Сергей Михайлович Казначеев

кандидат филологических наук, доцент, Литературный институт им. А.М. Горького

(г. Москва, Россия), e-mail:skazn@yandex.ru

Sergey Michaylovich Kaznacheev

Doctor of Philology, dozent, Gorky-Literature institut (Moskva, Russia), e-mail: skazn@yandex.ru

УДК 82-1

ББК 84 (2Рос=Рус)6.5

С 55

С.М. Казначеев

(Москва)

КОНЦЕПТ «БРАТСТВО»

КАК ЭТИЧЕСКИЙ ЗАВЕТ ДОСТОЕВСКОГО

Аннотация

Итоговый роман Ф. Достоевского «Братья Карамазовы» в многогранном творчестве писателя занимает особое место и служит его своеобразным духовным завещанием. В центре внимания автора статьи находится проблематика концепта «Братство», присутствующего в творчестве великого писателя-реалиста. С.М. Казначеев рассматривает различные проявления чувства родства у героев Достоевского. Литературовед обращает пристальное внимание на то, что в истории фольклористики нередко фигурировали люди, состоявшие между собой в близком родстве: братья Гримм, Веселовские, Аксаковы, Киреевские и др. Таким образом, делается вывод о том, что чувство личного единения помогало им глубже понять принципы народной эстетики. Особое внимание уделяется утрате единства между людьми, что сам писатель воспринимал как грозное предзнаменование грядущих общественно-политических катаклизмов. В заключительной части статьи бросается взгляд в последующее развитие русской литературы, где многие писатели, наследники традиций Достоевского, своей важной задачей считали изображение семейных отношений между близкими людьми.

THE CONCEPT OF «BROTHERHOOD»
AS AN ETHICAL COVENANT DOSTOEVSKY

Abstract

The final novel of F. Dostoevsky's «the Brothers Karamazov» in the multifaceted creativity of the writer takes a special place and serves as its unique spiritual Testament. In the center of attention of the author of the article is problematic concept of «Brotherhood», present in the work of the great writer and a realist. S.M. Kaznacheev is considering various manifestations feelings of identity of the heroes of Dostoevsky. Literary critic pays close attention to the fact that in the history of folklore, often appeared people who were between close relatives: the brothers Grimm, Weselovskys, Aksakovs, Kyreevskys and other Thus, concludes that a sense of personal unity helped them to better understand the principles of people's aesthetics. Special attention is paid to the loss of unity among people, that the writer is perceived as a dangerous foreshadowing of future socio-political cataclysms. In the final part of the article is thrown view to the further development of Russian literature, where many writers, the inheritors of the traditions of Dostoevsky, its important task believed image of family relations between close people.

Keywords:

Brotherhood, love of neighbor, the temperament, the folklore, the Covenant.

Итоговый роман Достоевского «Братья Карамазовы», оконченный за несколько месяцев до смерти, стал духовным завещанием писателя. Сочинение публиковалось по частям в «Русском вестнике» (1879–1880 гг.), но автору посчастливилось увидеть и его и в отдельном издании. В нём он постарался выразить наиболее концептуальные взгляды, бросить взгляд в будущее, создать книгу, которая помогла бы разобраться в себе и своих соотечественниках.

В истории русской литературы трудно найти другого автора, чьи произведения были бы так неразрывно и многообразно связаны между собою. Достоевский всегда ставил самые насущные и принципиальные проблемы жизни общества. При этом потрясающее эстетическое чутье и колоссальный художественный талант помогали избегать публицистичности. Актуальные вопросы получали глубоко прочувствованное, образное воплощение.

В «Бедных людях» и «Униженных и оскорбленных» остро сформулирована проблема социальной справедливости, а вернее – несправедливости, ибо в мире писатель обнаружил устрашающий контраст условий бытия: одни обладают всем, купаются в роскоши, не знают, куда девать избыточные капиталы, другие – едва сводят концы с концами, пребывают в нищете, балансируют на грани жизни и смерти.

