Д.и.н. Буканова Р. Г.

Башкирский государственный университет. Россия.

Исторический опыт формирования государственной территории России

(на примере присоединения Башкирии к России)

В истории становления и развития российской государственности одним из ключевых вопросов является вопрос о расширении и укреплении государственной территории. Начиная с ранних веков русской истории – объединения Киевской Руси с Новгородской – вплоть до середины XX столетия шел процесс инкорпорации и интеграции разноплеменных и разноконфессиональных земель в составе одного государства. Особых успехов Россия добилась на восточном направлении, когда за короткий исторический отрезок времени после взятия Казани, во второй половине XVI и в XVII веках, были освоены огромные территории от Западной Сибири до Дальнего Востока. Если проанализировать предшествовавшие этому исторические события, то начало этому процессу было положено мирным присоединением к России огромной территории, населенной башкирами.

Общепризнано, что основная территория Башкирии была включена в состав Российского государства в 1557 году. В исторической хронике башкирского народа вхождение в состав России связывается с именем Ивана Грозного. Однако еще со времен Новгородской Руси славяне имели тесные торгово-экономические отношения с жителями Северного и Среднего Предуралья и Урала. Великая Пермь, как тогда называли эту страну, не только соседствовала с Башкирией, но и была населена в южной и юго-восточной ее части башкирскими племенами, потомки которых проживают там до наших дней. В XI веке, при Владимире Святом (978-1054 гг.), Великая Пермь была покорена новгородцами, и на протяжении XII-XIII вв. ее население платило дань Новгороду пушниной и другими богатствами края. В 1471 г., в результате разорительного похода деда Ивана Грозного – Ивана III на Новгород новгородские земли были окончательно подчинены Московскому государству, а в 1483-1499 гг. была покорена вся Югра. С этого времени в поле зрения Москвы оказались и северные башкирские племена, тесно связанные культурными и экономическими отношениями с населением Великой Перми и Югры. Таким образом, Башкирия (территория, населенная башкирами) оказалась в орбите российской внешней политики задолго до восшествия на престол Ивана Грозного. Однако если Новгородская Русь открывала путь в Поволжье и на Урал в ходе торговой экспансии, то последующие действия Московской Руси можно охарактеризовать как военную экспансию.

Укрепление российской государственности в XV-XVI вв. происходило в острой борьбе с внешними врагами: на западе и северо-западе Московской Руси противостояли Ливонский орден и Швеция, на юге и юго-востоке Московское государство вело борьбу с Крымским ханством и ногаями, а на востоке Москва видела угрозу в лице Казанского ханства. Действительно, Казань, занимавшая важное стратегическое положение, держала под контролем торговые пути по р. Волге и была тесно связана с Ногайской ордой и Крымским ханством. Во второй половине XV – первой половине XVI в., как известно, Москва ведет активное наступление на Казань.

Одной из первых крупных военных акций Москвы, направленной против Казани, был поход 1468 года, когда русские войска впервые дошли до пределов Башкирии. Об этом говорится в Архангельской летописи: русские войска «воевали» по рекам Вятке, Черемис, по Каме, где разбили татарский отряд из 200 чел., «входили воевать» в Белую Волошку (р. Белую). В связи с походом русских на Казань 1469 года, в Никоновской летописи впервые говорится о башкирах, которые упоминаются в числе других подданных Казанского ханства.

В 1487 г. со вступлением на казанский престол Мухаммеда-Эмина (годы правления: 1487-1495 гг. и 1502-1518 гг.) начинается новый период в истории взаимоотношений между Москвой и Казанью. С этого времени Московский Великий князь стал называться государем Болгарским (подразумевая территорию бывшей Волжской Булгарии), однако о прямых взаимоотношениях Московской Руси с башкирами в XV в. никаких сведений не имеется. В период правления Мухаммеда-Эмина, зависимого от московского князя, Иван III через него пытался распространить свою власть на всех подданных Казанского ханства. «Ты бы в Казани и во всей своей земле заповедал всем своим людям…», - обращался Иван к Мухаммеду-Эмину. Таким образом, взаимоотношения Москвы с башкирской правящей аристократией могли осуществляться либо через Казанское ханство, либо через Ногайскую Орду. Любопытные сведения о башкирском князе из Уфы мы находим в связи с событиями 1508 года. В этом году в Москве побывало посольство Мухаммеда-Эмина, и в его составе находился князь Уфимский – Кара-Килембет. Имеются также свидетельства о том, что в 1514-1515 гг. северные башкиры платили ясак Москве, однако этот факт историками до сих пор не исследован. Московское государство выходит на прямой контакт с башкирами лишь в середине XVI в.

