Экономические науки/14. Экономическая теория

Д.э.н., профессор Косицына Ф.П.

Волгоградская академия государственной службы, Россия

Методологический синтез – основа обеспечения единства экономической теории и практики управления экономикой

Отмечая целый ряд состоявшихся положительных итогов российских реформ, с которыми действительно нельзя не согласиться, директор Института экономики РАН Р.С. Гринберг отмечает тем не менее, что “результаты рыночных преобразований с отрицательным знаком более зримы и очевидны. Они явно преобладают над успехами”, причем “разочаровывающие итоги системной трансформации в России преимущественно рукотворны и лишь во вторую очередь предопределены специфическими неблагоприятными стартовыми условиями” [1].

Разделяя подобные неутешительные оценки данного автора, мы, в то же время, хотели бы присоединиться и к его оптимистическому выводу о том, что худшему и весьма вероятному для России варианту развития событий “все еще сохраняется реальная альтернатива”, и что “главное – уметь извлекать уроки из недавнего прошлого и не делать новых ошибок. А такая опасность есть …” [2].

Среди допущенных ошибок особое место, предопределяющее многие другие недостатки, занимают, на наш взгляд, методологические просчеты, допущенные с самого начала реформ. Во многом вина здесь падает и на наши общественные науки, в первую очередь экономическую и философскую, совершившие поистине “голое отрицание” прежних своих методологических оснований, а “голое отрицание”, как известно еще со времен Гегеля, всегда ведет не вперед, а назад.

Более того, в экономической литературе (в учебниках в том числе) можно встретить определенное пренебрежение к оценкам реальной действительности с точки зрения общеметодологических подходов, призывы не “философствовать”, не заниматься “банальностями”, а ограничиться сугубо эмпирическим анализом частных проблем на основе статистического, математического и графического методов. Не отрицая безусловную значимость таких методов, следует возразить, что ограничиться ими – значит закрыть путь к стратегическому видению целостного экономического процесса (как в ретроспективе, так и в перспективе), а проще говоря – “за деревьями не видеть леса”. Справедливо, на наш взгляд, замечание в адрес подобной позиции со стороны известного французского ученого Луи Дюмона. “При таком отношении, - справедливо отмечает он, - мы должны были бы навсегда остаться в сгорбленном положении над нашими произведениями, не имея возможности хотя бы изредка распрямиться, чтобы лицезреть горизонт” [3].

Во время кардинальных изменений в общественной жизни и огромной роли субъективного фактора в трансформационных процессах особенно важно постоянно видеть и учитывать взаимосвязь прошлого, настоящего и будущего экономической системы, ее реальную динамику. При этом особую значимость приобретает и всестороннее осмысление процесса российской трансформации в широком историческом контексте – общемирового прогрессивного, объективно-закономерного процесса эволюции человеческого общества. Это нужно вовсе не для того, чтобы отбросить специфические особенности страны (их учет крайне необходим, и, к сожалению, в ходе реформ они во многом были проигнорированы). Но это нужно именно для того, чтобы определить, куда мы сегодня движемся (со всеми своими особенностями) с точки зрения общего хода истории: вперед или назад.

Следовательно, сама методология экономической реформы должна была с самого начала стоять в центре внимания реформаторов. Между тем, с поистине нигилистическим пренебрежением к философскому методу провозглашалась опора лишь на так называемый “здравый смысл” и “здравый человеческий рассудок”. Последний, однако, по меткому замечанию Ф. Энгельса, “весьма почтенный спутник в четырех стенах домашнего обихода, переживает самые удивительные приключения, лишь только он отважится выйти на широкий простор исследования” [4]. Выработка экономической стратегии в осуществлении экономических преобразований в России как раз и относится к разряду “широкого простора исследования”, и здесь полагаться только на “здравый смысл” было бы весьма недальновидно, здесь требуется научный метод. Вот почему нельзя не согласиться с английским социологом Т. Шаниным, который в конце явно неудавшейся “перестройки” подчеркивал, что главная слабость дебатов о ней (а теперь, можно сказать, и всего последующего реформирования – Ф.К.) состояла в “непонимании общего характера социальных структур экономического развития, ценности общего метода и системы” [5].

Советская экономическая наука вполне заслужила упрек в том, что она была “зациклена” на марксизме, причем во многом вульгаризированном, и существенно обедняла себя за счет отторжения достижений западной науки. Но не менее справедливо и то, что теперешняя боязнь прикоснуться к “марксистскому” ставит наших исследователей ниже современной западной экономической науки, которая интегрирует в себя, нередко молчаливо, важнейшие диалектико-материалистические подходы к анализу экономики и, в особенности, управлению ею.

Сегодня ученые многих стран приходят к выводу, что для обеспечения экономической и социальной стабильности, для изживания гражданских войн необходимы “новые духовные синтезы” (П. Козловски). Однако именно синтезы, предполагающие удержание всего ценного из противоположных идеологических и теоретических систем, а не простое хирургическое вмешательство типа “прощания с марксизмом” [6]. Как отмечает известный западный историк экономической мысли М. Блауг, “Маркс подвергался переоценке, пересматривался, отвергался, его хоронили тысячекратно, но он сопротивляется всякий раз, когда его пытаются отослать в интеллектуальное прошлое” [7]. Конечно, было бы наивно отрицать то, что многие его политические лозунги действительно устарели, но парадокс состоит как раз в том, что понять их устарелость помогает метод научного анализа общественных явлений, созданный самим Марксом. Так что и в критике марксизма приходится сегодня опираться на марксистский метод.

Этот же метод может существенно помочь в преодолении методологической разноголосицы, существующей сегодня в западной экономической науке. Последняя в целом имеет бесспорные методологические достижения, связанные с опорой на позитивизм и неопозитивизм, на анализ функциональных связей в экономике, на исследование преимущественно количественных зависимостей и использование математики, методов экономического моделирования, на учет новой ситуации в развитии мировой цивилизации и усиления интеграционных процессов в обществе. По многим этим моментам марксизм характеризуется хроническим отставанием и справедливо подвергается критике. Не учитывать сегодня методологические достижения западной экономической мысли – значит существенно обеднять и собственно марксистский метод. Однако множественность методологических направлений в западной экономической науке, в которой за весь послевоенный период в области методологии не просматривается, по словам М. Блауга, “ничего похожего на всеобщий консенсус”, вряд ли способствует научному прогрессу, а тем более формированию “суперидеологии” (по Э. Тоффлеру).

Разумеется, речь идет не о том, чтобы отказаться от всякого инакомыслия: напротив, назревшая необходимость синтеза наиболее общих и фундаментальных методологических оснований диктуется именно задачей повышения плодотворности дальнейших методологических дискуссий. Не секрет, что именно бесплодная методологическая разноречивость, напоминающая спор глухих, способствовала формированию у экономистов Запада пренебрежительного отношения к методологии, к развитию у них своего рода “методофобии” (по выражению Ф. Махлупа), снижению уровня методологических навыков у большинства современных экономистов [8].

При осуществлении методологического синтеза важно не только не упустить “рациональные зерна”, содержащиеся в каждом из методологических направлений экономической науки, но и понять их взаимосвязь, координацию и субординацию, способствуя тем самым развитию метода как целостности, как системы. Если Маркса никто не превзошел в области сущностного подхода, то основанный только на таком подходе метод является незавершенным, ибо задача науки, а значит, и ее метода, заключается как раз в том, чтобы “вывести сущность на поверхность явления” (Гегель). На определенном этапе такого “выведения” сущностный подход хотя и не теряется из виду, но центр тяжести перемещается на позитивистский подход, тем самым “достраивается” научный метод, превращаясь в целостность. Только в такой целостности метод способен органически отразить диалектику сущности и явления, обеспечить единство качественного и количественного анализа.

В этой связи нельзя не отметить все более проявляющееся на Западе стремление обновить методологический и теоретический багаж экономической науки именно на основе объединения различных традиций инакомыслия, включая и марксизм. В частности, с идеей “нового интеллектуального синтеза” (Дж. Тобин) выступают представители “посткейнсианства”, находящегося в известной оппозиции к господствующей ныне консервативной ортодоксии [9]. И хотя для осуществления указанного синтеза в работах посткейнсианцев еще очень далеко, все же само стремление к нему носит весьма обнадеживающий и знаменательный характер. И это относится не только к данному направлению западной экономической мысли. Характерно в этом отношении остроумное замечание Луи Дюмона в адрес современных американских экономистов: “Специалисты в области общественных наук Соединенных Штатов, где на официальном уровне марксизм не признается, на нас, европейцев, часто производят впечатление адептов марксистской теории, не подозревающих о теоретическом родстве своих идей с теорией Маркса” [10].

Известно, с каким огромным уважением относились к марксистской методологии многие выдающиеся представители западной науки (М. Вебер, Ж.-П. Сартр, Э. Фромм, К. Ясперс, Дж. Кейнс, Й. Шумпетер, Дж. Хикс, В. Леонтьев, Т. Парсонс и др.), хотя некоторых из них мы и квалифицировали как “антимарксистов”. “Я подвергался нападкам советских идеологов, - вспоминает, например, крупнейший американский социолог Д. Белл, - потому что они считали, что я – антимарксист... Как может ученый-социолог быть антимарксистом? Многое в марксистском анализе социальных и производственных структур сохранило свое значение и вошло в современные теории, как и результаты любых глубоких концептуальных обобщений” [11].

В различных подходах к осуществлению ставшего столь необходимым методологического синтеза сегодня не может не настораживать стремление сблизить полярные позиции на основе становящегося модным принципа исключительной относительности (“голого релятивизма”). Согласно этому принципу в науке возможен и даже необходим методологический плюрализм, и поэтому, с одной стороны, никакая теория не может дать объективную истину, а, с другой, - “сколько теорий, столько и истин”. В нашей экономической науке похожую ситуацию отстаивает, в частности, Ю. Ольсевич. “Будущая теория, - считает он, - контуры которой начали частично вырисовываться на пути в XXI век, будет, скорее всего, общей теорией «экономической относительности» или релятивистской экономической теорией” [12].

Признание относительности истины (не в смысле ее субъективности, а как неполной объективной истины) безусловно означает, что ни одна теория не может претендовать на абсолютно завершенную истину. Но в каждой сколько-нибудь серьезной теории есть крупицы “объективной истины”, и потому каждая из них не “пустоцвет”. И задача науки заключается вовсе не в том, чтобы на последующих этапах собрать под одну крышу и излагать друг за другом эти разрозненные крупицы, а в том, чтобы систематизировать их, поставить в одну общую связь, и здесь уже не поможет “методологический плюрализм”, способный породить лишь мутацию, некий уродливый гибрид. Поэтому в методологическом сближении может помочь не простое суммирование и объединение концепций на основе плюрализма, а нахождение взаимосвязи, взаимодополняемости, координации и , главное, субординации позитивных моментов. Необходим, другими словами, “синтез альтернатив”, а не их мешанина.

Методологический синтез, также как и синтез собственно теоретических достижений, должен осуществляться на единой глубинной основе, отражающей “основное” в самой объективной действительности. И здесь любой исследователь не может обойти два предельно общих момента. Во-первых, необходимо рассматривать мир таким, каким он является на самом деле, не вменяя ему несуществующих свойств (а это, собственно, есть не что иное как материализм). Во-вторых, поскольку мир развивается, необходимо рассматривать его в развитии (а это есть не что иное как диалектика, которая в таком общем выражении есть лишь последовательный, до конца проведенный и правильно понятый материализм). Другими словами, самой общей системообразующей основой могут и должны выступать принципы материалистической диалектики.

Однако действительное синтезирование, хотя и предполагает выбор одного из направлений в качестве генерального, в то же время требует тщательного и всестороннего учета других направлений в качестве корректирующих, ограничивающих, уточняющих и конкретизирующих. Только в этом случае метод предстает как целостная система.

Конечно, синтезирование методологических оснований различных систем экономических взглядов не должно осуществляться в отрыве от анализа конкретных теоретических проблем науки, тем более таких, которые выступают в качестве фундаментальных и сами выполняют определенную методологическую функцию по отношению к более частным научным проблемам. Методология формируется не ради самой методологии. Если в науке вредна болезнь “методофобии”, то не менее опасным является и заболевание типа “методофилии”. Поэтому, в частности, нами уже была сделана попытка показать преломление и конкретное воплощение методологического синтеза в решении одной из фундаментальнейших, сложнейших и дискуссионнейших проблем экономической науки – теории стоимости [13].

В целом же методологический синтез противоположных систем экономических взглядов требует коллективных встречных усилий как со стороны марксистов, так и со стороны западных ученых. При этом подтверждением значимости такого синтеза должна служить не только усиливающаяся стройность экономической теории, но и успешность экономической практики, не стесняющейся опираться на “ценности общего метода и системы” (по Т. Шанину). В особенности это касается практики экономического реформирования. Как уже отмечалось выше, с самого начала российских реформ обнаружилось стремление во что бы то ни стало дифференцироваться от марксистского метода. И в теории, и на практике оказался выброшенным сущностный причинно-следственный диалектический подход к анализу сложного социально-экономического организма, находящегося, к тому же, в состоянии глубочайшей трансформации. На вооружение был исключительно и безоговорочно принят методологический инструментарий маржинализма в его неоклассическом варианте. Подобный “революционный” методологический переворот сразу же поставил серьезные ограничения обоснованию и использованию системного подхода к реформированию нашей экономики.

В самом деле, ведь в экономической системе, как и в любой другой системе, составляющие ее элементы (отношения) определенным образом субординированы. Одни из них выступают как первичные, исходные, основные, определяющие, а другие – вторичные, третичные и вообще производные, которые, разумеется, при всей своей зависимости от первых, оказывают на них обратное активное воздействие.

Это положение классической политической экономии, обогатившее, как известно, общую теорию систем, признающую иерархичность системных структур, в маржинализме, мягко говоря, не нашло применения. Маржиналистский подход, как радостно подчеркивает модный сегодня у нас историк экономической мысли Я.С. Ядгаров, “позволил в конце концов снять вопрос о первичности и вторичности экономических категорий, считавшийся столь важным у «классиков»...” [14]. Последним ставится в упрек “тенденциозность” при рассмотрении экономических явлений, проявляющаяся, в частности, в том, что они считали “сферу производства первичной по отношению к сфере обращения, а стоимость – исходной категорией всего экономического анализа” [15]. В резкой критике такого подхода классиков, наиболее “убедительную логику” Я.С. Ядгаров нашел у С.В. Брагинского и Я.А. Певзнера, которые уже в самом начале 90-х годов, можно сказать, в преддверии реформ, категорично заявляли о несостоятельности и даже определенной смехотворности важнейшего положения классиков (марксизма в том числе) о первичности и решающей роли производства. “Насколько такой подход обоснован? – недоумевали указанные авторы. - Если иметь в виду, что раньше, чем обменивать, распределять и потреблять, нужно произвести, то такое утверждение представляет собой банальность, лежащую за пределами науки. Экономическая наука как наука начинается не с производства, а с обмена, торговли, с рынка” [16].

С такой установкой на преодоление указанной “банальности”, своего рода “догмы”, и стала осуществляться у нас экономическая реформа, она с самого начала не была нацелена на производство, на повышение его эффективности, на рост производительности общественного труда, на создание новых стимулов и побудительных мотивов к инновациям. В этом и состоит главная причина многих неудач и провалов в реформировании российской экономики. “И дело здесь не только в том, что за годы реформ страна утратила половину своего экономического потенциала. Хуже то, что в ней пока никак не удается приостановить процессы примитивизации производства, деинтеллектуализации труда и деградации социальной сферы” [17]. Заметим, что и западные ученые высказывают опасения относительно продолжающейся деградации нашей экономики. Так, профессор экономики парижской высшей школы социальных наук Жак Сапир, указывая на то, что рост, основанный только на экспорте природных ресурсов, представляет собой серьезную угрозу для экономики, считает, что “есть определенная вероятность того, что российская экономика постепенно будет деиндустриализована, то есть позиции промышленности будут подорваны. Это очень серьезная угроза” [18]. Вот уж действительно в точку попал известный афоризм Фридриха Ницше: “Дороже всего нам приходится платить за пренебрежение банальностями”.

Между тем идея примата производства бралась на вооружение практиками осуществления экономических реформ. Это и “новый курс” Рузвельта в 30-е годы в США, и отечественная реформа периода НЭПа, и реформа Л. Эрхарда в послевоенной Германии 1948 года. “Все социальные реформаторы, - справедливо обобщал теоретик неолиберализма Вальтер Ойкен, - должны прежде всего добиваться хозяйственного порядка, действующего с наивысшей эффективностью” [19].

Это и было осуществлено в Германии реформой 1948 года. Интересно отметить, что к началу реформы общий индекс производства достигал лишь примерно 50% производства 1936 года, а за 8 лет реформ этот, самый высокий в довоенной Германии, уровень был превышен. За 8 лет “производительность экономики выросла более, чем на 60 %” [20]. С большой уверенностью Л. Эрхард констатировал: “Ни на каких других соотношениях нельзя более убедительно показать благотворное действие реформы как на росте продукции за один рабочий час” [21]. Подчеркивая решающую роль производства в подъеме благосостояния населения, в достижении социально справедливого распределения, Л. Эрхард не уставал разъяснять, что “предпосылкой любых социальных требований должно быть увеличение производительности”. Другой подход он называл “прямо-таки детским” [22]. А мы и теперь не вспоминаем о производительности труда даже в случае, когда пытаемся выяснять причины продолжающегося роста цен (пеняем на какие угодно другие факторы: влияние США, происки изгнанных из России олигархов, мировой финансовый кризис и т.п.). А между тем с 1999 года сильно упавшая за предыдущие годы реформ общая производительность труда в последующие годы почти не росла [23] и сегодня находится на крайне низком уровне.