В «Преступлении и наказании» показано, к каким страшным результатам способно привести насильственное преобразование жизни. Государственные, экономические и нравственные перекосы должны изживаться, но путь насилия (топор, которым убиты старуха-процентщица и ее сестра, кричаще напоминает о популярной тогда идеологеме – «зовите Русь к топору»), избранный Раскольниковым, приводит не к чаемому результату, а превращает его жизнь в кошмар. Лишь мучительный путь нравственного и религиозного раскаяния возвращает героя к самому себе, но и это не компенсирует душевных страданий: в финале он все-таки выглядит психологически опустошенным.

В «Идиоте» ставится вопрос воплощения человека, в полном смысле слова положительного. Оттолкнувшись от образа Дон Кихота и пушкинского рыцаря бедного, Достоевский создает характер князя Мышкина и показывает, как трудно приходится такому человеку. «Игрок» рисует картину жизни героя, подверженного роковой страсти – азарта завсегдатая казино. Игра оказывается началом, которое полностью подчиняет себе поведение человека, делает его заложником и рабом своих привычек. «Подросток» раскрывает пропасть, разверзающуюся перед человеком, ориентированным на материальное процветание.

В «Бесах» наглядно демонстрируется, какими опасностями обладает стремление «передовых, прогрессивных» людей перекроить мир согласно собственным представлениям. Методы и средства, используемые революционерами для достижения своих целей (идея С. Нечаева пустить судорогу по России), заставляют задуматься об экзистенциальных, «проклятых» вопросах жизни и смерти.

В «Карамазовых» общественно-политическая, нравственно-социологическая, религиозная проблематика достигает кульминации. Ключевым концептом для понимания романа служит его название «Братья Карамазовы». Братья… Братство…

Символический, многомерный смысл понятия родственных связей здесь, конечно, налицо. В большинстве религиозных систем мира есть положение, в общей форме звучащее как «Все люди – братья» (в противоположность атеистическому девизу «Человек человеку – волк»). И, если исходить из библейской космогонической модели, все мы – действительно братья, так как происходим из единого корня, каким бы он ни был – праотец Адам или нечто иное. Современные научные данные (геном человека) вполне согласуются с этой гипотезой.

Апостолы обращались друг к другу со словами «брат, братие». Так же именовались и ныне обращаются друг к другу монахи. Братство было исходным принципом многих человеческих сообществ. Но в той же Библии есть и футурологический прогноз, смысл которого состоит в том, что, будучи братьями по крови, жители земли утратили взаимопонимание и чувство родства. И не в том дело, когда это началось – с убийства Каином брата Авеля или с Вавилонского столпотворения – это привело и еще приведет к непоправимым последствиям: в Священном писании ясно указывается, что в конце времен произойдут катаклизмы, когда род восстанет на род и брат станет враждовать с братом: «Предаст же брат брата на смерть, и отец детей; и восстанут дети на родителей, и умертвят их» (3, Марк, 13: 12).

К сожалению, со временем концептуальные слова «брат, братство» постепенно утрачивали возвышенное значение. История Великой французской революции с ее деяниями бросила тень на понятие «братство». Приложило руку к дискредитации этого концепта и масонство. Братья-разбойники Шиллера и Пушкина добавили негатива. Кстати, и Шиллер, и Пушкин крайне важны для понимания романа в целом. Братство в двадцатом веке стало эффективным методом манипуляций массами («Белое братство» и т.п.).

Достоевский скорбит, что среди братьев нет согласия, понимания, нет искреннего контакта. Двумя десятилетиями ранее внимание русского читателя было привлечено к роману Тургенева «Отцы и дети». Его автор выявил неразрешимые противоречия между поколениями. Дискуссия, развернувшаяся в критике, показала, что писатель попал в точку. Трагическое непонимание между старшей и младшей генерацией сосуществующих людей, ярко изображенное Тургеневым, вызвало целый поток откликов.