В первой половине XVI в., в связи с активизацией восточного направления во внешней политике Московского государства, казанский престол становится ареной борьбы двух враждующих сил: Москвы и Крымского ханства. Свою политическую игру вела и Ногайская орда. В эту ожесточенную борьбу были втянуты башкирские бии. Биями назвались правители отдельных башкирских родов.

Отношения между казанскими ханами и башкирами хорошо прослеживается на материалах по истории ирехтинских башкир, которые проживали вдоль внешних границ Казанского ханства – по р. Каме и в бассейне р. Ик. В 1521 г., когда казанский престол занял брат крымского хана Мухамет-Гирея Сахиб-Гирей, ирехтинские башкиры во главе с Шейх-Ахмедом (Ахмедшейхом) откровенно поддержали ставленника Крыма. За это в 1523 г. (929 г. хиджры) Сахиб-Гирей выдал им тарханную грамоту [1, с. 101-102; 2, с. 255]. Грамота была выдана не лично Шейх-Ахмеду, а вместе с ним и семи его «товарищам» и «близким огланам», которые, по сути, являлись его близкими родственниками. То есть, была учтена особенность вотчинной собственности в башкирском обществе, характеризующейся сложными иерархическими отношениями в среде башкирской аристократии. Тарханные грамоты предоставляли башкирам широкие полномочия во внутренней жизни, но в свою очередь башкиры, кроме обязательной военной службы, должны были платить в пользу казанского хана ясак пушниной и медом, выполнять другие повинности.

Москва не могла признать крымского ставленника Сахиб-Гирея новым казанским ханом, и при первом удобном случае возобновила с ним борьбу. Воспользовавшись вторжением ногайских мурз в Крым и уладив отношения с Литвой, великий князь Василий в 1523 г. вступил в пределы Казанского ханства. Поход завершился тем, что в устье р. Суры был поставлен русский город Васильсурск и опустошена значительная часть территории ханства, населенная марийцами. В 1524 г. под угрозой еще более грозного нашествия со стороны Москвы Сахиб-Гирей был вынужден покинуть казанский престол, оставив его своему тринадцатилетнему племяннику Сафа-Гирею [3, с. 256, 261]. В конце 40-х годов началось решительное наступление на Казанское ханство, завершившееся штурмом и захватом Казани 2 октября 1552 г.

После падения Казани в Среднем Поволжье и Приуралье складывается новая политическая обстановка. Вслед за Казанью пало Астраханское ханство, а в Ногайской орде в связи с расколом в правящей верхушке и борьбой двух группировок, одна из которых выступала за сближение с Москвой, другая ориентировалась на Крымское ханство, возник серьезный политический кризис. Башкиры, вовлеченные в междоусобицу, оказались в сложной ситуации. Ногайские мурзы пытались сохранить свое прежнее господство над башкирами и использовать этот сильный в экономическом и военном отношении народ в своих интересах. В этих условиях можно было отстоять свою независимость, только воспользовавшись поддержкой Москвы. Стремление башкирских биев к сближению с Москвой было поддержано правительством Ивана Грозного. Как рассказывается в башкирских генеалогических хрониках – шежере, «Белый бий в разные стороны разослал послов с письмами: пусть никто не убегает, не скрывается, каждый свою религию соблюдает ^» [4, с. 4].

Следует отметить, что не все башкирские бии придерживались единой политической ориентации. Начавшееся движение за присоединение к Российскому государству сопровождалось ожесточенной борьбой с ногайскими мурзами и их сторонниками из башкирских биев [5, с. 128, 130-140, 143-149]. Противников признания российского подданства было, очевидно, меньшинство, и потому они, соединившись с ногаями, были вынуждены покинуть родину. Ирехтинцы, поддержавшие в свое время Сахиб-Гирея, похоже, также оказались в двусмысленном положении. Они покинули свои вотчины по р. Ик и ее притокам и переселились в другие вотчины на лесном правобережье р. Танып, где проживали родственные им «лесные» или «таныпские» ирехтинцы [6].

