*112524*

Преломление мотивов философии экзистенциализма в авторском и художественном мировосприятии Г.Газданова

Кочанова Е.Н.

Филиал МГТУ «МАМИ» в г. Ликино-Дулево

Гайто Газданов – интереснейший и самобытный прозаик русского зарубежья, представитель так называемой «первой волны» эмиграции, изучением творческого наследия которого занимались такие критики как М.Осоргин, Г.Адамович, Н.Оцуп, М.Слоним.

Г.Струве в одной из глав своей книги «Русская литература в изгнании» отмечал, что в романах Газданова «много разнородных элементов: элементы психологического романа соединяются с элементами романа полицейского, авантюрный роман сплетается со светским…, и тут же длинные философские рассуждения». [12. – С. 132]

Впервые определение «экзистенциального гуманиста» дал Газданову американский славист Ласло Дженинг. [5. – С. 41] Здесь впервые были сформулированы основные принципы художественного миропонимания Г. Газданова: построение эпизодов в соответствии с необходимостью представить метафизическую сущность темы, неверие в логику, отсутствие «начал» и «окончаний», интерес к движениям души, изображение героев-странников в поисках подлинной сущности себя и мира.

Неутомимую жажду человека разрешить последний и тайный смысл своего земного бытия вобрала и реализовала философия экзистенциализма. Человек прозревает экзистенцию как корень своего существа в пограничных ситуациях борьбы, страдания, смерти.

Определяя экзистенцию через ее конечность, экзистенциализм толкует последнюю как временность, точкой отсчета которой является смерть. Постигая себя как экзистенцию, человек обретает свободу, которая есть выбор себя, своей сущности, накладывающий на него ответственность за все происходящее в мире.

Экзистенциализм – это философия кризиса, индивидуального или общественного, переживаемого человеком как личная трагедия. Здесь преобладает настроение неудовлетворенного искания, отрицания и преодоления достигнутого.

Экзистенциальное сознание, существовавшее в литературе практически всегда, окруженное вечными вопросами, переживаниями роковых пределов и границ смертного бытия, в литературе русской эмиграции первой волны обнаружило себя с особой остротой.

Произведения, пронизанные экзистенциальными мотивами, были ориентированы на то, чтобы передать состояние разорванности сознания, катастрофы, заброшенности человеческого существования. Г.Адамович называл это творчество «творчеством – внутрь». Оно и стало достоянием русского литературного зарубежья, формой реализации и воплощения его экзистенциального самосознания.

Признанными теоретиками русского экзистенциализма стали Н.Бердяев и Л.Шестов.

В высшей степени экзистенциальный взгляд на мир присущ прозе Г.Газданова. Однако, нельзя говорить о влиянии на Газданова экзистенциальной моды того времени. Экзистенциализм Газданова отнюдь не является калькой чьих бы то ни было учений, а берет начало в непосредственной жизненной интуиции писателя, что лишний раз указывает на совпадение ее с историко-философской интуицией времени.

В современном литературоведении творчество Г.Газданова рассматривается как синтезирующее традиции романтизма и реализма русской и западной литературы. Исследователи говорят о глубоко индивидуальном художественном опыте Газданова, где познающая мир личность становится мировоззренческой точкой отсчета, что обусловливает двоякую жанровую природу его романов: эпическую в родовом отношении и лирическую с точки зрения вариации «романной ситуации». [7. – С. 121]

Многие специалисты сходятся во мнении, что творчество представителей так называемого «незамеченного поколения», одной из центральных фигур которого являлся Г.Газданов, имеет ярко выраженную экзистенциальную направленность, которая проявляется прежде всего в своеобразии понимания категорий Смерти, Бытия, Одиночества, путей преодоления Страха.

Ярчайшим художественным примером формирования особого типа авторского мышления Газданова в рамках философии экзистенциализма являются его романы «Вечер у Клэр» и «Ночные дороги».

Художественный мир Газданова был представлен особым типом героя, освобожденного от реалистической обусловленности характера, абсолютно лишенного связи с действительностью. Здесь герой – лирический двойник автора, воплощение его растерянности от потери устойчивых жизненных ориентиров, невозможности найти себе применение в абсурдном мире; попыток выстроить новую систему координат с опорой на подсознание; надежды на мгновенную перемену обстоятельств, на освобождение от кошмара, похожее на пробуждение ото сна.