В «Братьях» главный акцент сделан на горизонтальных семейных связях (именно сложные, противоречивые, почти антагонистические взаимоотношения между Дмитрием, Иваном, Алешей Карамазовыми и их единокровным слугой Смердяковым лежат в основе книги), но он не отменяет и вертикальной оси координат. Повествование начинается с описания «Истории одной семейки», где главная роль отведена главе клана – Федору Павловичу, да и впоследствии именно вокруг его имени будет закручена основная интрига романа – вероятное отцеубийство.

Этот персонаж наделен Достоевским его собственным именем. Случайно ли то обстоятельство, что писатель и резко отрицательный персонаж являются тезками? Но на вершинах мирового искусства нет места случайности. И, принимая такое решение, искушенный автор, возможно, отчасти совершает акт покаяния. Суть не в том, что именно приводит его к раскаянию. Важнее понять: он не снимает с себя и своего поколения ответственности за то, что происходит в семье и мире.

Фамилия неординарного семейства также, несомненно, говорящая. Тюркский корень «кара» значит «черный», но и прямое русское значение тут оказывается к месту (кара, наказание, а где наказание, там и преступление; так писатель отсылает нас к иному тексту). Мазанные черным (Кара-мазов), как ворота – дегтем, персонажи Достоевского генетически несут в себе черты наказания свыше, кары небесной, наслания господнего. Тема для русской классики XIX века весьма популярная (вспомним, к примеру, «Грозу», где Островский заставляет Катерину принять смерть под воздействием высших сил). Полезно вспомнить знаковую фигуру Дмитрия Каракозова, открывшего прицельную пальбу по императору, ведь для русской истории его выстрелы стали переломным моментом, сигналом к началу активной деятельности террористических групп и борьбы правительства с ними. После него был закрыт и флагман демократической журналистики «Современник». Словом, имя одного из героев романа – Дмитрий – явно намекает на историческое лицо.

Кого же из братьев можно назвать главным героем романа? Понятие братства подразумевает также и равенство. Кто из Карамазовых «равнее» других? Оруэлл в свое время посмеялся над этим в «Скотном дворе».

В дебюте Достоевский называет главным персонажем своей книги брата Алексея Федоровича. Это подтверждается и концовкой. И могло быть утверждено в дальнейшем, коль скоро писателю удалось бы довести до конца свой стратегический замысел. Да, Алеша Карамазов – герой привлекательный, почти святой. Но эта святость условна. Когда Иван рассказывает ему историю про помещика, затравившего мальчика охотничьими собаками, Алеша выносит совсем не христианский вердикт: «Расстрелять!». Достоевский никогда не писал о том, чего не было (исходный принцип реализма). Но в реальной ситуации, которая легла в основу этого эпизода, собаки оказались гуманнее своего хозяина и, догнав ребенка, только обнюхали и не тронули его. Писателю важно было драматизировать историю.

Второй момент, связанный с этой нравственной дилеммой, был прокомментирован через полвека. Иван Ильин, разбирая толстовскую концепцию непротивления злу насилием, напишет о том, что мы дожили до такого времени, когда требуется возрождение христианского учения о мече. По мнению мыслителя, человек, берущий в руки оружие для борьбы со злом, не праведен, но прав. Реплика Алёши Карамазова согласуется с этим выводом.

Алеша генетически несет в себе и иные черты карамазовского отношения к жизни, он ведь тоже – родной сын Федора Павловича, о котором прокурор скажет: «духовная сторона вся похерена, а жажда жизни чрезвычайная» [2, 2, 447]. Что же лежит в основе этого самого карамазовского характера? Здесь следует назвать неуемность, восприимчивость человеческой души. Даже самый спокойный и рассудочный из братьев – Иван, и тот способен на поступки роковые, идущие из глубин его бессознательного: сама любовь Ивана к Катерине Ивановне несет в себе черты умопомрачения. Алёша при всей своей обращенности к религии, морали и дидактике обладает колоссальной энергией самовыражения.

