К.филос.н.
Гаджикурбанова П.А.
Институт философии РАН, Россия
Стоическое
учение о добродетели:
проблемы
и парадоксы
О том, что стоическое учение о добродетели носит парадоксальный
характер, было известно еще в античности (важнейшие из них представлены в
трактате Цицерона «О парадоксах стоиков» и в трактате Плутарха «О противоречиях
стоиков»). Исследование вопроса о соотношении предметного содержания морального
поступка и его внутренних мотивирующих начал в стоической этике показывает, что
попытка утвердить абсолютную автономию морали привела стоиков к ряду
парадоксальных выводов. Мораль в стоицизме образует особую независимую сферу,
которая вырастает из первичных склонностей человеческой природы (биологической
и социальной), но, тем не менее, не сводится к ним и не может быть полностью
ими детерминирована. Подобная позиция, будучи доведенная до логического предела
порождает представление о том, что абсолютная моральная ценность – добродетель
– может потребовать реализации действий, противоречащих как требованиям
«естества», так и установлениям общества.
1. В стоической этике
благом или злом может быть лишь то, что зависит от морального выбора субъекта,
лишь то, что непосредственно находится в его власти, т.е. добродетель или порок
в качестве определенных состояний морального субъекта (согласия или несогласия
с законами универсальной природы). Ни одна вещь, ни одно событие в мире
рассмотренные сами по себе не являются благом или злом. Все, что не зависит от
нравственного намерения, оказывается вынесенным за пределы сферы различения
добра и зла и составляет область этически безразличного материала, в обращении
с которым раскрывается добродетельный либо порочный строй души.
Однако в сфере этически безразличного
существуют свои ценностные дистинкции:
уже Зенон выделял здесь «предпочитаемое» – здоровье, красота,
богатство и т.д., «непредпочитаемое» – болезнь, смерть, бедность и т.д. и
«безразличное» в собственном смысле слова. Основанием данной классификации
является стоический тезис, что первичная склонность всего живого – стремление к
самосохранению. Живое существо из многообразия сущего предпочитает то, что способствует сохранению и развитию его
природы, и, следовательно, обладает для него ценностью, и избегает всего, что
не соответствует его природе. Поскольку человек существо не только живое, но
еще и разумное и социальное, то в список того, что соответствует его природе,
попадает не только жизнь, здоровье и т.п., но и все, что способствует его
нормальному функционированию в человеческом сообществе.
Таким образом, все сущее
относительно морали делится на добродетель, порок и безразличное.
Безразличное вновь разделяется на
«предпочитаемое», «непредпочитаемое» и «безразличное» в собственном смысле
слова. Единственным благом признается добродетель, но наряду с ней существуют
внеморальные блага, которые предпочитаются в силу их соответствия человеческой
природе. На этой классификации базируется стоическое учение о поступках: действия
согласно добродетели, предполагающие дистанцированное отношение к внеморальным
благам, стоики называют нравственно совершенными действиями, противоположные им
– порочными. Действия, целью которых является какой-либо объект из сферы
безразличного, делятся в соответствии со своими объектами на «надлежащие»
(соответствующие природе); «ненадлежащие» (противоречащие природе) и безразличные в собственном смысле
слова.
Получается, на первый взгляд, весьма стройная картина, синтезирующая
кинические и перипатетические идеи. Характеризуя действие в качестве
добродетельного или порочного, мы говорим о том, как совершено это
действие – соответствует ли оно закону универсальной природы или нет. Когда мы
говорим о «надлежащем» и «ненадлежащем», мы имеем в виду что содержится
в данном действии, соответствует или не соответствует это содержание
человеческой природе. Сохранение жизни и здоровья, вступление в брак и забота о
детях, почитание родителей, отечества и т.п. – все это примеры надлежащих
действий, содержание которых может стать материей и добродетельных и порочных
поступков. В зависимости от того, с какой установкой совершаются, эти действия
могут стать нравственно совершенными или порочными, хоть и «правильными» с
точки зрения их содержания.
В идеальном случае «правильное»
содержание, т.е. соответствующее человеческой природе, реализуется с
«правильной» установкой, т.е. ради добродетели, и тогда мы получаем
«совершенное надлежащее» или добродетельное действие. В качестве иллюстрации
приведем пример, предложенный Цицероном: «…если справедливо возвратить взятое
на хранение есть правильный поступок, в таком случае возвратить взятое на
хранение – относится к понятию долг, ведь от присоединения слова справедливо
это становится правильным поступком, само же по себе возвращение входит
в понятие долг»[1].
В данном случае «справедливо возвратить взятое на хранение» является
действием, реализовавшим всю полноту
добродетели, совершенным и по материи и по принципу. Вырисовывается весьма
возвышенный образ мудреца, который отличается от «добропорядочного» гражданина,
исполняющего все обязанности, налагаемые на него его биологической и социальной
природой, только тем, что мудрец выполняет все надлежащие действия твердо,
устойчиво и безошибочно.