Принятие башкирами российского подданства не было единовременным актом. Этот процесс начался в 1554 г., когда башкиры «просили царя Иоанна о принятии их в подданство и защищении», и растянулся на несколько десятилетий. В 1554 – 1555 гг. российское подданство признали западные и северо-западные башкиры. Затем в состав России перешли центральный, южный и юго-восточный районы Башкирии, откуда в 1555 – 1556 гг. были направлены посольства к царю для подтверждения подданнических отношений. Зауральские башкиры присоединились к России значительно позже, лишь в конце XVI в., после падения Сибирского ханства, или даже в начале XVII в. Однако общепризнанной датой вхождения башкир в состав Российского государства считается 1557 год [5, с. 101-182; 7, с. 57-61].

История вхождения башкирского народа в состав России напрямую связана с общей политикой Москвы в Поволжье в XVI в.: завоеванием Казани, Астрахани, Сибирского ханства и исчезновением некогда могущественной Ногайской орды. В связи с этим особую актуальность приобретает вопрос о характере вхождения башкирского народа в состав Российского государства, который и поныне не утратил своей дискуссионности.

Русские исследователи В. Н. Татищев, П. И. Рычков, Н. М. Карамзин, а в советское время — М. К. Любавский, Н. В. Устюгов, Н. Ф. Демидова и другие отмечали добровольный характер вхождении башкир в состав России. Из башкирских историков добровольный характер присоединения Башкирии к России был всесторонне обоснован А. Н. Усмановым, который в своей работе использовал не только русские источники, но и источники башкирского происхождения, в частности шежере [5] . В качестве одного из веских аргументов в пользу мирного присоединения Башкирии к России исследователи приводят отношение самих башкир к этому историческому факту: сами башкиры всегда определяли характер своего подданства русскому царю как добровольный [8, с. 9-10].

В 90-х годах прошлого века после распада СССР во многих бывших союзных и автономных республиках стал популярным тезис о насильственном включении их территорий в состав России. Одновременно в постсоветской отечественной историографии наметилась тенденция отказа от всего, что было достигнуто в советское время, включая и некоторые аспекты образования и складывания территории Русского централизованного государства. С этими веяниями совпало появление в 1995 г. в русском переводе Л. Р. Бикбаевой ранее недоступной исследователям книги американского историка А. С. Доннелли «Завоевание Башкирии Россией 1552 - 1740. Страницы истории империализма» [9]. Это заставило историков вновь обратить внимание на историю принятия башкирами российского подданства и особенность пребывания Башкирии в составе России. На эту тему появилось множество публикаций. Мнения разделились, однако более аргументированным остается тезис о добровольном вхождении башкир в состав Российского государства [10, с. 19-54; 11, с. 60-69].

Принятие башкирами российского подданства многие авторы рассматривают как переход башкирских биев на службу к более сильному сюзерену – московскому государю. Академик М. К. Любавский одним из первых выдвинул предположение, что среди башкирских биев существовало право отъезда от сюзерена. Однако его труды по истории башкирского народа известны лишь узкому кругу специалистов. Впоследствии, в связи с изучением башкирских восстаний об этом более подробно написал Н. В. Устюгов [12; 13; 14]. Хотя в последнее время, как пишет А. З. Асфандияров, «особо муссируется вопрос о вассалитете и сюзеренитете» [10, с. 21], эта тема в башкирской историографии не получила дальнейшего развития. Все последующие авторы ограничивались в основном лишь констатацией данного факта и выражением своего отношения к данной проблеме, не вдаваясь в сущность этого явления.

В средние века отъезд вассала от сюзерена было весьма распространенным явлением. Право отъезда в случае несогласия с политикой великокняжеской власти широко применялось и в Московском государстве: одним из последних, кто воспользовался этим правом, был Андрей Курбский. В этом праве, по мнению ученых, отражались еще родовые общественные связи. Однако, в Московском государстве в XVI в. царская власть начинает отмежевываться от общекняжеской, утверждается идея богоизбранности царской власти, а служба государю начинает рассматриваться уже не как служба великому князю, а как служба отечеству. Поэтому А. Курбский был объявлен государственным изменником, хотя сам от себя таковым не считал. В башкирском обществе, в результате длительной изоляции его от внешнего мира, ко времени вхождения в состав России многие раннефеодальные институты права сохранились в нетронутом виде. Правом отъезда, во всяком случае, они воспользовались при принятии российского подданства, перейдя под власть нового сюзерена, а реликты этого права ярко проявились в правовом сознании башкир во время восстаний XVII – XVIII вв. [15, с. 198-200].