Уже в ранних произведениях Газданова («Гостиница Грядущего», «Повесть о трех неудачах», «Рассказы о свободном времени», «Общество восьмерки пик») проявляется специфика авторского представления о современности. Лирический герой, в ореоле представлений о вечных ценностях, непонятен окружающим и чужд миру. Поиск причин такого положения ведет героя к мысли об абсурдности законов жизни, несокрушимости «тяжелых стен реальности», бессмысленности борьбы с судьбой. Однако, по Газданову, личность, не потерявшая способности противостоять обстоятельствам, обладает «тройным зрением», видя за реальностью «даль». [3. – С. 215]

Повествовательная манера Газданова эпизодична, отражает неверие художника в логическую последовательность событий, из которых складывается человеческая жизнь. Как уже отмечалось, в художественном мире Газданова не существовало «начал» и «окончаний», лишь поток различных форм жизни, ее бесконечное течение; единственное, что действительно интересовало художника – это «движения души», эволюция чувств.

В основе всех произведений Газданова – описание поисков героем подлинной сущности себя и мира в духовно-психологических переживаниях личной жизни.

Отсюда – основные темы экзистенциально-гуманистических романов художника: непредсказуемость и бессмысленность человеческой жизни; искусство и литература как попытки придать жизни хоть какой-то смысл; любовь и эмоциональная жизнь человека как почва возникновения всех логически выстроенных схем, моральных и социальных идеологий, рационального мышления вообще; смерть как «законная» причина и источник счастья, как отправная точка новой, лучшей, более богатой духовной жизни.

В произведениях Газданова эпоха заявляет о себе через саморефлексию автора. Частые и откровенные философские монологи-раздумья его героев есть не что иное, как пришедший из новоевропейской литературы прием так называемого «потока сознания», который у Газданова приобретает особую психологическую глубину.

Двуплановость газдановской прозы призвана зеркально отражать человеческое двуединство, давнюю мечту человека увидеть то, что стоит за явлением, ухватить причинно-следственные связи, ежесекундно творящие и разрушающие физический мир.

Реальность здесь невероятно хрупка и податлива, имеет четвертое измерение, метафизическую перспективу, где, по мысли автора, и совершаются настоящие события, лишь затем проявляясь на физическом плане.

Особенностью газдановской прозы является одухотворение повседневности, видение красоты в самых низменных и мерзких ее проявлениях; при этом художник вовсе не любуется отвратительными сторонами бытия, он о них свидетельствует перед высшим судом, демонстрируя не цинизм холодного художественного ума, а грустное понимание цельности мира, «в котором есть место и высоким движениям души, и самым низким ее падениям». [9. – С. 218]

На страницах романов Газданова прослеживается путь духовного развития его персонажей. В этом наиболее ярко проявляется экзистенциальная направленность творчества писателя.

Сфера приложения экзистенциальной мысли для Газданова – страх, смерть, предчувствие.

Проблема, идея и мотив смерти – главный экзистенциал его художественного мира. Откровенным признанием, объясняющим привязанность художника к этой категории, стал первый роман Газданова «Вечер у Клэр» (1929) – духовная автобиография писателя.

В этом романе-воспоминании зафиксирована точка, с которой начинает свою стремительную работу память, - и к этой же точке стремится сюжет. Здесь символично имя главной героини (от франц. «свет»), так как светом, смыслом жизни становится француженка Клэр для русского эмигранта Николая Соседова. Однако, мысль об обретении смысла жизни, осуществившись в реальности, оказывается иллюзорной. Из печали героя и раскручивается свиток воспоминаний о его прошлой жизни. Здесь на первый план выходит метафизическое переживание открытия смерти как неизбежного конца для всего в мире. Целая вереница воспоминаний главного героя связана соприкосновением со смертью.

Это формирует сознательное отношение его к миру и самому себе, отсюда начинается его опыт приобщения к иной реальности, реальности небытия. «Я жил счастливо, - скажет о себе газдановский герой, - если счастливо может жить человек, за плечами которого стелется в воздухе неотступная тень. Смерть никогда не была далека от меня, и пропасти, в которые повергало меня воображение, казались ее владениями». [4. – С. 56]

Основой эмпирического экзистенциализма героя называет Газданов «ледяное чувство смерти». [4. – С. 72]

Категория смерти в структуре произведений писателя представлена достаточно развернуто: как основание фабулы, как категория эстетического порядка, как величина этическая, метафизически укорененная в человеческом сознании, а значит, экзистенциальная.

Вопрос о целесообразности о смысле жизни также выносится на обсуждение героев. Авторская позиция здесь такова: стоически приняв факт заброшенности человека в чуждый, смертный, иррациональный мир, необходимо четко противопоставлять ему свою трезвость, стремление к пониманию, человеческое достоинство, свое неприятие этого мира.

Духовный наставник и дядя главного героя озвучивает на страницах романа эту позицию Газданова: «…самое большое счастье на земле – это думать, что ты хоть что-нибудь понял из окружающей тебя жизни. Ты не поймешь, тебе будет только казаться, что ты понимаешь; а когда вспомнишь об этом через несколько времени, то увидишь, что понимал неправильно. А еще через год или два убедишься, что и второй раз ошибался. И так без конца. И все-таки это самое главное и самое интересное в жизни». [4. – С. 106]

Даже война становится для героя очередным экзистенциальным опытом, возможностью познать себя и окружающих людей в пограничной ситуации. Герой здесь лишен обычной иерархии интереса к миру: люди, их страдания, другие ужасы войны мало трогают его, но какие-то незначительные вещи, войдя в случайный резонанс с его внутренним состоянием, становятся волнующими событиями: «Это мог быть медленный полет крупной птицы, или чей-то далекий свист, или неожиданный поворот дороги, за которым открывались тростники и болота…». [4. – С. 115]

Война на страницах романа предстает абсурдной, экзистенциальной эпопеей. Сквозной мотив повествования – мотив потерь значительно расширяется. Смерть как орудие подавления врага, эксплуатируемое человеком-убийцей, встает в военных эпизодах. Лейтмотив их – кошмарная гибель людей: бесконечные виселицы с окоченевшими трупами и поезда, набитые солдатами, умершими от тифа.

Образ броненосца «Дым», появляющегося на разных фронтах и затем гибнущего, представляется символом не только обреченности белогвардейской России, но и самой мечущейся жизни героя: «И может быть то, что я всегда недолго жалел о людях и странах, которые покидал, может быть, это чувство лишь кратковременного сожаления было таким призрачным потому, что все, что я видел и любил, - солдаты, офицеры, женщины, снег и война, - все это уже никогда не оставит меня – до тех пор, пока не наступит время моего последнего, смертельного путешествия, медленного падения в черную глубину, в миллион раз более длительного, чем мое земное существование, такого долгого, что, пока я буду падать, я буду забывать это все, что видел, и помнил, и чувствовал, и любил; и, когда я забуду все, что я любил, тогда я умру». [4. – С. 133]

Одним из важных элементов газдановской экзистенции является и вопрос его отношения к религии. Ни в одном из произведений писателя религиозная тема не выходит на первый план, никогда не является довлеющей и даже, при поверхностном взгляде, не играет сколько-нибудь значительной роли. Но косвенно тема религии затрагивается в каждом произведении.

Вполне вероятно, что у истоков формирования экзистенциального мышления Газданова лежит, по определению Н.А.Бердяева, «религиозное беспокойство», включающее в себя ощущение богооставленности и религиозной усомненности.

Николай Соседов, первый и, что особенно важно, автобиографический герой писателя, дерзко афиширует свой атеизм.

В романе «Вечер у Клэр» Газданов, по-видимому, выплеснул весь запас накопленных им религиозных впечатлений, во всяком случае тех, что связаны с внешней, формальной стороной православия. «С религией в корпусе было строго: каждую субботу и воскресенье нас водили в церковь; и этому хождению, от которого никто не мог уклониться, я был обязан тем, что возненавидел православное богослужение. Все в нем казалось мне противным…, нелепым и ненужным, хотя я не всегда понимал, почему». [4. – С. 46]

Эта и подобные реплики, однако, иллюстрируют собой не отношение героя к религии как таковой, а его реакцию на утрированно искаженные формы, которые религия часто принимает в бытовом обиходе.

