К. филол. н. Осипова О.И.

Технический институт (филиал) Северо-Восточного федерального университета в г. Нерюнгри, Республика Саха (Якутия)

Функция профетических текстов в романах М. Кузмина

Объектом рассмотрения в данной статье являются романы, которые предположительно могли войти в биографический цикл «Новый Плутарх», задуманный М. Кузминым, но так и не реализованный им, - «Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» и «Подвиги Великого Александра». Биографический нарратив, формирующий жанровую доминанту этих произведений, включает и другие жанры: авантюрный роман, роман-путешествие, легенду, притчу, пророчество. Романы близки по своей жанровой структуре, что во многом обусловлено авторской установкой на создание цикла. Предметом рассмотрения будут профетические жанры, играющие важную роль в структуре произведений.

Во «Введении» к роману «Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» М. Кузмин задает определенную парадигму читательского восприятия произведения: «Мне бы хотелось, чтобы из моих жизнеописаний узнали то, что лишь самый внимательный, почти посвященный чтец вычитает из десятка хотя бы самых точных и подробных, фактических биографий, - единственное, что нужно помнить, лишь на время пленяясь игрою забавных, трагических и чувствительных сплетений, все равно, достоверных или правдоподобно выдуманных» [1]. Особенностью данного текста является то, что, несмотря на возможность ввода исторического контекста в текст (вписать личность в исторический контекст – задача исторического романа и классического биографического романа нового времени), повествователь ставит в центр только «личное» время героя, что отсылает нас к обозначенному во «Введении» принципу не «выдавать свои фантазии за исторические исследования».

Поэтому историческая реальность воссоздается в романе вскользь, она не принципиальна: герой не вписывается повествователем в историческую картину эпохи, хотя и упоминаются даты его жизни, потому и европейские монархи и Екатерина II выведены в романе как частные лица постольку, поскольку встретились на жизненном пути героя. Стихия XVIII измеряется событиями жизни Иосифа Бальзамо, графа Калиостро, путем точного или приблизительного (это касается первых лет жизни героя) определения, отнесения событий к той или иной дате. Этой функцией наделяются лексические единицы со значением темпоральности: год, месяц, неделя, день. Исторический контекст вводится только в заключительной главе романа, где события личной жизни соизмеряются с событиями эпохи: «Все были напуганы великим шатанием, которым уже раскачивалась грозно растерянная Франция. Искали и ненавидели виновников сбиравшейся бури» [1].

Подобная авторская установка дала возможность ввода в текст элементов в целом не свойственных традиционной биографии, повествующей об исторических событиях и лицах. Таким вводным жанром становится пророчество, которое частично размывает традиционные формы исторической биографии. Остановимся на некоторых признаках отступления от традиции.

В части романа, повествующей о детстве и юности героя, которого зовут пока еще Иосиф Бальзамо, довольно слабо представлены временные и пространственные характеристики (не сообщается ни год рождения, ни место рождения Беппо, события детства и юности героя не привязаны к конкретному году), точная хронология жизни начинается лишь с поездки Иосифа в Рим: «Это было весною 1768 года» [1]. В Риме Иосифа Бальзамо его подруга переименовывает в графа Александра Калиостро, к этому имени впоследствии герой настолько привыкнет, что, «когда иногда в минуту нежности жена называла его “Бальзамчик мой!”, он совершенно серьезно хмурил брови и думал, кого имеет в виду графиня» [1]. Подобные особенности биографического повествования дают нам возможность предположить, что именно жизнь новоявленного графа важна, а вся предыдущая жизнь может быть воспринята как подготовительный этап. Именно на этом этапе чаще всего мы встречаем жанр пророчества.

Мать Иосифа, смотря на своего новорожденного сына, предполагает его выдающуюся судьбу, ей вторит повитуха: «Браки и должности в небе решаются. Никто не знает, кто кем будет. Вот если он сделается графом или чудотворцем, то я удивлюсь и скажу, что он - молодец» [1]. Ироническое отношение повествователя проявляется в комментариях: «Будущий адвокат залился горьким плачем, может быть, от судьбы, которую ему предсказывали родители, или от солнца, которое как раз на него бросало июньский квадрат» [1]. Обратим внимание на используемую лексему «предсказывали», так впервые вводится данный жанр. Обычно целью пророчества является предупреждение человека о грозящих ему опасностях либо стремление направить человека на «истинный» путь [2]. Чаще всего в тексте романа профетические тексты носят направляющую функцию.

