Калашникова Е.В.

Волгоградский государственный социально-педагогический университет

Д.Н. Бегичев в контексте сатиры в русской литературе первой трети XIX века

Необходимость обращения к изучению литературной периферии всегда отчетливо осознавалась историками литературы, но далеко не всегда находила полноценную объективную реализацию. И данная ситуация вполне объяснима: ученый, для которого предметом анализа стало произведение так называемой «второразрядной» беллетристики, попадает в методологически двусмысленную ситуацию. С одной стороны, требуется доказать научную значимость объекта познания, но, с другой – предлагая конкретный анализ «второстепенного» произведения, историк литературы либо склоняется к простому описанию ситуации, либо, сопоставляя творчество «малого» писателя с художественной системой большого автора, неизбежно приходит к выводам о вторичности первого, что, впрочем, само собой разумеется и не требует особых доказательств. В текстах писателей, не достигших высокого эстетического уровня, неизбежно наличие штампов, приспособление к вкусам и потребностям непритязательной читательской аудитории, упрощенное толкование социальных и философских проблем, отсутствие ярких характеров, психологически индивидуализированных запоминающихся героев, фактографичность, часто переходящая в «лжедокументализм» и т.п. [Пульхритудова: 10-29]. Само по себе это, конечно, справедливо. Но не случайно Г.А. Бялый, автор книги «Чехов и русский реализм», писал: «Давно уже было замечено, что в книгах, подобных предлагаемой читателю…, самым трудным и неясным оказывается маленькое слово «и» [Бялый: 5]. А ведь русский классический реализм – не только плод гениев и «первостепенных» талантов, но и коллективных усилий беллетристов меньшего масштаба. Причем, замечено, что иногда некоторые тенденции литературного процесса выражаются «второстепенными» писателями более заметно и целенаправленно, чем их великими современниками.

Только синхронно-сопоставительный анализ писателей разных уровней помогает уяснить истинные пружины эстетического развития. Более того, вполне вероятна ситуация, на которую указал в свое время Г.Н. Поспелов: писатель с меньшим талантом реализует «другие закономерности литературного процесса на данной его стадии» [Поспелов: 50].

Сказанное во многом касается романа Д.Н. Бегичева «Семейство Холмских. Некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой, русских дворян» (далее – «Семейство Холмских»), изданного в 6-ти книгах в период с 1832-го по 1833-й гг. и выдержавшего при жизни автора три издания (последнее – в 1841 г.). Сам по себе роман чаще всего определяется в параметрах нравоописательного повествования, что действительно было свойственно писателям «второго» ряда. Если «высокая» литература стремилась к отражению прежде всего духовных начал, прибегая к бытописанию как вспомогательному средству с целью всестороннего отражения действительности, то здесь повседневность в ее бытовых мелочах и деталях становится основой повествования, причем, повествования поучительного, иллюстрирующего жизненную необходимость, казалось бы, самых простых и привычных понятий и ценностей. Но он поучителен еще и по другой, на наш взгляд, более веской причине, поскольку, продолжая традиции сатиры В.Т. Нарежного, также относимого к разряду авторов «второго» плана, он занимает особое место в ряду своих великих современников-сатириков – прежде всего А.С. Грибоедова и Н.В. Гоголя, как бы готовя «среднего» читателя к восприятию национальных шедевров.

С автором комедии «Горе от ума» Д.Н. Бегичева через посредство старшего брата, Степана Никитича Бегичева, связывало не просто элементарное знакомство, но отчасти дружеские отношения. Ему так же, как и С. Н. Бегичеву, «выпал счастливый жребий стать другом одного из умнейших и талантливейших людей России» [Мещеряков: 16]. Биограф и исследователь творчества А.С. Грибоедова отмечает, что в течение многих лет и сам Д.Н. Бегичев находился с драматургом в переписке и входил в его окружение. С братьями, о чем свидетельствуют многочисленные письма (в основном они обращены все-таки к Степану Никитичу), А. С. Грибоедов охотно делился не только сетованиями на непростые житейские ситуации, но и мыслями о литературной жизни своего времени и русском обществе в целом, о собственном месте в литературе и процессе работы над своим главным произведением. Например, в январе 1825 года он резко отзывается о петербургских литераторах, и уверяет, что «еще не совсем погряз в этом трясинном государстве» [Пыпин: 329]; в декабре следующего года с горечью пишет о типичном для русского общества равнодушии «к людям с дарованием» [Пыпин: 330]. Вполне возможно предположить, что грибоедовские письма, как и другие важнейшие события жизни драматурга, обсуждались двумя братьями, чье духовное родство несомненно.

Более того, неоднократно посещая Степана Никитича в его поместье Д.Н. Бегичев стал тем «избранным», кто слышал бессмертные стихи комедии из уст автора, став горячим поклонником драматурга. Косвенное отношение к писателю имеет и тот факт, что С.Н. Бегичеву Грибоедов оставил текст так называемого «музейного автографа» перед отъездом в Петербург в мае 1924 года. Это был один из первых вариантов, которым сам автор был недоволен, и велел сжечь «манускрипт». Степан Никитич, естественно, не решился сжечь рукопись, отдал затем на хранение своей дочери М.С. Бегичевой, племяннице Дмитрия Никитича, а та уже в 1902 году передала грибоедовский автограф в Московский Исторический музей, благодаря чему был положен конец некорректным (часто переходящим грани приличия) сомнениям в истинном авторстве. Уже за этот жест благородства и памяти потомки должны быть благодарны братьям [Пиксанов: 388 – 443].

