Филологические науки/7. Язык, речь, речевая коммуникация.

Дубкова Ю.С.

Севастопольский городской гуманитарный университет

Концепт-мифологема «русалка»

Мифологическая лексика, по-своему концентрируя историко-национальное видение мира, требует специального изучения. Мифологе́ма (от др.-греч. μῦθος — сказание, предание и др.-греч. λόγος — мысль, причина) — термин, используемый для обозначения мифологических сюжетов, сцен, образов, характеризующихся глобальностью, универсальностью и имеющих широкое распространение в культурах народов мира.

Мифологемы как концепты культуры могут рассматриваться в качестве способа интерпретации действительности определенной лингвокультурной общностью (Быкова, Ракитина 1999: 139).

В данной работе мы придерживаемся термина слово-мифологема, так как исследование ведется на уровне языка. Под этим термином мы понимаем наименования персонажей, слова особого мифического содержания, являющиеся результатом деятельности мифического мышления по структурированию мира. Релевантным признаком коннотативной структуры слова-мифологемы является этнокультурный компонент (Быкова, Ракитина, 1999).

Понятие было введено в научный оборот К. Г. Юнгом и К. Кереньи в монографии «Введение в сущность мифологии» (1941).

Термин «мифологема» имеет амбивалентную природу: это и мифологический материал, и почва для образования нового материала: искусство мифологии определяется своеобразием своего материала. Основная масса этого материала, сохранявшаяся традицией с незапамятной древности, содержалась в повествованиях о богах и богоподобных существах, героических битвах и путешествиях в подземный мир — повествованиях («мифологема» — вот лучшее древнегреческое слово для их обозначения), которые всем хорошо известны, но которые далеки от окончательного оформления и продолжают служить материалом для нового творчества. Мифология есть движение этого материала: это нечто застывшее и мобильное, субстанциональное и всё же не статичное, способное к трансформации. В современной литературе слово «мифологема» часто используется для обозначения сознательно заимствованных мифологических мотивов и перенесения их в мир современной художественной культуры.

"Мифологемы - коллективные и индивидуальные - являются именами собственными, либо выступают в функции имен собственных. Говорить ... о содержании имен собственных или, тем более, пытаться разложить это содержание на компоненты, было бы бессмысленно. Однако каждое слово, а мифологема - особенно, помимо своего референциального значения и вне зависимости от того, обладает ли оно сигнификативным значением или нет, в памяти говорящего/слушающего включено в некоторый круг привычных ассоциаций, понятных только носителю данной культуры. Подобного рода ассоциации могут материализоваться в виде постоянных эпитетов или других слов-спутников, сопровождающих, как правило, появление данной мифологемы в тексте" (М.Ю.Лотман, XI, 1979: 104).

Лингвокультурологический анализ слов-мифологем должен, на наш взгляд, заключаться в их концептуальном анализе.

Представляется, что для анализа концептов-мифологем необходим синтез существующих методик концептуального анализа (работы А.П. Бабушкина, Л.О. Чернейко, С.Е. Никитиной, В.В. Иванова, В.А. Долинского, Т.В. Гамкрелидзе, В.И. Карасика, и др.).

Проиллюстрируем предложенные теоретические положения на материале анализа слова-мифологы русалка.

Анализ словарных толкований и обиходных контекстов употребления (цитат их художественной и публицистической литературы, записей разговорной речи, результатов анкетирования носителей русского языка), парадигматических и синтагматических связей позволяет определить концепт слова-мифологемы русалка, основываясь на классификации А.П. Бабушкина (1996), и как «мыслительную картинку», и как «сценарий» («скрипт»).

Содержательный минимум концепта слова-мифологемы русалка - это человекоподобные существа или духи, ведущие водный или полуводный образ жизни. (Мифология. Энциклопедия, 2002: 37). Русалки могут внешне почти не отличаться от людей, а могут иметь в нижней части тела вместо ног плоский хвост, похожий на хвост рыбы, западноевропейские — обычно женщины с рыбьими хвостами (антропоморфные существа, по внешнему виду наследники древнегреческих тритонов и сирен). В англоязычном бестиарии для славянских русалок употребляется слово rusalka, а для западноевропейских — mermaid.

Слово-мифологема может употребляться как в прямом, так и в переносном значении, при этом актуализируются различные семантические признаки.

Анкетирование носителей русского языка дало следующие результаты: главная «отличительная черта» русалки - хвост, который назвали 100% респондентов. Это особенная черта, как показывает анализ текстов, помогает отличить русалку.