Выделяются в «Чудесной жизни…» и такие категории, связанные с рассматриваемым жанром, как «дар» и «предназначение», которые проявляются, как уже было сказано, в словах его матери, гадающей, кем же будет ее новорожденный сын, но в большей степени в словах вестника: «Иосиф, у тебя доброе сердце и славная голова, смелый характер и веселый нрав. Я не говорю о других дарах» [1]. При первой встрече вестник – «молодой прекрасный человек» - пророчит маленькому Иосифу: «У тебя же большой, огромный путь! Ты даже сам не предполагаешь, какая участь тебе готовится» [1].

Иосиф, граф Калиостро, посвятив часть своей жизни служению великой Идее масонов и общему делу, в какой-то момент преисполняется гордыни и помыслов, неприемлемых для братства, последовало предупреждение вестника, которому герой, тем не менее, не внял. Второе явление вестника носит остерегающий характер: «Я говорю не от себя. Граф Калиостро, не увлекайтесь честолюбием, не откалывайтесь из желания самостоятельности, потому что всякий откол – поранение, не вступайте в интриги политические или корыстные, не пускайте пыль в глаза бедным ротозеям, не желайте быть прославленным» [1]. Наказание состоялось: Калиостро постепенно лишается своей силы, сводя великое искусство до уровня балаганных фокусов.

Отметим, что во многом пророческим словам вестника вторит и сам повествователь. Особую трактовку получают слова о предназначении и пути героя: «Ведь не в том смысл его жизни, чтобы дать пример школьникам или исцелить несколько тысяч больных…», «…разве напрасно были даны разум и сила и свободная (увы!) воля?» [1]. Но вопрос о смысле жизни человека, будь то простой или «избранный герой», остается риторическим. Тем не менее, важно отметить, что в «историческом сознании» Кузмина мерой событий всего мирового порядка является именно человек. Так, событийная сторона жизни главного героя тесно связана с идеей пути как духовного становления человека, воплотившаяся в повествовании буквально в скитаниях Калиостро.

Остановимся еще на одном событии, важном для структуры романа: сне маленького Иосифа. Этот сон глубоко символичен. Он также носит профетическую функцию - определяет все, что случится с героем дальше. Сну предшествовало видение Бальзамо: «Ему не спалось, и сначала наяву он увидел, как по темному воздуху двигались и сплетались блестящие голубоватые фигуры вроде тех, что он как-то заметил в учебнике геометрии: круги, треугольники, ромбы и трапеции. Соединялись они в необыкновенно разнообразные узоры, такие красивые, что, казалось, ничего на свете не могло быть лучше их, хотя и были они одного цвета. Как будто вместе с ними носились какие-то инструменты каменщиков, совсем простые: молотки, отвесы, лопаты и циркули. Потом он заснул…» [1]. Как видим, изображенные время и пространство приближены к условно-реальным. В структуре видения на границе сна и реальности явно обозначены символы будущей деятельности героя, связанной с масонством. Так, молоток считается символом власти и мастерства, линейка и отвес – символы всеобщего равенства всех сословий, циркуль – символ общественности, лопата (чаще - лопаточка) – символ снисхождения к слабости человека и строгости к себе [3]. В целом символика масонства имеет следующую философскую концепцию: «Погруженный в мирские заботы современный человек – всего лишь «дикий камень», который следует нравственно обработать, и это дело самого человека. Масонское «искание истинного света» понималось как путь нравственного совершенствования» [4, c. 139].

Рассмотрим символику, встречающуюся во сне, подробнее. «Потом он заснул и очнулся в большой зале, наполненной одними мужчинами, посредине стоял большой стол, как на придворных обедах, с хор раздавались скрипки, флейты, трубы и контрабасы, а сам Иосиф висел в воздухе, сидя на голубом облаке. Внизу, прямо под ним, на маленьком столике стоял графин с чистой водой, и около находился голый мальчик с завязанными глазами; руки его были скручены за спину полотенцем. И Иосиф понял, что этот пир - в честь его; у него горели щеки, он чувствовал, как билось у него сердце, между тем как голубое облако, описывая мелкие (все мельче и мельче) круги, опускалось прямо на столик с графином» [1]. В данном сне частично воспроизводится обряд посвящения в масоны: в зал, где собрались члены масонского общества, заводят ученика с завязанными глазами. Как известно, масонская организация имеет пирамидальную структуру, возможно, нахождение Иосифа на облаке указывало степень мастерства и высоту положения, которые он достигнет в этой деятельности. Но поиски истины должны быть непрерывными: «Подъем по иерархии масонских степеней есть обретение новых граней истины. Жизнь человеческая – вечное духовное странствование» [4, c. 141]. Но вот спуск на облаке к пиршественному столу, скорее всего, может указывать на конечный результат этой деятельности: постепенная утрата силы («облако, описывая мелкие (все мельче и мельче) круги, опускалось на столик с графином»), отступничество и смерть. Обратим внимание, что спуск на облаке больше напоминает воронку, которая к своему основанию, концу, становится все уже. Особый акцент делается на таком предмете, как «графин с чистой водой». Найти такой образ в символике масонства не удается, но, учитывая, что перед нами описание сна, мы можем предположить, что истолкование образа графина с водой на празднично убранном столике может означать богатство и довольство жизнью, что опять нас возвращает к событиям жизни героя: переход от устремленности к знаниям и служению обществу к желанию известности и личного обогащения, что противоречит философской идее «вольных каменщиков», считающих, что «приобретение знаний не может быть самоцелью, оно должно способствовать «устройству души». Становясь образованнее, человек должен делаться нравственнее; этот процесс един и неразрывен» [4, c. 140].

Таким образом, видение и сон образуют в произведении единую систему. Онирические формы играют в сюжете важную роль, становятся «свернутым» до аллюзии содержанием всего текста, в них зашифрован главный принцип будущих, прежде всего, духовных скитаний героя. В целом же, и сон и видение имеют свойства пророчества, в котором последовательно описываются все жизненные перипетии героя.

Первые шаги Калиостро в масонстве успешны и приносят ему славу. Но в заключительных главах он покидает города и страны не в поисках новых свершений, а потому что утрачивает удачу, авторитет, славу, друзей. Начинаются гонения. В центральной части романа мотив пути предстает в модификации пути наверх, связанного с обретением силы, а также стремлением Калиостро познать возможности духа и способы его «регенерации». В заключительной части странствия героя можно охарактеризовать как путь вниз: в пространственном отношении – это возвращение в Рим, в духовном плане – утрата силы. Обе описанные модели пути отражают установку автора понять «многообразные пути духа», заявленную во «Введении», определить место, «которое занимают избранные герои в общей эволюции, в общем строительстве Божьего мира» [1]. Циклический возврат приводит к отрицанию самой идеи движения и обусловливает замкнутость земного мира, невозможность прозрения и выхода за его границы.

Так, в романе, повествующем о великом алхимике XVIII столетия, пророчество проявляется как буквально, в словах персонажей – носителей некого знания, так и во сне самого главного героя. Причем если к пророчеству матери повествователь выразит свое ироническое отношение, то сообщения других провозвестников заслуживают его благосклонного внимания.

В романе «Подвиги Великого Александра» пророчества встречаются более десяти раз, это позволяет говорить о важности данного вставного жанра для произведения. Характеризуя идейную установку автора, Л. Панова отмечает: «Еще один оригинальный поворот темы Александра в том, что через его деяния проходит глубоко личное экзистенциальное переживание Кузмина: Александр Великий - покоритель вселенной, морской и воздушной стихий, то есть абсолютно всего, но не царства мертвых, - смертен и не властен над своей жизнью» [5].

Роковая предопределенность судьбы героя реализуется благодаря пророчествам, довольно частым для такого небольшого произведения. Звучат и слова оракулов, астрологов, жрецов, и предсказания деревьев (изображена традиция Древней Греции; только шелест листьев священного дуба или священного лавра, в который жрец вслушивается и который объясняет, в произведении замещено голосом деревьев «вроде кипариса» [1], деревья также упоминаются в качестве предсказателей и в Ветхом Завете). Так или иначе, Александру предсказываются великое будущее и ранняя смерть. Интересно отметить, что данные пророчества не предполагают расшифровки и двойственного толкования, как, например, в сне Иосифа Бальзамо, что, в общем-то, характерно для данного жанра. Предсказания о судьбе Александра похожи друг на друга, что не оставляет герою никакого шанса на вероятность другого исхода.

