Док. филол. н. Жаравина Л.В.

Волгоградский государственный социально-педагогический университет, Россия

Методологические проблемы современного литературоведения

Развитие российского литературоведения советского периода со всеми его драматическими и трагическими перипетиями проходило под знаком теории отражения как художественной идентификации основных постулатов диалектического материализма. Художественный текст был своего рода «лакмусовой бумажкой» в сложных отношениях автора к социально-историческим параметрам бытия, а теория отражения являлась важнейшей частью теории познания.

Подобная интерпретация во многом справедлива, поскольку в ее основе лежат, во-первых, усовершенствованное представление о миметической природе искусства, а, во-вторых, идея единства объекта и субъекта, позволявшая методологам говорить о неразрывности логического и исторического, онтологии и гносеологии.

Структурно-семиотический метод, конечно, преодолел идеологическое давление, но выйти за пределы теории отражения ему удалось лишь частично – в том случае, когда ставка делалась не на иконичность или на индексацию как выражение подобия между знаком и означаемым, а на установление нередко произвольной конвенциональной связи между ними.

Пренебрегать открытиями даже частного характера, сделанного в границах структурализма, тем более эвристическим потенциалом диалектики как научной методологии вряд ли целесообразно и сейчас, что, тем не менее, не отменяет возможности, а в ряде случаев – необходимости других исследовательских стратегий, способных обновить содержание теоретико-методологической и историко-литературной мысли, расширить понятийно-категориальный аппарат. В этом отношении весьма перспективным представляется обращение к феноменологическому дискурсу.

Собственно говоря, феноменологические моменты присутствуют в любой эстетической системе, поскольку авторское (рациональное или иррациональное) конструирование художественного объекта есть тот самый интенциональный акт, о котором говорят феноменологии, к какой бы ветви (Э. Гуссерль или М. Хайдеггер) они ни относились. Естественно, что перед автором, исходящим из запрограммированной неадекватности объекта и художественного образа, стоят иные задачи, чем просто отразить увиденное, сделав его еще одним источником знаний о мире. В традиционной классике феноменологический подход, понимаемый скорее как интенция созерцающего сознания, не претендовал на доминирующее положение. Тем не менее, русская философская мысль еще в середине Х1Х века поняла необходимость разделения категорий «действительность» и «реальность» [2, с. 8 – 23]. Реальность всегда просвечивается инозначениями, т.е. предполагает особую модель интенционального бытия как сращение факта и его интерпретации. Это не редуцированная объективность и не объективированная субъективность, но объективность, порожденная, а не отраженная сознанием. Именно в плане интенциональности, т.е. в рамках феноменологизма, в последнее время стали активно анализироваться произведения прошлого столетия: «Петербург» Андрея Белого, «Жизнь Арсеньева» И. Бунина, «Доктор Живаго» Б. Пастернака, «новая проза» В. Шаламова и др.

Психологической основой художественного феноменологизма в вышеназванных произведениях является стремление, вопреки трагизму исторических обстоятельств, выстроить личную ценностно-ориентированную поведенческую модель, исходя из феномена трансперсонального сознания, что, помимо феноменологизма, вписывается в логику экзистенциализма [3, с. 85 – 86], центральным понятием которого является «пограничная ситуация». Непреходящие чувства страха и обреченности, эсхатологическая напряженность, ежеминутная готовность к смерти формируют особый эмоционально-поведенческий комплекс «пребывания (ожидания) на пороге». Значимость сакральной границы возможного и невозможного человек XX века ощущал каждой клеткой плоти.

Более того, чувство границы, когда человек чувствует свое полное (онтологическое) бессилие, стимулирует его обращение к трансценденции. В большинстве произведений прошлого столетия, несмотря на заявленную редукцию религиозной проблематики, вера в Высшее Начало присутствует хотя бы апофатически, что дает возможность анализа текстов в парадигме религиозного опыта, в частности, в плане православной догматики. Вообще исследование соотношения катафатического (открыто позитивного) и апофатического (утверждение через отрицание) форм выражения религиозности авторской позиции методологически продуктивно, поскольку открывает новые перспективы для изучения, например, поэзии С. Есенина, творчества А. Платонова, М. Пришвина, М. Булгакова, Л. Леонова и др. Подобное обострение интереса к теологическим вопросам – также пример постклассической научной методологии, избегающей элементарной оппозиции тезиса и антитезиса.