Однако категория «надлежащего
по обстоятельствам» вносит явный
диссонанс в эту картину. Само наличие целого ряда высказываний и ранних и
поздних стоиков о допустимости действий, обозначенных понятием «надлежащего по
обстоятельствам» свидетельствует о том, что добродетель мудреца не всегда
содержательно совпадает с тем, что диктует первичная склонность к
самосохранению и развитию собственной природы. К примеру, Цицерон в сочинении
«Парадоксы стоиков» говорит о допустимости отцеубийства, ссылаясь на пример
жителей Сагунта, «которые предпочли, чтобы их родители умерли свободными, а не
остались жить рабами… следовательно, иногда можно лишить жизни родителя, не совершая
при этом преступления»[2]. Очевидно, что такие действия, как самоубийство,
убийство собственного отца и др. трудно считать естественными с точки зрения
социально-биологической природы человека. В результате складывается парадоксальная
ситуация: материалом добродетельных действий может являться нечто такое, что,
взятое само по себе, является не-ценностью с точки зрения природы, и, тем не
менее, сами эти действия не противоречат природе и не ведут к ее
саморазрушению.
Некоторое разрешение
данного парадокса возможно, если предположить, что стоическое понятие природы
раскрывается в ряде значений: универсальная природа (тождественная верному
разуму, Зевсу и провидению) и собственная природа человека, которая по
определению не может противоречить универсальной, поскольку является ее частью
и подчиняется ее законам. Но человеческая природа двойственна: она включает как
естественную склонность к самосохранению и соответственно стремление к вещам,
способствующим сохранению человека как биологического и социального существа и
разумную природу – ту, которую должен реализовать в себе человек, чтобы стать
мудрецом и которая подобна разумности универсальной природы. Причем
универсальная природа является источником как стремления к вещам согласным с
человеческой природой (предпочитаемым вещам), так и пределом, установленным
этому стремлению.
Эпиктет в «Беседах»
приводит замечательное высказывание Хрисиппа, в котором емко и точно
формулируется, что такое стоическое согласие с природой: «До тех пор, пока мне
не ясно последующее, я всегда придерживаюсь более естественного для достижения
того, что по природе. Ведь сам бог создал меня способным к выбору этого. А если
бы, конечно я знал, что сейчас мне предопределено судьбой болеть, то я и влекся
бы к этому. Ведь и нога, если бы она обладала умом, влеклась бы к тому, чтобы
ступать в грязь»[3]. Не столь
важно, назовем мы влечение к болезни «надлежащим» или добродетельным действием.
Очевидно, что в этом пассаже болезнь – нечто непредпочитаемое, и пока не
известно, что она предопределена, следует ее избегать и стремиться к здоровью.
Это и есть то, что соответствует природе обычного человека, не обладающего
знанием мудреца, – избирать те вещи, стремиться к которым ему свойственно по
природе, следовательно, и действия, направленные на эти вещи будут
«надлежащими», соответствующими его специфической человеческой природе. Но если
суждена болезнь, стремиться к здоровью – значит идти против космического порядка
судьбы и против собственной природы, для которой болеть также естественно.
Вполне разумно и естественно предпочесть здоровье, а не болезнь; жизнь, а не
смерть. Но так же разумно и естественно понимать, что человек по природе
смертен и подвержен болезням, и что не внешние ему, несчастливые обстоятельства
вызвали болезнь, но реализовалось то, что свойственно человеку изначально.
2. Попытка утвердить абсолютную автономию
морали привела стоиков к еще одному парадоксу: наличие или отсутствие
добродетели не может быть зафиксировано и засвидетельствовано извне. Нет
никаких предметных действий, которые можно было бы с уверенностью назвать
добродетельными или порочными, нет никаких специфических черт, позволяющих их
отличить. Действия согласно добродетели могут не только не отличаться от
«легальных» поступков в кантовской терминологии, но мудрец может совершать и
поступки, внешне неотличимые от действий отъявленных негодяев. Добродетельная
установка позволяет превратить даже их в нравственно совершенное действие.
Здесь возникает момент важный для понимания всей стоической этики и придающий
ей несколько эзотерическую окраску: добродетельная диспозиция это не просто
мотив, но определенное состояние совпадения с порядком универсальной природы.
Добродетель стоического мудреца – не столько «благое намерение», сколько
знание, умение предвосхищать события. Вспомним, что мудрец, согласно стоикам,
еще и мантик, гадатель, умеющий распознавать знаки судьбы. Еще раз обратимся к
примеру сагунтинцев, во время осады города убивших своих родителей, чтобы те не
попали в рабство. Сам по себе этот поступок – отцеубийство, т.е. преследует
цель, противную человеческой природе. Но он оказывается добродетельным, по
мысли стоиков, и именно потому, что совершен в данных крайних обстоятельствах,
и именно в тот момент, в который опасность была уже неизбежной.
Фактически, обладающий совершенным знанием
мудрец является единственным критерием
правильности поступка. Только он в состоянии оценить сложившиеся обстоятельства
и избрать правильное решение. В исключительных обстоятельствах он может
совершать действия, выходящие за рамки естественных и социальных норм,
позволяющие, однако, сохранить высший принцип добродетели и свободы от внешних
обстоятельств.
Литература: