источником сведений о событиях на Кавказе и важным средством для критического анализа документов официального происхождения являются мемуары участников войны. Высокий интерес к этой странице отечественной истории вплоть до начала Первой мировой войны способствовал тому, что было написано более 500 воспоминаний разного объема – от коротких заметок в несколько страниц до сочинений, вышедших отдельными книгами. Большая часть этих воспоминаний опубликована в альманахе «Кавказский вестник», в журналах «Военный сборник», «Русский архив», «Русская старина», «Исторический вестник» и др.

Важным источником по истории Кавказской войны являются произведения художественной литературы: А.А. Бестужев-Марлинский – «Мулла-Нур», «Аммалат-бек», «Письма из Дагестана»; М.Ю. Лермонтов – «Герой нашего времени», «Валерик»; Л.Н. Толстой – «Казаки», «Хаджи-Мурат», «Рубка леса. (Рассказ юнкера)». Эти литераторы – участники боев и походов, оставили потомкам множество ценных сведений как о событиях, свидетелями которых они являлись, так и об отношении русского общества к этой войне. Позиции тогдашних «властителей дум» в кавказском вопросе раскрывают работы А.И. Герцена, Т.Г. Шевченко, Н.Г. Чернышевского, Н.А. Добролюбова.

До настоящего времени отечественной историографией недостаточно востребован ценный комплекс источников изобразительного характера. Особое место здесь занимает графика Г.Г. Гагарина. П.Н. Грузинского, Ф.Ф. Горшфельда, К.Н. Филиппова, Н.А. Зауервейда, Л.Ф. Лагорио и других художников, бывавших на Кавказе и даже участвовавших в боевых операциях. Их рисунки и гравюры частично опубликованы в «Художественном листке» в 1851-1865 гг., частично сохранились в различных архивных и художественных коллекциях. Полотна Ф.А. Рубо, И.К. Айвазовского, А.П. Боголюбова, Н.С. Самокиша, Н. Сверчкова и другие мастеров отечественной батальной живописи создавались на основе зарисовок мест событий, по рассказам живых свидетелей. Разумеется, работы художников лишь в незначительной степени могут претендовать на «документальность», но они представляют собой ценный материал, отразивший информацию о том, как события на Кавказе воспринимались российским обществом, как развивался процесс формирования национальной памяти об этой эпопее. К этому разряду источников относятся и мемориальные сооружения, воздвигнутые на Кавказе в честь побед русского оружия.

Таким образом, победа в Кавказской войне во многом была обеспечена изменениями, которые стали ответом российских войск на военные, культурные и природно-климатические реалии этого региона. Совмещение преимуществ регулярной армии с боевыми достоинствами партизанских действий, приспособление тактики и снаряжения к местным условиям, усвоение войсками Отдельного Кавказского корпуса не только боевых приемов горцев, но и элементов туземной военной культуры, – все это способствовало завершению войны: возрастала эффективность действий армии, произошло «сближение» знаковых систем обеих сторон, которые стали лучше понимать друг друга.

Литература

1. Алейников Д. Большая Кавказская война // Родина, 2000. – № 1-2. – С. 55.

2. Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказская война. – М., 1994. – С. 109, 115.

3. Гордин Я.А. Зачем России нужен был Кавказ? Иллюзии и реальность. – М.: Издательство: Звезда 2009. – 384 с.

4. Дегоев В. Кавказская война ХIХ в. и идеологические конъюнктуры советского и постсоветского времени // Россия: ХХIв. 1997. – № 9. – С. 110.

5. Денисова Г.С., Уланов В.П. Русские на Северном Кавказе: анализ трансформации социокультурного статуса. – Ростов н/Д: , 2003. – 226 с.

6. Касумов Х.А. Окончание Кавказской войны и выселение адыгов в Турцию // Кавказская война: уроки истории и современность. Материалы научной конференции. – Краснодар, 1994. – С. 66-67.

7. Лапин. В.В. История Кавказской войны. Пособие к лекционному курсу. – СПб.: Нестор-История, 2003. – 82 с.

8. Barrett M. Thomas. At the Edge of Empire. The Terek Cossacks and the North Caucasus Frontier, 1700-1860. Westview Press, 1999. – 208 p.