Этот концепт активно используется в литературе:

Тарас Михайлович увидел русалку как раз тогда, когда увидеть было проще всего, ― лошадь пила. Лошадь даже не покосилась на голую бабу, не фыркнула. Луна стояла полная и рассекала Урал белой тропой поперек. Русалка плыла на боку, она плыла куда легче, чем люди. На отмели она встала, опираясь на широкий подвернутый хвост, ― поманила Тараса Михайловича пальцем, теперь он ее видел вблизи. Ростом она была с мелкую женщину. «Не холодно? (Владимир Маканин. Голоса (1977)).

― Фу, как от нее рыбой несет! Меня сейчас вывернет! ― брезгливо сказала Гробыня, зажимая нос. Русалка неприятно захохотала и, плеснув хвостом, метко обрызгала Гробыню водой из бочки. Причем досталось и маячившей поблизости Рите Шито-Крыто, одной из гробыниных подруг. ― А-а! Что она наделала! (Дмитрий Емец. Таня Гроттер и магический контрабас (2002)).

Я от греха отплыл подальше, а он― опять за свое, ― в воду глядеть. Знаете, что он в реке высмотрел? Вот, через это мне в редакции местной газеты и кричат: дурак, дурак, а в политическом отделе обозвали херомантом. Выплыла из омута, из-под коряги, под самую лодку Федора Константиновича здоровенная русалка, ― девка, только ноги у неё до колена ― рыбьи. Верьте ― не верьте, дело ваше. Жарко ей, окаянной, и она― рассолодела, в мыслях у неё одно баловство. Федор Константинович сидит ― вылупил глаза. (А. Н. Толстой. На рыбной ловле (1923)).

В народных поверьях было распространено мнение, что русалки не имели души и что они якобы хотят её обрести, но не могут найти в себе силы оставить море. Более позднее происхождение имеют представления о злой и нечистой природе русалок. Украинский этнограф XIX века Василий Милорадович считал, что русалки – лишь разновидность «живых мертвецов». В народных поверьях тех, кто умер неестественной смертью, называют часто «заложными мертвецами», что после кончины не находят покоя. Среди них оказывались утопленники и дети, умершие некрещеными. Русалки же как раз и есть души молодых женщин, девушек и детей – либо умерших, либо утонувших во время Зеленых праздников на русалочьей неделе в канун Троицы. По некоторым легендам русалками становятся все умершие некрещеными дети, молодая утопленица будет русалкой 7 лет, пока родные не отмолят ее душу. (Зеленин, 1995). Следовательно русалкой нельзя родиться. Это представление о происхождении русалок тоже находит свое отражение в языковом сознании носителей русского языка:

Я хочу подчеркнуть, что русалки не способны к популяции. Русалками не рождаются, в них превращаются. Вывод: чтобы стать русалкой, надо утонуть … Команда и пассажиры погибли, поскольку сели в спасательные шлюпки и высадились на берег; спасся только кок, поскольку, будучи в состоянии опьянения, пошел на дно вместе с судном и превратился в русалку (В.Шефнер. Когда я был русалкой).

Русалками не рождаются, ими становятся. За свою спортивную биографию Ольга Брусникина провела в воде больше времени, чем на суше. Просто она «работает» русалкой, а точнее – занимается синхронным плаванием (Н.Зуев. О чем мечтают русалки. АиФ. Семейный совет. 10.03.03.).

Типичный образ русалки – девушка, которая сидит на скале, расчесывает волосы и заманивает пением рыбаков. Дальнейшее анкетирование помогло выяснить, что по представлениям носителей русского языка, чаще всего русалки живут в воде, но иногда в полях — полуденицы, или на деревьях — «древесные русалки». Обычно женщины, хотя бывают рассказы о русалках-мужчинах.

Пловец, или кто он там был, медленно приближался к берегу. Он уже достиг места, где под ногами дно, и все еще не может выбраться, бьет руками по воде, не поймешь, встал ли он на ноги или еще плывет. Хотя он близко от меня, из-за брызг я плохо вижу его лицо, он похож на человека, написавшего мне письмо, но тут же я вспоминаю, что никогда этого человека не видела; наконец, он выходит, вернее, вываливается на берег: на нем ничего нет, нет плавок, но нет и ног. Вместо ног широкий рыбий хвост ― это мужчина-русалка. Он приближается, прыгая на хвосте, спереди, в углублении под животом, подпрыгивают его половые части (Борис Хазанов. Циклоп (2001)).

Мочи нет! Вдруг, как закипит вода, пена ― колесом, шум, плеск, птицы ― вороны ― с кустов сорвались, и за лесу потянуло. Взяло. И выплывает на песок русалка: крючок у неё в волосах запутался. Портной схватил её, конечно, за туловище, потащил на берег. Скользкая гадина, прохладная. Выбивается (А. Н. Толстой. На рыбной ловле (1923)).

Имеется статья Н. Н. Непомнящего «Существуют ли люди-рыбы?» о том, что испанский журналист Икер Хименес Элизари нашёл церковные документы о легендарном Франсиско дела Веге Касаре, якобы жившем в Лиерганесе (Кантабрия) и с детства показывавшем способность плавать лучше других.В 1682г. также возле города Сестри (Италия) был пойман «морской человек», на которого ходили посмотреть. «В течение дня его усаживали на стул, что убедительно говорит о том, что его тело достаточно гибко и имеет суставы, чего нет у рыб. Он прожил всего несколько дней, плача и испуская жалобные вопли, и всё это время ничего не ел и не пил».Персонаж немецкого фольклора и литературы Лорелея (Loreley) - красивая девушка, которая сидит на одноименной скале над Рейном, расчесывает волосы и заманивает пением рыбаков.

В мифологическом сознании мир характеризуется системой двоичных оппозиций. В противопоставлении суша – море особое значение имеет море – местопребывание многочисленных отрицательных, преимущественно женских персонажей; жилище смерти, болезней (Иванов, Топоров, 1995: 9). Таким образом, связь образа русалки в обиходном сознании именно с водной стихией является в какой-то мере своеобразным отражением изначально заложенных представлений об окружающем мире.

Однако в поверьях и фольклорных рассказах русалки связаны не только с водой, но и с деревьями, с лесом, что нашло свое отражение в литературе (в том числе в прецедентных текстах):

Там чудеса: там леший бродит,

Русалка на ветвях сидит …

(А.С.Пушкин. Руслан и Людмила)

Внешне у дуба все было вроде по-прежнему. Без особых видимых, так сказать, изменений. На ветвях сидели полуобнаженные русалки, призывно помахивая перевязанными розовыми ленточками хвостами (Сергей Холоднов. Продолжение рода).

Перед ним на ветке русалка сидит, качается и его к себе зовет, а сама помирает со смеху, смеется (И. С. Тургенев. Бежин луг).

Образ русалки связан одновременно с водой и растительностью, сочетает черты водных духов и карнавальных персонажей (типа Костромы, Ярилы), смерть которых гарантировала урожай. В русальную неделю (следующую за троицей), русалки выходят из воды, бегают по полям, качаются по деревьям, могут защекотать встречных до смерти или увлечь в воду. Особенно опасны в четверг - ручальичин велик день. Поэтому в эту неделю нельзя было купаться, а выходя из деревни необходимо было брать с собой полынь, которую русалки якобы боятся. Отсюда вероятна и связь русалок с миром мёртвых: по-видимому, под влиянием христианства русалки стали отождествлять лишь с вредоносными "заложными" покойниками, умершими неестественной смертью. Возможно, название русалок восходит к древнерусским языческим игрищам русалиям, известным по церковно-обличительной литературе. По гипотезе Ф. Миклошича наименование русалий заимствовано славянами на Балканах, где античные поминальные обряды носили название розалии. Образ русалки популярен в литературе (А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, Т. Г. Шевченко) и живописи.

― Во мне, парень, скажу я тебе, Криволуцка по сю пору стоит. Здесь я не дома. И мало кто, кажется мне, дома. Я как эта... как русалка утопленная, брожу здесь и все кого-то зову... Зову и зову. А кого зову? Старую жисть? (Валентин Распутин. Изба (1999)).

Поэтому можно сделать вывод, что слово-мифологема имеет коннотацию «источник страха», которая актуализируется в художественной литературе:

И кого так страшно было встретить, когда приходилось возвращаться поздним вечером через лес на дачу. Может, она мавка? Мавка ― не то, что ехидная русалка, чья чешуя блестит в свете луны. Русалка, если поймает, защекочет до смерти. Мавка ― пугливая лесная красавица, перед которой не устоять. Спасти от нее может только пучок горькой полыни ― если держать его в руке, не выпуская ни на секунду. Мавка этого запаха не переносит (Сладкая погибель (2002) // «Домовой», 2002.06.04).

На языковом уровне связь русалки с миром мертвых находит подтверждение в вариантах названия этого персонажа в рапзных традициях: навки, мелюзины(девушки, умершие перед венчанием), мавкиот навь – «души умерших»), мертвушки (Славянская мифология, 1995: 337).

Говорили, в старину там утопилась девушка, не возмогшая принять назначенного родителями жениха, и с тех пор, горько наученные, Псы возбранили потомкам неволить девичье сердце, а молодые невесты стали ходить к озеру советоваться с умершей от любви. Маленький мальчик, понятно, отправился туда не один, а с другом-кобелём, способным распознать и отогнать от двуногого побратима всякую опасность, откуда бы ни исходила она, ― из мира духов или из мира людей. Мальчик встретил рассвет, сунув зябнувшие пальцы в шерсть спящей собаки. Русалка так и не показалась ему. Наверное, оттого, что он был хоть и будущим, но мужчиной. Мальчик не обиделся. Мало ли русалок на свете ― а вот утренней зари, как тогда, он потом ещё долго не видел…(Мария Семенова. Волкодав: Знамение пути (2003))

Слово-мифологема русалка, в языковой картине мира носителей русского языка, при переносном значении имеет положительную коннотацию.