Далее. Согласно нелинейной логике, следует считать универсальной моделью мироустройства лабиринт, архитектоника которого определяется законами высшего порядка. По мнению У. Эко, несмотря на отсутствие хитроумных ловушек и безвыходных тупиков в открытом лабиринте Вселенной, попавший в него лишен естественной ситуации выбора, т.к. любое направление приведет к неизбежной трагической развязке — встрече с Минотавром. Для самого же Эко предпочтителен «ризоморфный» вариант, состоящий из разветвленных коридоров и тупиков, выход из которых скорее ментальный, требующий интеллектуальной активности [5, с. 63]. Именно на этой стадии – стадии проб и ошибок – доказывается в настоящее время возможность применения синергетики как специфического локально-аналитического метода. Его применение имеет не меньший резон, поскольку художественный феномен, будучи порождением информационно-энергетического обмена со средой, постоянно пребывает в состоянии смыслового приращения, особенно когда речь идет о многомерности художественной антропологии. С этой точки зрения литература как человекознание не просто антропологически ориентированная, но полноценная диссипативная система, обладающая всеми признаками спонтанной самоорганизации и самодостаточности [1]. Поэтому сегодня в формате постклассической науки не редкость искусствоведческие труды, в которых нетипичные «зигзаги» и отклонения от магистральной оси художественного развития трактуются как проявления различных форм бифуркации («вилка», бифуркационные узлы, «седло» и т.п.), а в качестве аттрактора, стимулирующего притяжение разнопорядковых параметров художественного письма, рассматривается феномен творческой индивидуальности. На конкретных примерах выделяется «стохастический тип композиции»; по отношению ко многим персонажам (особенно постмодернизма) уместно говорить о «фазовом портрете» личности. Последнее понятие, пришедшее в синергетику из физики, предполагает разделение устойчивых и неустойчивых параметров состояния, повышенную роль случайных (ситуативных) факторов (флуктуаций) в формировании целостного образования. Отчасти данный тезис может быть распространен и на структуру классического образа, поскольку любой литературный герой подвержен перебивам настроений, вспышкам интеллектуально-эмоционального стресса и т.д.

Конечно, когда методологическая новация находится в стадии формирования, неизбежен вопрос: не прячется ли в ее глубине терминологическая эквилибристика, переформулировка хорошо известных научных постулатов? Позитивный ответ на подобного рода сомнения дал некогда М. Хайдеггер. «Письмо о гуманизме» заканчивается замечательным тезисом: «Каждый раз давать слово этому пребывающему и в своем пребывании ожидающему человека наступлению бытия есть единственное дело мысли. Поэтому существенные мыслители всегда говорят то же самое. Что, однако, не значит: говорят одинаково» [4, с. 304]. Если говорить «то же самое» – это исходить из «вечных» ценностей искусства, то способность говорить «не одинаково» предполагает расстановку акцентов с учетом новейшего исторического и теоретико-методологического знания. Одно не противоречит другому. Важна адекватность любой (даже самой экстравагантной) научной методологии как эстетическому кредо писателя, так и художественному материалу, предполагающему нетрадиционные нормативные измерения.

Литература:

1. Браже Р. А. Синергетика и творчество. – Ульяновск: Изд-во УлГТУ, 2002. – 204 с.

2. Гусев С.С. «Реальность» в русской философии // Философия реализма. Из истории русской мысли. – СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 1997. – С. 8 – 23.

3. Мацейна А. Драма Иова. – СПб.: Алетейя, 2000. – 316 с.

4. Хайдеггер М. Время и бытие. Статьи и выступления. – СПб.: Наука, 2007. – 621 с.

5. Заметки на полях «Имени розы». – СПб.: Симпозиум, 2007. – 92 с.