Успешному формированию рыночных отношений в России и построению социального рыночного хозяйства не способствуют и многие другие методологические просчеты, допущенные в ходе экономических реформ. О некоторых из них уже шла речь в наших публикациях [24]. Сегодня все больше дает о себе знать крайняя необходимость “философской разборки” накопившихся проблем, объединения усилий представителей всех областей обществознания, усиления связи науки с практикой преобразовательных процессов. Можно согласиться с крупнейшим американским экономистом, лауреатом Нобелевской премии Дж. Стиглицем, который еще в 1999 году говорил о необходимости существенных корректировок российских реформ, перепутавших цели и средства. “Вопрос не в том, чтобы «переиграть» старые сражения, - подчеркивал он. - А в том, чтобы извлечь уроки, которые помогут управлять будущим развитием” [25].

Литература:

1. Гринберг Р.С. Россия в начале XXI века: экономический успех без развития и демократии? // Россия и современный мир. - 2006. - № 1. - С. 6,7.

2. Там же. – С. 5,9.

3. Дюмон Л. HOMO AEQUALIS. Генезис и расцвет экономической идеологии. – Пер. с фр. – М., 2000. - С. 9.

4. Энгельс Ф. Анти-Дюринг. Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., изд. второе, т. 20. - С. 21.

5. Шанин Т. Западный опыт и опасность “сталинизма наоборот” // Коммунист. - 1990. - № 1. - С. 66.

6. Из последних работ подобного рода см.: Козловски П. Прощание с марксизмом-ленинизмом: О логике перехода от развитого социализма к этическому и демократическому капитализму: Очерки персоналистской философии. – Пер. с нем. – СПб., 1977; Вильчек Вс. Прощание с марксизмом. – М., 1993.

7. Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. – Пер. с англ. – М., 1994. – С. 207.

8. См. об этом: Блауг М. Несложный урок экономической методологии // THESIS. - 1994. – Т. 2, вып. 4. – С. 53.

9. Осадчая И. Эволюция кейнсианства в условиях “консервативного сдвига” // Мировая экономика и международные отношения. - 1990. - № 9.

10. Дюмон Л. Указ. пр. – С. 125.

11. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. – Пер. с англ. – М., 1999. – С. XCI.

12. Ольсевич Ю. К релятивистской экономической теории // Вопросы экономики. - 1995. - № 7. – С. 7.

13. См.: Косицына Ф.П., Козлова Н.А. Общее в трудовой теории стоимости и теории предельной полезности как основа их синтеза на современном этапе // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 3: Экономика. Экология. - 2001. - № 6.

14. Ядгаров Я.С. История экономических учений: Учебник. – 4-е изд., перераб. и доп. – М., 2004. – С. 275.

15. Там же. – С. 273.

16. Брагинский С.В., Певзнер Я.А. Политическая экономия: дискуссионные проблемы, пути обновления. – М., 1991. – С. 7.

17. Гринберг Р.С. Россия в начале XXI века: экономический успех без развития и демократии? // Россия и современный мир. – 2006. - № 1. – С. 6.

18. Сапир Ж. Лекция “Противоречивые перспективы экономического развития России” // Русские чтения. (Сборник материалов Института обшественного проектирования “Русские чтения” за январь-июнь 2006 г.). – 2006. - № 3. – С. 38.

19. Эрхард Л. Благосостояние для всех. – Пер. с нем. – М., 2000. – С. XIII.

20. Там же. – С. 27, 33.

21. Эрхард Л. Полвека размышлений. Речи и статьи. – Пер. с нем. – М., 1993. – С. 37.

22. Эрхард Л. Благосостояние для всех. – Пер. с нем. – М., 2000. – С. 17.

23. См.: IMD World Competitiveness Yearbook, 2006.

24. См.: Косицына Ф.П. Методологическое обеспечение экономической реформы: так ли уж устарел марксизм? // Философия и общество. – 2002. - № 4; Крапивенский С.Э., Косицына Ф.П. К вопросу о стратегических ориентирах российских реформ // Вестник ВолГУ. Сер. 7. Философия, социология и социальные технологии. – 2007. – № 6; Косицына Ф.П. О некоторых методологических просчетах российского реформирования // Научный вестник ВАГС: сб. науч. статей. Выпуск 8. Реформирование российской экономики: результаты, проблемы, решения. – Волгоград, 2008.

25. Стиглиц Дж. Куда ведут реформы? // Вопросы экономики. – 1999. - № 7. – С. 7.