Точно, это была песня, и женский, свежий голосок, ― но откуда?.. Прислушиваюсь ― напев старинный, то протяжный и печальный, то быстрый и живой. Оглядываюсь ― никого нет кругом; прислушиваюсь снова ― звуки как будто падают с неба. Я поднял глаза: на крыше хаты моей стояла девушка в полосатом платье с распущенными косами, настоящая русалка. Защитив глаза ладонью от лучей солнца, она пристально всматривалась в даль, то смеялась и рассуждала сама с собой, то запевала снова песню. Я запомнил эту песню от слова до слова: Как по вольной волюшке (М. Ю. Лермонтов. Герой нашего времени (1839-1841)).

Восемь лет стоит, только собак тревожит» Кое-как вызнал у него адрес и прямиком туда. Нахожу дом, звоню в дверь. Открывает женщина. Я дара речи лишился ― писаная красавица, русалка, богиня! Коса с руку толщиной, цвета спелой пшеницы! «Здравствуйте, ― говорю. ― Нам нужен ваш «мерседес» для съемок. (Машины времени (2004) // «Мир & Дом. Residence», 2004.03.15).

У нас же тут не музей древностей... ― И легко поскакала вниз по ступенькам лестницы. Глава вторая На столе лежала русалка ― обворожительная девушка, натуральная блондинка ослепительной красоты, которую вовсю фотографировали журналисты, щелкая вспышками. А она слегка покачивала сверкающим хвостом. Андрей Ярцев, или Ярый, сложил рупором ладони и прошептал ей: ― Вы потрясающая! (Андрей Грачев. Ярый-3. Ордер на смерть (2000)).

Русалка входит в парадигму слов-мифологем водяной, кикимора, домовой, леший, объединенных гиперонимами-синонимами нежить, нечисть, нечистая сила:

А что хвосты у них чешуйчатые ― это вы не верьте. Уж я-то знаю. Ноги как ноги, никаких хвостов. Ведь русалка, если вы уж так хотите знать, может даже человеком стать. Если ее водяной отпустит к людям. Леший даже мечтательно глаза прикрыл ― вспомнил, видимо, знакомую русалку. ― Вот такие мы и есть ― НЕЧИСТЬ ЛЕСНАЯ. (Ольга Соловьева. Нечисть лесная // «Трамвай», 1990).

Следует обратить внимание на существенные отличия между фольклорной русалкой и одноименным литературным образом. Перечень всех «русалочьих» образов, созданных в художественной литературе, составил бы весьма длинный список. Все они изображаются как утопленницы и обитательницы вод, наделяются чертами коварных дев-красавиц, женщин с рыбьим хвостом, заманивающих свои жертвы в воду, ищущих любви земных юношей, мстящих неверным возлюбленным и т.п. Такой образ-стандарт прочно вошел не только в художественную литературу, но и в обыденное сознание, и во многие научные словари и энциклопедии. Его источником оказались не столько аутентичные данные народной демонологии, сколько ставшие популярными в книжной традиции сходные персонажи античной и европейской мифологии (нимфы, сирены, наяды, ундины, мелюзины и другие водяные и лесные мифические девы).

Литература

1. Виноградова 1988 — Виноградова Л.Н. Отражение древнеславянских мифологических представлений в "малых" формах // История, культура, этнография и фольклор славянских народов: Х Международный съезд славистов. Доклады советской делегации.- М.: 1988.- С.277-288.

2. Власова М.Н. Русские суеверия: Энциклопедический словарь. - СПб., 1998.

3. Зеленин Д. К. Очерки русской мифологии. - П., 1916.

4. Костомаров Н.И. Славянская мифология. - М.: Чарли, 1995.

5. Лотман М.Ю., XI, 1979. – С. 104.

6. Мифология. Энциклопедия. - М.: Белфакс, 2002.

7. Мифологический словарь. Энциклопедический словарь. - М.: Советская энциклопедия, 1991.

8. Померанцева Э. В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. - М., 1975.

9. СД т.1 — Славянские древности: Этнолингвистический словарь /Под ред Н.И. Толстого. Т. 1. (А — Г). - М.: 1995.

10. СД т.2 — Славянские древности: Этнолингвистический словарь / Под общ. ред. Н.И. Толстого ,Соколова В. К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов XIX - начала XX в., М., 1979. Т. 2. (Д —К). - М.: 1999.- С. 120-124