Если религиозную позицию героя и можно назвать атеизмом, то, во всяком случае, атеизмом особого рода. Так, слушая проповедь нетвердого в догматике священника, герой прекрасно знает, что тот «заставлял святого Иоанна произносить слова, принадлежащие чуть ли не Фоме Аквинскому». [4. – С. 49] Теплоте и сердечности воспоминаний об учителе русского языка Василии Николаевиче ничуть не мешает то, что это был «очень верующий человек». Учитель, в образе которого есть нечто подвижническое, напоминает герою «раскольничьего святого», и это сравнение получает статус положительной оценки.

Любопытна здесь и жизненная позиция учителя: «Он принадлежал к числу тех непримиримых русских людей, которые видят смысл жизни в искании истины, даже если убеждаются, что истины в том смысле, в котором они ее понимают, нет и быть не может…. …он все искал свою истину – везде, где только ни был… И мне казалось, что даже если бы ему почудилось, что он ее нашел, он, наверное, поспешил бы отречься от нее – и снова искать…» [4. – С. 94]

Данное мироощущение в некотором смысле сходно с положениями философского учения Н.А.Бердяева: «Истина – сущее. Познать истину – значит познать сущее. Познать сущее нельзя извне, можно только изнутри. Познание истины есть просвещение в тайны бытия. Истина добывается не только интеллектом, но и волей, и всей полнотой духа. Поэтому истина спасает, истина дает жизнь». [2. – С. 96]

Здесь тесно переплетаются вопросы смысла жизни и веры.

Знаменательно, что и лучший из газдановских священников, в ортодоксальном смысле, кажется, не верящий в Бога, подобный интерес героя оправдывает, видя в нем творческое, неуспокоенное, одухотворенное отношение к тому, о чем обыкновенно не принято задумываться.

В автобиографическом романе-воспоминании «Вечер у Клэр» сознанию героя постепенно открывается случайное, хаотическое начало жизни, ее непредсказуемость, а потому – неисчерпаемость любыми рационалистическими системами. Мир внешний хаотичен, непознаваем, осмысленность он обретает лишь во внутреннем бытии человека, в его субъективных чувственно-эмоциональных переживаниях.

Жизнь как путешествие с неизбежным пунктом прибытия – один из сквозных образов в творчестве Газданова. Самое тяжкое, длительное и типичное для большинства русских эмигрантов путешествие, описано им в романе «Ночные дороги» (1941).

Ночная жизнь Парижа, судьбы эмигрантов и представителей столичного дна: клошаров, сутенеров, проституток… При этом в «Ночных дорогах» воплощен нравственно-философский идеал автора.

Жанр романа – модификация путевых заметок; многоплановость повествования позволяет автору создать широкую панораму реалий жизни. Сложная и прихотливая ткань романа пронизана экзистенциальными мотивами: фундаментальным ощущением заброшенности в чуждый мир, чувством постоянного и неуклонного движения к небытию, стойкостью человека перед лицом абсурдности существования.

Повествование ведется от лица шофера ночного такси, на глазах которого проходит жизнь обитателей парижских улиц, завсегдатаев кафе, изгоев общества, мучительно пытающихся сохранить подобие настоящей жизни. Работа становится для рассказчика настоящим жизненным испытанием: «Все или почти все, что было прекрасного в мире, стало для меня точно наглухо закрыто – и я остался один, с упорным желанием не быть все же захлестнутым той бесконечной и безотрадной человеческой мерзостью, в ежедневном соприкосновении с которой состояла моя работа. Она была почти сплошной, в ней редко было место чему-нибудь положительному, и никакая гражданская война не могла сравниться по своей отвратительности и отсутствию чего-нибудь хорошего с этим мутным, в конце концов, существованием» [4. – С. 160]

Повествователь, находящийся в привычном для него экзистенциальном одиночестве и, словно отделенный от остальных персонажей невидимой стеной, прослеживает их судьбы, что и становится материалом для художественных обобщений.

Предметом художественного внимания Газданова в первую очередь становятся не сами события, а вызванные ими переживания и размышления главного героя.

Рассказчик ежедневно соприкасается с «бесконечной и безотрадной человеческой мерзостью»; со смешанным чувством отвращения и жалости наблюдает он «ужасную бедноту и… человеческую падаль» унылого парижского предместья, «душевное и умственное обнищание».

Героя поражают те представления о счастье и смысле жизни, которые имеют люди, окружающие его. Хозяйке кафе мадам Дюваль, например, «ее жизнь казалась законченной и полной определенного смысла – и в какой-то степени это было верно, она действительно была законченной и даже совершенной по своей полной бесполезности». [4. – С. 169]

Лейтмотивом всего повествования выступает образ непроницаемой пленки, подергивающей представителей парижского дна – показатель их душевной и духовной омертвелости, «животного небытия». Недаром тот же образ «свинцовой непрозрачности глаз», «беспощадной пленки» неизбежно сопровождает картины уже физического умирания в романе.

На фоне «мрачной поэзии человеческого падения», образов пьяниц, нищих, проституток и сутенеров, выделяются несколько замечательных типов, списанных Гайто Газдановым с натуры. Так, знаменитый парижский клошар, получивший за склонность к философствованию прозвище Сократ, выводится в романе под именем Платона.

Платон – излюбленный собеседник повествователя – своего рода скептический моралист, дающий точные и крайне низкие оценки как роду людскому в целом, так и представителям всех слоев французского общества.

Как истинный экзистенциальный герой, повествователь скептически относится к людям, свято верящим в свои идеалы и программы. Его душевные муки состоят в другом: «Я не могу удержаться от одного и того же неизменного представления: кровать, простыни, умирание, дурной запах агонизирующего человека и полная невозможность сделать так, чтобы это было иначе». [4. – С. 256] Смерть по-прежнему в центре «я» героя; в разговоре с Платоном он вновь признается в главном, экзистенциально-смертном ощущении жизни: «… обстоятельства складываются так, что всюду, куда бы я ни попал, я вижу всегда умирание и разрушение, и оттого, что я не могу этого забыть, вся жизнь моя отравлена этим». [4. – С. 217] Повествователь настолько свыкся с призраком «неотвратимости смерти», что нередко «погружался в нечто вроде смертельного спокойствия или медленной и воображаемой агонии». [4. – С. 381]

Сам роман «Ночные дороги» - история нескольких смертей: проститутки, в прошлом блестящей дамы парижского полусвета Жанны Ральди, русского эмигранта Федорченко, некоего Васильева, страдающего манией преследования.

Через образ Федорченко Газданов раскрывает основные положения своей экзистенциальной философии. Человек, имевший «все, что необходимо для счастливой жизни, и прежде всего инстинктивную и полную приспособленность к тем условиям, в которых ему пришлось жить» [4. – С. 191] оказывается вовлечен в круг «сложных политических и философских теорий», начинает задаваться «вечными» вопросами, проникается ощущением «цыганской, поющей и плачущей тоски». Финалом такой «стремительной и смертельной эволюции» Федорченко становится полное отчаяние и, как итог, самоубийство.

Причина трагедии, по мнению Газданова, кроется в «чудовищном душевном опоздании» героя, когда «… вещи, с которыми наше сознание … вошло в соприкосновение очень давно,.. возникли для него после того, как он прожил целую жизнь, где они никогда не играли никакой роли. И теперь это явилось во всей трагической и неизбежной сложности». [4. – С. 392] Несмотря на некоторую пародийность такого экзистенциального пробуждения, в образе Федорченко прописан тот тип человека, который всегда интересовал писателя более всего.

Роман «Ночные дороги» (как, впрочем, любое произведение экзистенциальной литературы) – произведение, где сильна критическая, внешняя позиция автора по отношению к «другим». Однако, любое приближение к конкретному человеку, изломам его характера и судьбы (особенно ее финалу), то есть расширение собственного экзистенциального «я» на другого человека, уникального и неповторимого, меняет перспективу авторской оценки в сторону сочувствия, сострадания и солидарности. В этом высокий гуманизм романов Гайто Газданова.

Точнее остальных описаны в романе душевные движения героя-повествователя, внутреннее «я» которого вполне может рассматриваться как отдельный персонаж. Все мотивы, образы, сюжетные линии «Ночных дорог» так или иначе преломляются в сознании повествователя. Грезы, размышления, воспоминания – составляющее «второго» существования сознания героя. Здесь для Газданова несовершенство мира – не главное. Хотя печально-сочувственное ощущение мира остается, большое значение приобретает очарование вечностью, непостижимостью загадок бытия. Прикосновение героя к этой тайне знаменует высочайшую степень духовности, свойственную ему. Столкнувшись с трагическими противоречиями жизни, выработав иммунитет к ним, герой-повествователь учится принимать саму жизнь как данность, видеть непреложную ценность в каждом ее мгновении.

Любимых героев Газданова отличает мужественный стоицизм как единственная возможность противостояния бездне небытия. Противостояние это становится особенно острым в атмосфере одиночества, беспокойства, тревоги, отчаяния абсурдного мира. При этом стоицизм Газданова не имеет ничего общего с монотонным скептическим пессимизмом современной ему экзистенциальной литературы. Герои Газданова отличаются природным инстинктивным жизнелюбием, «примитивной силой чувств». То, что повергает в отчаяние и пессимизм, в потоке сознания героев неизменно переплетается с тем, что из этого отчаяния и пессимизма выводит.

По Газданову приобщенность к истинным экзистенциальным ценностям, понимание истинной сущности бытия позволяет приобрести уникальную творческую силу, с помощью которой возможно создание нового мира. В этом заключен гуманистический пафос экзистенциальной философии писателя.

Основным проявлением экзистенциального мироощущения писателя является его обращение к категории смерти. Ощущение неизбежного конца является постоянным спутником Николая Соседова, каждая новая встреча со смертью обогащает его экзистенциальное сознание. В «Ночных дорогах» говорится о безысходности жизни русской эмиграции. На фоне представителей парижского дна, с их искаженными представлениями о счастье, ложным пониманием смысла жизни отчетливо выделяется фигура находящегося в экзистенциальном одиночестве героя-повествователя. Переживая ощущение заброшенности, чувствуя неуклонное движение к небытию, герой стоически принимает все испытания, стремясь осознать и ощутить ценность жизни.

Как художник экзистенциальный Газданов не только ставит своих героев перед лицом абсурда, но ищет возможные способы выхода, силы, способные вывести героев из тупика. Мужественный стоицизм и высочайшее жизнелюбие становятся теми силами, которые противостоят смерти, небытию, стремятся к преодолению этих бездн.

Экзистенциальное оправдание личности заключается, по Газданову, в ее способности к беспредельному внутреннему творению себя, к творческому самовыражению, к бесконечным попыткам одухотворения бессмысленного мира. Именно мир чувств, «движения души», личный эмоциональный опыт дают человеку возможность упорядочения окружающего хаоса и метафизического единения со всем мирозданием и вечностью.

В лице Гайто Газданова мы имеем писателя, прошедшего через разрушительный опыт крушения истории и человека, писателя, который перенес в литературу особое звучание ХХ столетия: потерю человеком самого себя, собственной личности, мучительные и тревожные размышления над высшими проблемами бытия.

Газданову блестяще удается в своих произведениях передать этот экзистенциальный опыт, что делает его истинным писателем современности.

Литература:

1. Агеносов В.В. Гайто Газданов. Обретение себя. // Литература русского зарубежья (1918-1996). – М.: Тера, 1998. – С.304-320.

2. Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. – М., 1989.

3. Бусланова Т.Т. Литература русского зарубежья. – М., 2003.

4. Дженинг Л. Русская литература в изгнании. Жизнь и творчество Г.Газданова. – Нью-Йорк, 1977.

5. Кабалоти С.М. Поэтика прозы Гайто Газданова 20-30-х годов. – СПб.: Петерб. писатель, 1998.

6. Красавченко Т.Н. Газданов – экзистенциалист. // Возвращение Г.Газданова: Научная конференция, посвященная 95-летию со дня рождения // Сост. М.А.Васильева. – М.: Русский путь, 2000. – С. 239-243.

7. Кузнецов И.А. Прохладный свет. О подлинной реальности Мирчи Элиаде и Гайто Газданова // Иностранная литература. – 1998. - № 6. – С. 218.

8. Матвеева Ю.В. Превращение в любимое: Художественное мышление Г.Газданова. – Екатеринбург: Изд-во УГУ, 2001. – С. 62-93.

9. Семенова С.М. Экзистенциальное сознание в прозе русского зарубежья (Г.Газданов и Б.Поплавский) // Вопросы литературы. – 2000. - № 3. – С. 67-91.

10. Струве Г. Русская литература в изгнании. – Нью-Йорк, 1956.