Но первую скрипку здесь играет все-таки Дмитрий. Митя Карамазов – что бы ни утверждал сам автор, – конечно, главное звено сюжета. Его противостояние отцу вынесено в качестве завязки произведения. Попытка примирения с ним лежит в основе повествования. Поклон ему старца Зосимы составляет фабульную загадку «Братьев Карамазовых», разъясняемую только ближе к финалу. Его импульсивные и демонические действия находятся в кульминации книги. Энергетика его поступков держит читателя в напряжении на протяжении всего текста.

Принято считать, что прототипом Мити для создания этого образа послужил Аполлона Григорьева, сотрудника журналов «Время» и «Эпоха», издаваемых братьями Достоевскими, почвенника и родоначальника «органической критики». Экспансивность его характера впечатлила Достоевского. Разгульный образ жизни, искренность, доведенная до последней крайности, безоглядное поведение – все это выразилось в облике Мити Карамазова. Аполлон Григорьев не только пылко и пламенно изъявлял себя в творчестве, но и в практическом, бытовом плане его поступки были далеки от рассудочности. И всё же Ап. Григорьев не может быть полностью идентифицирован с инфернальным обликом Дмитрия.

Он действует сильно, ярко, пылко, как порох. Быстрота психологических реакций определяют его портрет. Экстравертный характер движет всеми его поступками – добрыми, злыми, бесшабашными. Но и он – родной сын своего отца и имеет определенную долю пороков его: Митя необуздан в наслаждениях, он способен на отчаянный поступок (отца не убивал, но ударил медным пестиком по голове слуги Григория и только случайность отвела от него обвинение в убийстве), в словах его мы часто не можем отделить правды от лжи. Страстная натура молниеносно меняет настроение, темперамент пугает и заставляет содрогнуться.

В беседе с младшим братом Митя образно означает суть их фамильного характера: «И мы все, Карамазовы, такие же, и в тебе, ангеле, это насекомое живет и в крови твоей бури родит. Это – бури, потому что сладострастье буря, больше бури! Красота – это страшная и ужасная вещь!.. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут» [2, 1, 149].

Отношение к искусству – индикатор для понимании всей парадигмы человеческих поступков. Как мы реагируем на произведения искусства, так и поступаем в реальной жизни. Если реакции эти эмоциональны, то и в поступках будет та же интенция.

Дмитрий и сам чувствует запредельность собственных переживаний и деяний: «...широк человек, слишком даже широк, я бы сузил» [2, 1, 149], – эта формула применима прежде всего к нему самому. Если взглянуть на метания Мити со стороны и с холодным вниманием, станет ясно: прямота и резкость его побуждений во многом эгоистична и главное – приносит страдания окружающим. Прокурор прав, когда дает Дмитрию характеристику: «…мы непосредственны, мы зло и добро в удивительном смешении… мы бушуем по трактирам и вырываем у пьянчужек, собутыльников наших бороденки… мы даже обуреваемы… благороднейшими идеалами, но только с тем условием, чтобы… за них ничего не платить. Платить мы ужасно не любим, зато получать очень любим… О, дайте, дайте нам всевозможные блага жизни… Мы не жадны, нет, но, однако же, подавайте нам денег, больше, больше, как можно больше денег, и вы увидите, как великодушно, с каким презрением к презренному металлу мы разбросаем их в одну ночь в безудержном кутеже…»[2, 2, 450].

Правда, расплачиваться Дмитрию Федоровичу все же пришлось: пророчества старца Зосимы оправдались в полной мере: судебное разбирательство завершается жестоким и, получается, несправедливым приговором. Но в личности Дмитрия есть онтологическая привлекательность. Он не фальшив, не подл, не юлит в самых критических ситуациях.