В условиях политической раздробленности каждый башкирский бий принимал подданство лично. Исключение составили представители юго-восточных башкир. «Лучшие люди» четырех родов – «усерган», «бурджан», «кыпчак», «тамьян» – отправились к царю Ивану, но представляли они интересы семи родов. Царь, который «их прихода он и сам потребовал», «принял на добровольную верную службу башкирский народ и взял его под свое покровительство. Потом наградил их, пожаловав их в тарханское достоинство», – так сами башкиры излагали события тех лет [2, с. 150-151].

Действительно, по жалованным грамотам Ивана Грозного все земли, которые башкиры занимали до принятия российского подданства, а также те, которые были возвращены после изгнания ногайских мурз, были оставлены в их вотчинном владении (территория вотчины совпадала с территорией волости, административной единицей в составе Российского государства). Если вотчины принадлежали роду, тарханные грамоты и тарханные привилегии часто давались за личные заслуги. Любопытно, что в русских источниках, составленных во второй половине XVI и в XVII вв. башкирские бии и тарханы назывались князьями, что, в определенной мере, ставило их на одну ступень с бывшими удельными князьями Московского государства, из земель которых складывалась государственная территория.

По условиям договора с Москвой башкиры во главе со своими биями должны были нести обязательную военную службу и платить ясак, который в данном случае являлся, по-видимому, не простой формой налогообложения а, по определению С. В. Бахрушина, юридическим признанием подданства со стороны последних. К сожалению, ни природа башкирского ясака, который некоторыми исследователями воспринимается как налоговое обложение, ни порядок его взимания, особенно в первые века пребывания Башкирии в составе России, в достаточной степени в исторической литературе не разработаны. У. Х. Рахматуллин, внимательно изучивший ясачные книги 1632 – 1633 гг., отмечал, что «ясак давал плательщику вотчинное право на используемую им площадь» и передавался вместе с вотчиной по наследству. Причем, «даже в тех случаях, когда башкир делил ясак между своими припущенниками, для государства он оставался единственным плательщиком», причем, размер ясака не зависел от площади земли. Башкиры свободно распоряжались вотчинными землями: могли поселить припущенников, сдавать в аренду, продавать, передавать по наследству. Несмотря на то, что к середине XVII в. их владельческие права были ограничены, башкирская община всегда строго охраняла свои вотчинные права [16, с. 8-9]. Кроме того, что вотчинное право являлось своего рода символом экономической и политической независимости, вотчина составляла материальную основу военной (государственной) службы, которая в средние века считалась прерогативой аристократии. Можно предположить, что и ясак в это время являлся одним из неизменных атрибутов в выстраивании отношений с верховным правителем: башкирский ясак, по своей природе отличавшийся от ясака народов Поволжья, ставил башкир в особое привилегированное положение.

Главной обязанностью башкирской аристократии считалась военная служба. Башкиры всегда были хорошими воинами: каждый мужчина с пяти лет учился верховой езде и военному делу. В обстановке частых вооруженных столкновений с соседями они придавали большое значение охране собственных границ и отражению набегов извне. Существовала строгая военная организация, караульная служба, разведка, четко разработанная система оповещения населения в случае опасности. Российское государство подчинило традиционную военную организацию коренного населения своим нуждам. Башкиры должны были участвовать во всех войнах России, нести сторожевую службу по охране юго-восточных границ [17, с. 97-98]. Службу башкиры несли за свой счет, и она обходилась намного дороже, чем весь годовой ясачный оклад. Несмотря на это, военная служба считалась почетной обязанностью, так как была тесно связана с социальным статусом башкир. На служебно-иерархической лестнице Российского государства они составляли особую группу военно-служилого сословия, которая может быть сопоставима по своему положению со служилыми людьми «по отечеству», а не с приборными людьми. Командные должности в башкирских войсках занимали наиболее уважаемые башкирские князья-тарханы, которые непосредственно подчинялись уфимскому воеводе. Внутривойсковая организация в почти неизмененном виде сохранилась вплоть до второй половины XVIII в. Кроме участия в войнах и «обереганья государевых ясачных волостей» башкиры выполняли различного рода поручения, требовавшие знания местных условий, образа жизни и традиций коренных жителей и соседних народов: участвовали в дипломатических посольствах России в восточные ханства, ходили по «сакме», то есть по следу неприятеля, служили в качестве толмачей (переводчиков и толкователей указов) и «вожей» (проводников) в разъездах [17, с. 99]. Если выплата ясака и военная служба являлись прерогативой башкир, то остальные повинности, такие как почтовая, подводная и другие, внутри башкирской общины, как правило, возлагались на тептярей.

