Д.ф.н. Толысбаева Ж.Ж.

Актауский государственный университет им. Ш.Есенова, Казахстан

Макроцикл как явление современной поэзии

Появление новых модификаций циклических образований дает основание для новых ракурсов изучения явлений циклизации и свидетельствует о том, что проблема осмысления жанровой природы лирического цикла (далее – ЛЦ) в современной науке продолжает существовать как задача, требующая теоретического решения и последующего практического изучения.

Изучение жанрового состава казахстанской поэзии конца ХХ столетия позволило выявить тенденцию к актуализации циклических контекстов. Возрождение ЛЦ мотивировано симптоматичным для конца века стремлением осознать закономерности общественно-исторического, культурного развития человечества. Монтажная структура ЛЦ, сочетающая лирически- эмоциональную, субъективную оценку и эпическое представление о мире, наиболее адекватно передает мироощущение рефлектирующей личности, стремящейся воссоздать индивидуальную концепцию бытия. Этой обусловленностью объясняется тот факт, что развитие «нежанровой» циклизации в 1980 – 2000 годы происходит по экстенсивному типу. В отличие от процессов циклизации российской поэзии в Казахстане обозначенное явление имеет более однородный характер. Характерной приметой «нежанрового» ЛЦ 1980-2000 годов является усиление в нем эпического начала. Названный факт ускорил процесс интенсивного циклообразования и, соответственно, детерминировал содержательно-структурную модификацию «нежанрового» ЛЦ. Переоценка соотношения лироэпического в жанровой природе циклических единств повлияла на формулировку жанровой «сверхзадачи» ЛЦ. Представление о ЛЦ как контексте, выражающем авторское отношение к одной или нескольким граням бытия, к концу века утрачивает свою актуальность. Устойчивым признаком «нежанрового» ЛЦ становится притязание на «всеохватность», целостность представления о мире.

Объектом изучения в настоящей статье является циклическая целостность Л. Медведевой «Час молитвы» [1]. Своеобразие названного контекста можно обозначить жанровым терминологически понятием макроцикл. Характерным признаком макроцикла является вовлеченность всех циклических контекстов с идентичной субъектной организацией в ценностно-иерерхическую систему отношений, где содержание каждого входящего ЛЦ наращивает основную идею макроконтекста о том, что благодарное отношение к жизни обязательно оборачивается духовным возвышением. Логика авторского замысла обнажается в финальном, «кодовом», пятистишии, вынесенном за пределы циклического контекста. Каждая строка этого стихотворения соотнесена с заглавиями и сюжетами входящих ЛЦ. Сравним: «I. Жемчужница», «II. Квартал Ёсивара», «III. Письмо гейши», «IV. Белый павлин», «V. Час молитвы» и

Сияет жизнь жемчужиной прекрасной,

Смеется весело в квартале Ёсивара,

Покуда гейша пишет самураю.

И во дворце павлин стенает белый,

Но всех смиряет тихий час молитвы [1, с.100].

Первый цикл развивает обозначенную сверхидею через сопоставление различных ситуаций и судеб. Образы «красотки», ныряющей в воду за жемчужинами; любовницы, не желающей расставаться с милым; «женщины старой», в прошлом – «прекрасной куртизанки», и юной служанки объединены ценностным сравнением с жемчужиной как символом красоты и духовной наполненности жизни:

Словно жемчужница с перлом отменным

Я расставаться с тобой не хочу…[1, с. 86],

Юность сияет…

Перлом прекрасным [1, с. 86],

Перл розовый рассветного оттенка…

Красавица квартала Ёсивара [1, с. 87].

Неудивительно, что в тот же ценностный ряд попадают и явления окружающего мира. Малые сущности («Улыбка, алой бабочки крыло…» [1, с. 87]) и масштабные явления (ночь, луна, жизнь) имеют одну и ту же природу: «Жизнь, драгоценность, …/ Светится дивной загадкой Вселенной…» [1, с. 87].

Интересна субъектная организация первого цикла. Лирическое повествование ведут разные субъекты речи: автор-повествователь, лирическая героиня, а также ролевые герои – гейша («Будь, мой любимый, со мной неразлучен…»), «женщина старая» («Руки мои покраснели от стирки…»), самурай («Тебя могу осыпать жемчугами, / Но ни к чему прелестнице подарок...»). Полифонизм «голосов» первого цикла создает эффект неотфильтрованности авторского замысла, поскольку множественность точек зрения «глушит», оттесняет на второй план мысли и эмоции лирической героини. Последующее развитие макроконтекста проявит позицию субъекта переживания.

Ключевым в первом ЛЦ становится метафорически переосмысленный образ жемчужницы. «Минуты вечности», «солнечные светящиеся мгновения», как жемчуг, собранные контекстом цикла, есть первый шаг на пути из «нелепой долгой тьмы» к «свету» духовного прозрения. В «Жемчужнице» сверхидея большого контекста проявляется только на уровне взаимообратимого движения образов: на смену старости всегда приходит юность, и если «Черной жемчужиной ночь закатилась в лагуну» [1, с. 87], то навстречу ей поднимется «розовый жемчуг» Луны.

Во втором цикле «Квартал Ёсивара» заданы параметры конкретного мира: пространство «веселого квартала Ёсивара», время действия – год (от снега до снега), героиня – красотка-гейша, наделенная тонким чувством прекрасного. Примечательно, что второй ЛЦ «ведут» только два голоса – самой лирической героини и автора-повествователя. Мировоззрение и стилистика речи каждого субъекта речи подчеркнуто индивидуальны. Жизнелюбием, принципиальной отрешенностью от условностей земного существования, высокопоэтичным мышлением, выдержанным в традициях японской культуры, отличается позиция героини ЛЦ: Плачет кукушка.

Весь двор в хризантемах хрустальных.

В чаше старинной дымится сакэ –

Горечью горечь поправ,

Запою и о милом забуду [1, с. 88].

Высказывания автора-повествователя, оформленные пятистишиями, как и весь ЛЦ, нацелены на описательность, включающие характеристику как самой героини, так и тех, кто входит в круг общения с ней:

В темном простом кимоно,

В башмаках деревянных

Милая к дому спешит…[1, с. 89],

Вот бы увидели скромные жены…[1, с. 89],

Мой самурай забыл свою жену…[1, с. 90].

И первый, и второй ЛЦ воссоздают «архетип» романной ситуации, где складываются драматичные взаимоотношения Личности, наделенной богатым внутренним миром, со средой; проявляется романный хронотоп (календарный год – это время, потребовавшееся для определения любовных отношений героев); имеются монологи, авторские отступления, психологически окрашенные портреты, жесты, поступки субъекта действий. Последующие циклы будут развивать монологическую ситуацию, с одной стороны, как бы фиксирующую романное мышление, а с другой, уводящую к принципиально иному способу познания действительности – лирике. Как и в «Жемчужнице», во втором ЛЦ идея примирения обозначена движением образов, через кругооборот времен года:

…Снег освежил мои мысли…(№1),

…Весь двор в хризантемах хрустальных (№2),

…Слушать сверчков и луной любоваться (№3),

…Ирисы желтые вновь увядают…(№10),

…сердце холодом никто не разожжет (№11).

Третий цикл «Письма гейши» до конца раскрывает внутренний мир героини. Мотивы покоя, примирения с судьбой получают развитие через тему любовного одиночества:

В сердце печали таится отрада [1, с. 91],

Имя твое, умирая, рождает сиянье [1, с. 92],

Если тебя не узнаю в рождении новом,

Ты подскажи мне приветной улыбкой…[1, с. 92].

Если откровения лирической героини в «Письмах гейши» носят характер глубоко субъективных переживаний, то «Белый павлин» строится как монолог субъекта повествования, воспроизводящий и макросреду обитания («дальний храм», «подруги», «ходит поклонник по саду» [1, с. 97]), и психологический облик героини, и тип конфликта («Укрываю за веером грусть о тебе» [1, с. 97]). Сила чувства уводит повествование от условностей пространственно-временных измерений, а именно: игнорируется движение времени. Так происходит реальное возвышение героини, которое она констатирует в финале IV ЛЦ: «Я с богом беседу веду / Вдали от греховного мира…» [1, с. 97].

Пятый цикл «Час молитвы» - кульминационный. В ЛЦ, заглавие которого совпадает с макроконтекстным, находят разрешение ведущие темы, образы, сюжет произведения. Межстихотворные скрепы обретают высшую божественную сущность: если в первом цикле свойством свечения обладали жемчужины, то в последнем «светится храм синтоистский во тьме» [1, с. 98]; «листья и птицы», некогда тревожившие сознание лирической героини, «покинули Нарру» [1, с. 98]; символом духовного очищения стал снег. Изменились категории художественного пространства и времени. Уже не «двор», и даже не «храм», не «двор монастырский», но «вершина Фудзи» становится излюбленным местопребыванием героини, где приходит прозрение, и в «час молитвы»

Девы небесные и бодхисатвы

Дарят смиренье и веру…[1, с. 100].

Таким образом, анализ иерархически-контекстных отношений книги циклов Л. Медведевой «Час молитвы» воссоздал эволюционно- поступательный тип формирования единой сверхидеи циклического целого. Поиски героини осуществляются в «сквозной» системе ценностей (любовь к человеку, природе, Богу), образов (жемчуг, женщина, цветы, птицы, снег) в соответствии с циклическими принципами жанрообразования. Эпический мирообраз, активно реконструируемый во всех составляющих ЛЦ, способствует образованию более масштабного «книжного» контекста.

Усиление эпической направленности стало причиной переоценки содержательности жанровых компонентов «нежанрового» ЛЦ. Расширение художественного пространства, возросшее значение категории времени, актуализация эпического начала в эпиграфе, форма объективированного изложения текста цикла, косвенная речь, стремление к воссозданию мировоззренческой полифинии, поэтика свободного стиха – все уровни «нежанрового» ЛЦ стремятся освоить действительность свойствами эпического мировидения. Установка на эпизацию в сочетании с жанрово-семиотической идеей возвратно-поступательного движения объясняет преобладание «спиралеобразного» типа развития сюжета. В трансформации пространственно-временных представлений ЛЦ активное участие принимает полистилистика. Апелляция к символическим образам иноязычной культуры дает лирическому герою право на введение романного полифонизма, также раздвигает границы художественного мира цикла.

1. Медведева Л. Час молитвы // Л.Медведева. Сокровенное Солнце. - Усть-Каменогорск, 2000. - С.86-100.