Совсем другое дело – брат Иван Федорович, рожденный другой матерью и обладающий иным складом характера. Писатель словно намеренно выстраивает перед нами цепочку персонажей, олицетворяющих различные психологические типы. Иван – интроверт, он погружен в себя, скрытен, ироничен, рассудочен. Его поступками руководят ум, логика, сознание. Карьера публициста, пишущего на тему религии и церкви, намечена в романе пунктиром. Важнее для автора то, что происходит в душе Ивана, чья трагедия в отсутствии веры. Он пытается при помощи логики ответить себе и другим на самые важные вопросы существования. Но есть сферы человеческого духа, над которыми рассудок не властен. Иван не желает с этим мириться и жестоко страдает от внутренних противоречий. Сфера его отрицания не ограничена сферой богоискательства: он отрицает не только высшее начало, но и само мироздание, по воле этого начала сотворенное.

Считается, что при создании этого образа, Достоевский использовал в качестве частичного прототипа личность Вл. Соловьева. В те годы писатель был близок с философом. А. Достоевская (Сниткина) вспоминала: «Чтобы хоть несколько успокоить Федора Михайловича и отвлечь его от грустных дум, я упросила Вл.С. Соловьева, посещавшего нас в эти дни нашей скорби, уговорить Федора Михайловича поехать с ним в Оптину пустынь, куда Соловьев собирался ехать этим летом» [1, 346].

Но посещение монастыря, бывшее давней мечтой писателя, позволило ему не только отвлечься от мрачных дум, не только собрать материал для будущего романа (жизнь старцев и монахов в пустыни), но и разглядеть в своем спутнике яркие личностные свойства. Иван, как и Соловьев, сочиняет статьи, он – мистик, исследователь тайного знания. Но в облике этого разностороннего человека Достоевский разглядел и противоположные черты, проявлявшиеся в иные минуты: смирение, кротость, любовь к ближнему. В итоге Соловьев отчасти послужил прототипом и другому брату – Алеше.

Иван и сам литератор. Поэма «Великий Инквизитор», разговоры с Алешей и галлюцинации, которые выливаются в диалоги с чертом, показывают крайнюю степень человеческого неверия. В жизни немало таинственного и мистического, и можно предположить, что герой Достоевского в реальности контактировал с нечистой силою. Для писателя эта фигура была важна в идеологическом отношении: он наблюдал, как в окружающем мире стремительно нарастают атеистические тенденции. В литературе, науке, политике, быту общим поветрием становится отрицание Божественного начала. Сам Достоевский далек от такого мировосприятия. Но для того, чтобы оспорить эту точку зрения, он влагает в уста Ивана всю силу полемического убеждения.

В записных книжках писателя от 1881 года находим следующее откровение, адресованное его идейным оппонентам: «И эти хотели меня учить и смеялись над моим неразвитием. Да их глупой природе и не снилось такой силы отрицание, которое перешел я. Им ли меня учить.

Черт. (Психологическое и подробное критическое объяснение Ив. Федоровича и явления черта.) Ив. Ф-ч глубок, это не современные атеисты, доказывающие в своем неверии лишь узость своего мировоззрения и тупость тупеньких своих способностей» [2, 1, 13].

Но Иван наряду с умственными способностями проявляет и чисто карамазовские черты: жажда жить и необузданный темперамент, который и приводит в конце его к душевному кризису.

Важна роль Ивана в развитии сюжета. Это разъясняется не только в результате кровавой развязки с отцом. Особую роль приобретают отношения Ивана не только с Алёшей, но и со Смердяковым.