Российское государство, приняв башкир в число своих подданных, в свою очередь тоже взяло на себя ряд обязательств. Прежде всего, оно оградило их от притязаний ногайских мурз, сибирских и крымских ханов, которые стремились вновь подчинить Башкирию своему господству. Кроме того, юридически закрепив за башкирами вотчинное право на занимаемые земли, царское правительство вплоть до начала XVIII в. выступало гарантом соблюдения этого права, а это фактически означало предоставление полной самостоятельности во внутренней жизни. Очевидно, в этом кроются причины сравнительно позднего установления воеводского, а впоследствии – губернского управления на территории Башкирии, а также причины ожесточенного сопротивления коренного населения любому посягательству на права, закрепленные по условиям добровольного вхождения в состав России.

Вотчинное право башкир, сохранившееся после добровольного принятия русского подданства, обусловило специфику развития Башкирии в составе Российского государства. Верховная власть царя (как главы государства) на земли башкир (как часть государственной территории) длительное время оставалась номинальной. Выплачивая ежегодный ясак и неся военную службу – характерные признаки вассалитета – во всем остальном башкирское общество вплоть до начала XVIII в. сохраняло широкую самостоятельность и устоявшиеся традиции в организации экономики и социально-политическом устройстве.

Литература:

1. История Татарии в документах и материалах. – М., 1937.

2. Башкирские родословные. – Уфа: Китап, 2002.

3. Соловьев С. М. История России с древнейших времен // Сочинения. Кн. III. – М., 1989.

4. Башкирские шежере // Башкорт аймагы. – Уфа, 1927. № 4.

5. Усманов, А. Н. Присоединение Башкирии к Русскому государству. – Уфа: Башкирское книжное издательство, 1960.

6. Буканова Р. Г. Ирехтинские башкиры в XVII – XVIII вв. // Востоковедение в Башкортостане: история, культура. Ч. III. – Уфа, 1995.

7. История Башкортостана. Ч. I. С древнейших времен до 1917 г. – Уфа, 1991.

8. Асфандияров А. З. Еще раз о характере присоединения Башкортостана к России // Востоковедение в Башкортостане: История. Культура. Ч. III. – Уфа, 1995.

9. Альтон С. Доннелли. Завоевание Башкирии Россией 1552 – 1740. Страницы истории империализма / перевод с англ. Л. Р. Бикбаевой. – Уфа, 1995 (Alton S. Donnelli. The Russian Conguest of Bashkiria 1552 — 1740. A Case in Imperializm. New Haven and London. Yale Universite Press, 1968).

10. Асфандияров А. З. Башкирия после вхождения в состав России (вторая половина XVI – первая половина XIX в.) – Уфа: Китап, 2006.

11. Крайнов Г. Н. Предпосылки и условия вхождения башкир в состав России // Башкиры в составе Российской Федерации: история, современность, перспективы. Ч.1. – Уфа: РИЦ БашГУ, 2010.

12. Устюгов Н. В. Башкирское восстание 1662-1664 гг. // Исторические записки. Т. 24. – М., 1947.

13. Устюгов Н. В. Башкирское восстание 1737-1739 гг. – М.-Л., 1950.

14. Устюгов Н. В. О характере башкирских восстаний ХVII – I половине ХVIII вв. // Материалы научной сессии, посвященной 400-летию присоединения Башкирии к русскому государству. – Уфа, 1958.

15. Усманов А. Н. Добровольное присоединение Башкирии к Русскому государству. 2-е изд. – Уфа, 1982.

16. Рахматуллин У. Х. О некоторых особенностях ясака в башкирской общине // Исследования по истории Башкирии XVII – XIX вв. – Уфа, 1973.

17. Буканова Р. Г. Военное искусство башкир в XVII веке // Культура Башкирии: история и современность. – Уфа, 1993.