Предупреждение о грядущих опасностях земного пути Александра в текстах пророчеств нет, наоборот подчеркивается успешность его пути. Не содержат пророчества и наставления, которое воздействовало бы на мировоззрение героя и, как результат, заставляло бы его свернуть с избранного, а точнее предназначенного, пути. Александр опечален неизбежностью своей ранней кончины, он стремится изменить порядок мироздания, примером тому будут главы «Испытание воздуха» и «Испытание воды», но терпит поражение. Так, пророчества становятся концентрированным событием, воплощающим идею трагической иронии судьбы человека, утверждают существование тех трансцендентных законов, которые ему неподвластны.

Некоторые пророчества в романе связаны с мифом о вечном возвращении. Мотив возвращения заявлен еще в начале повествования в пророчестве: «Смятенному народу бог Серапис через свой оракул ответил:

Царь Нектанеб вас покинул на долгие годы.

Снова воротится к вам, юностью новой одет» [1].

В мифе об Эдипе, структуру которого мы можем обнаружить в нарративе, «Эдип и отец его Лай суть две стадии одного человека, это и есть умирающий и воскресающий бог-царь» [6, с. 245]. Уже пребывая в Египте и увидев статую Нектанеба, Александр признал отцовство бывшего египетского царя. Таков поступок властителя, «коронованного» на трон Египта как завоеватель, но имеющего право на этот трон по закону крови: «Войдя в одну из усыпальниц и услышав, что она возведена в честь без вести пропавшего царя Нектанеба, король велел поднять факелы к лицу изображения, - и, вдруг громко воскликнув, поднялся по высоким ступеням, обнял статую и, плача, сказал: “Это - отец мой, люди египетские”. Все пали ниц, только опахала возвышались над простертой толпой и трубы жрецов отвечали царским словам» [1]. Пророчество сбывается. Египет обретает своего нового царя, «юностью новой» одетого. Но идея возвращения в случае Александра не заявлена, его существование конечно, и в этом трагичность его бытия. Как видим, в романе Кузмина мотив воскрешения-возвращения претерпевает некую трансформацию. Во многом такому изменению служат предсказания скорой гибели Александра.

Таким образом, в обоих биографических романах жанр пророчества играет немаловажную роль. Оно становится вспомогательным сюжетным мотивом, который обусловливает развитие действия. Пророчество выражается в разных формах: от прямого профетического высказывания до сна-видения. Сюжетно оно становится свернутым, сконцентрированным событием, определяющим, а точнее предопределяющим последующее развитие повествования. Идейно же профетические тексты акцентируют внимание на экзистенциальном мироощущении автора, повествующего о герое, который может добиться многого, но оступившегося (случай Калиостро) или не имеющего возможности уйти от предопределенности, несмотря на все достигнутые высоты (как Александр).

В обоих случаях пророчество-предсказание играет роль жанровой вставки. В отличие от «первичного» жанра, функциональная нагрузка которого в акте предвидения ближайшего будущего, в романах профетические тексты выполняют, прежде всего, художественную функцию. Тем самым, в тексте наблюдается не буквальная имитация «речевого» жанра, а его художественное преображение.

Литература:

1. Кузмин М. Подвиги Великого Александра // Кузмин М. Стихи и проза. М., 1989. [Электронный ресурс]: URL: az.lib.ru/k/kuzmin_m_a/text_0264.shtml (дата обращения: 20.03.2013).

2. Лалуев В.Я. Будущее как трансцендентная реальность в эклектических пророчествах // Омский научный вестник. № 3 (55). 2007. С. 82-84

3. Морамарко М. Масонство в прошлом и настоящем. Пер. с ит./ Вступ. ст. и общ. ред. В. И. Уколовой. - М.: Прогресс, 1990. - 304 с. [Электронный ресурс]: URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Moram/02.php

4. Новиков В. Педагогические идеи русских писателей-масонов XVIII века // Высшее образование в России. 2004, №12. С. 139-144.

5. Панова Л. Игры с Брюсовым: Александр Великий в творчестве Кузмина // НЛО. 2006. № 78. [Электронный ресурс]: URL: magazines.russ.ru/nlo/2006/78/pa13.html (дата обращения: 14.02.2013).

6. Руднев В. Энциклопедический словарь культуры ХХ века. М.: Аграф, 2003. 608 с.