Сын Лизаветы Смердящей, предположительно все от того же не брезговавшего никем Федора Павловича, «Личарда верный» Ивана Федоровича, доморощенный философ – «заговорившая валаамова ослица», эпилептик, то истинный, то фальшивый; лакей, приводящий в исполнение чужие намерения. Наслушавшись речей Ивана, Смердяков совершает свое преступление. Но о том, что Федор Павлович достоин смерти, говорил и Дмитрий («Зачем живет такой человек?»). Хотя утверждать виновность Смердякова со стопроцентной уверенностью тоже нельзя.

Отдельная тема – женщины Достоевского. Писатель рос в большой семье, родственные связи отразились в его романах: в «Идиоте» предлагается набор родственных отношений между близкими людьми. В «Братьях» так же мы имеем дело с яркими личностями женского пола: Грушенька, Катерина Ивановна, г-жа Хохлакова, Лиза… Они воплощают концепт «инфернальниц», но на переднем плане здесь не гендерные, а общечеловеческие проблемы.

Отметим, что Достоевский показывает ситуацию, когда от порочного, взбалмошного, отвратительного отца хотят избавиться практически все его дети. И если в «Отцах и детях» в жертву был принесен сын, то здесь жертвой определён отец. Но это не приносит облегчения никому. Дмитрий осужден. Иван душевно сломлен. Смердяков покончил с собой. Лишь одного Алешу в финале романа мы видим в окружении детей, кому произносятся обращенные в грядущее заветы добра и веры.

Этот оптимизм не умаляет трагического, тревожного настроения, идущего от понимания, что в товарищах, даже братьях нет согласия. И на этом факте стоит остановиться особо. Бросив беглый взгляд на русскую литературу XIX века, заметишь, что большинство героев ее страшно одиноки, лишены близких, понимающих людей. Онегин, Гринев, герой «Медного всадника», Печорин, Арбенин, Бельтов, Рудин, Инсаров, Базаров, Обломов, Райский, Раскольников, Версилов, Ставрогин… Редко наши писатели наделяют своих героев полнокровными родственными связями, теплыми братскими отношениями. Чаще они пребывают в духовной и психологической изоляции.

Практически, лишь Толстой последовательно исследовал эту горизонталь общественного мироустройства. Впрочем, контакты между братьями и сестрами в его книгах тоже не отличаются особой теплотой: ни в автобиографической трилогии, ни в «Войне и мире», ни в «Анне Карениной» близкие родственники редко питают друг к другу нежные искренние чувства. Вырастая, братья-сестры разлетаются из родительского гнезда и редко соотносятся друг с другом

Достоевскому удалось вывести эту проблему на новый уровень. Если мы знаем, что все люди братья, то почему настоящие братья не любят друг друга? При этом, исследуя этот концепт, писатель имеет в виду, разумеется, не только прямое толкование. Он говорит о глубинных отношениях между представителями одного этноса, между родственными народами. В годы военных событий на Балканах вновь и вновь становился актуальным вопрос о возможности единения славян: русских, сербов, болгар. Мечты писателя о славянском Константинополе, о возрождении византизма были не утопическими упражнениями ума: Достоевский реально стремился если не к государственно-политическому, то к духовному единению братьев по крови. Он понимал, что в обозримом будущем это вряд ли возможно. Но думать об этом надо было уже тогда.

Какие пути виделись наиболее продуктивными? Прежде всего – обращение к духовному стержню народной культуры. Здесь для него неоспоримым авторитетом обладали русская православная Церковь и фольклор, ведь в храме прихожане зовутся братьями, а народные сказания напоминают нам о едином истоке, происхождении, языке, духе.

Человек, витающий в этих сферах, видит в своих предках одновременно и братьев. Важный момент: среди известных фольклористов часто встречались родные братья. Вспомним братьев Гримм, которые не столько писали, сколько собирали и обрабатывали народные сказки; братьев Киреевских, Ивана и Петра; братьев Аксаковых – Константина и Ивана; теоретиков литературы, изучавших процессы, происходящие в народной эстетике – братьев Веселовских, Александра и Алексея. По-видимому, живое братское чувство помогало им воспринимать идущие из глубин народа духовные токи.