Поэтому не случайно Д.Н. Бегичев в своем романе широко использует цитаты и реминисценции из комедии А.С. Грибоедова, когда та была известна читающей России только по переходящим из рук в руки спискам (впервые «Горе от ума» было издано в 1833 г.).

Например, среди героев романа мы встречаем графиню Хлестову (у Грибоедова – Старуха Хлестова, свояченица Фамусова). И роль Хлестовой в романе соотносима с ролью однофамилицы в комедии: клевета и распространение слухов – неотъемлемые спутники образа.

Автор романа обращается и к прямым цитатам, в одной из бесед Софья Холмская говорит сестре Елисавете: «Признайся, важная причина горести твоей заключается в словах, которыми оканчивает Грибоедов Горе от ума. Ах, Боже мой! что будет говорить / Графиня Марья Алексеевна!» [Бегичев: ч. I: 170]. Отличие от грибоедовского текста, где мы читаем: «Ах! Боже мой! Что станет говорить / Княгиня Марья Алексевна!» [Грибоедов: 140], конечно, незначительно.

Так же не случайно в одной из сюжетных линий участвуют персонажи с именами, которые читатель встретит у Грибоедова: Софья и Чадский (у Грибоедова – Чацкий). И герой Бегичева, как и герой Грибоедова, став жертвой клеветы и обмана решает «уехать тотчас из Москвы, в надежде, что время и отсутствие изгладят из сердца его все воспоминания» [Бегичев, ч. I: 252]. Также очевидна параллель с финалом комедии Грибоедова, где Чацкий восклицает:

«Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок.

Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,

Где оскорбленному есть чувству уголок!...» [Грибоедов: 139].

На протяжении всего романа Д.Н. Бегичев использует имена, образы, детали, сюжетные линии, которые широкий круг российских читателей узнает чуть позже, прочитав текст грибоедовского произведения.

Нельзя не упомянуть и некоторые схождения и связи с сатирическими образами Гоголя. И опять Бегичев предвосхищает великого современника своими Сундуковыми, Старовековым, Аглаевым и другими персонажами романа.

Примечательна следующая аллюзия: бегичевский Аглаев мечтает о беседке «Храм Гименея», а гоголевский Манилов, в свою очередь, представляет свою беседку «Храм уединенного размышления». А ведь даже третье издание романа «Семейство Холмских» состоялось гораздо раньше первого издания «Мертвых душ» (1841 и 1842 соответственно).

Черты характеров героев Н.В. Гоголя так или иначе проявляются в персонажах романа Д.Н. Бегичева, хотя несколько схематично и поверхностно. Например, князь Старовеков своим сумасбродством и пьянством напоминает нам Ноздрева, в князе Рамирском можно увидеть молодого Плюшкина, Сундуковы явно отсылают к семейству Городничего из «Ревизора». И перечисление это может быть продолжено, поскольку оно закономерно, т.к. оба автора говорят об одном – нравах и образе жизни русских дворян, где ирония и сатира являются главными инструментами изображения действительности.

Таким образом, Д.Н. Бегичев во многом предвосхитил великие произведения русской сатирической литературы, и подготовил читателя к восприятию национальных шедевров, начав раскрытие тем и образов, которые в полной мере будут отражены и раскрыты в произведениях гениальных современников автора «Семейства Холмских».

Литература:

1. Бегичев Д.Н. Семейство Холмских. Некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой, Русских дворян. – М.: Типография Николая Степанова, 1841.

2. Бялый Г.А. Чехов и русский реализм. Очерки. Л.: Сов. пис., 1981. 400 с.

3. Грибоедов А.С. Горе от ума: пьесы – М.: АСТ: Астрель; Владимир: ВКТ, 2010. – 316 с.

4. Мещеряков В.П. А.С. Грибоедов. Литературное окружение и восприятие (XIX – начало XX в.). Л.: Наука. 1983. 267 с. О дружбе с братьями Бегичевыми глава первая. О Д.Н. Бегичеве с. 16 – 20.

5. Пиксанов Н.К. История текста «Горя от ума» и принципы настоящего издания // Грибоедов А.С. Горе от ума. Изд-е второе, доп. М.: Наука, 1987. с. 388 – 443.

6. Поспелов Г.Н. Вопросы методологии и поэтики: Сб. ст. М.: изд-во МГУ, 1983. 336 с.

7. Пульхритудова Е.М. Литература, беллетристика, паралитература // Теория литературы. – М.: Изд-во Моск. Ун-та, 1987. – С. 10-29.

8. Пыпин А.Н. История русской литературы. Том IV. – С.-Петербург: Типография М.М. Стасюлевича, 1903. – 677 с.