У славянофилов братское начало было определяющим. Хомяков вспоминал, что «был в славянских землях принят, как любимый родственник… как друг и брат», а в «Послании к сербам» [4, 155], им составленное и подписанное единомышленниками (1860), указывал на необходимость славянского объединения: «Грех было бы и стыд, если бы наш опыт не послужил в пользу младшим братьям нашим, вступающим в новое поприще жизни общественной… Вы, братья, пополните недосказанное, исправьте ошибочное, а слова наши, слова от сердца и любви, примите с любовью и благоволением» [4, 367-368].

Достоевского волновали не только геополитические и этнологические проблемы. Вместе с Соловьевым они изучали трактат мыслителя Н. Федорова «Философия общего дела», где перед человечеством ставится задача воскресить всех предков (отцов), благодаря кому живут нынешние поколения. Разумеется, они не могли полностью разделить механистических и далеких от христианства идей Федорова, но общий пафос всемирного братства был им близок и понятен.

Намеченная в XIX в. идея родства оказалась определяющей для последующего развития нашей литературы. Родственное, братское начало стало магистральным направлением. «Сестры» – озаглавит А.Н. Толстой первую часть «Хождения по мукам» (аллюзии на роман Достоевского тут несомненны); «Мать» – роман М. Горького откроет эпоху социалистического реализма; женой назовет свою родину А. Блок; антиутопией «Мы» Е. Замятин отметит ампутацию родственных чувств государственной машиной; «Третий сын» – озаглавит А. Платонов один из наиболее глубоких рассказов; «Сестра моя – жизнь», – скажет Б. Пастернак; «Братья и сестры» – станут темой романного цикла Ф. Абрамова… Энергией родственных отношений пронизаны произведения М. Шолохова, М. Булгакова, В. Шукшина, В. Белова, В. Распутина…

Достоевский обладал поразительным пророческим даром: многое он предвидел и предрек. Но оптимистический финал романа, увы, не воплотился в истории: будущность России в двадцатом веке оказалась не столь светлой и братолюбивой. Часто преобладало не благое, идущее от Алеши, а темное карамазовское начало.

Власть в свои руки нередко брали потомки тех бесов, о которых предупреждал писатель. А к концу столетия во главу угла вместо национально-государственной идеи был поставлен золотой телец материального процветания. Карамазовские сладострастники, преступники, чревоугодники и воры никуда не сгинули, а правят бал в мире. Опасения Илюши Снегирева, который говорил своему отцу: «Папа… ведь богатые всех сильнее на свете…» [2, 1, 270] пока что сбываются. Но сражение между светлыми и темными силами мироздания за душу человеческую еще не окончено. Верить в будущее, в грядущую победу добра и великодушия должно помочь восстановление чётко обозначенного писателем концепта «Братство». В этом и состоит главный завет, оставленный нам в «Братьях Карамазовых».

ЛИТЕРАТУРА

1. Достоевская А.Г. Воспоминания. М., 1987.

2. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. В 2-х тт. Предисловие и комментарии С.М. Казначеева. М., Терра, 2007.

3. Новый Завет. Синодальное издание.

4. Хомяков А.С. О старом и новом. М., 1988.

Личная карточка автора.

Казначеев Сергей Михайлович, родился 19 марта 1958 г. в селе Ундоры Ульяновской области.

Паспорт РФ 46 10 828617, выдан 24.10. 2009 г. ТП в гор. Дзержинском ОУФМС по Московской обл. в Люберецком р-не. Зарегистрирован в г. Дзержинском Московской обл., ул. Ленина, д. 14, кв. 48. Кандидат филологических наук, доцент Литературного института им. А.М. Горького. Член Союза писателей России. Автор более десяти книг и многих статей и иных публикаций.

ИНН 505 6000 36940

Страховое свидетельство 015-358-642-45