д.п.н., к.ю.н. Мамычев А.Ю.

заведующий кафедрой теории и истории российского и зарубежного права

Глинская Г.С.

ассистент кафедры теории и истории российского и зарубежного права

 

ФГБОУ ВПО «Владивостокский государственный университет экономики и сервиса», Россия

 

Духовно-нравственное и этическое измерение государственной власти в русской политико-паровой мысли: основные подходы и интерпретации

 

Статья написана при финансовой поддержки гранта РГНФ
№ 14-43-93502

 

В отечественной политико-правовой мысли существовали достаточно солидные наработки в сфере духовно-нравственного и этического измерения государственной власти, которые существенно влияли на её организацию и трансформацию. Причём многие из сформулированных доминант государственно-властного функционирования сохраняют своё влияние на современную политическую и правовую мыследеятельность. В рамках настоящей статьи даётся анализ наиболее влиятельных духовно-нравственных и этических установок, влияющие на её понимание, легитимацию и социальную трансформацию.

Наиболее традиционным духовно-нравственным измерением государственной власти является её монархическая интерпретации, в контексте которой сформулированы ряд оригинальных политико-правовых установок и принципов организации последней. Так, согласно монархической концептуально-политической установки разделение публичной власти в государстве осуществляется на два основных типа – это единая, неделимая верховная власть и власть «разделенных воль» – управительная государственная власть. Власть верховная антиномична по своей природе. Она является, с одной стороны, центром политической организации, легитимирующей и легализующей функционирование разделённых властных воль, выражая единство и целостность публичной власти в государстве[1], а с другой – это власть, находящаяся за рамками политической организации, поскольку её источник находится вне рамок политического процесса. 

Л.А. Тихомиров утверждал, что институт верховной власти един и неразделен, выступает в качестве центрального, в котором сосредоточены идея и смысл монархической государственности. В свою очередь правительственная (или, точнее, управительная, организованная на принципе разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную) власть, напротив, основана на разделении политических воль и специализации.

Причём данный институт, по его утверждению, прост в своём единстве, поскольку верховная власть «всегда проста и основана на одном из трёх вечных принципов: монархии, аристократии или демократии. Наоборот, в управлении никогда не действует какой-либо один из этих принципов, но замечается всегда одновременное присутствие всех их, так или иначе организуемых Верховной властью» [1, 51]. Разделение властей управительных совершенно неизбежно, по его мнению, поскольку в политической жизни общества реализация государственной власти с необходимостью предполагает специализацию, и чем более управительная власть разделена, тем более она совершенна.

В свою очередь, единение различных политических воль воплощается, конечно же, в верховной власти, которая и направляет их деятельность ради общественного блага и единства нации. Необходимость управительных властей, по утверждению Тихомирова, состоит в ограниченности действия верховной власти, при усложнении государственной системы требующей делегирования власти управительным учреждениям. Поэтому, будучи юридически неограниченной, верховная власть фактически ограничена своим количественным содержанием. Делегируя управительным властям свою «централизованную силу», институт верховной власти получает возможность действовать далеко за пределами своих физических возможностей [2, 13].

При этом Тихомиров отмечает, что современная теория государства и политическая практика на самом деле не представляют в этом контексте ничего принципиально нового и исключительного, а лишь в различных сочетаниях воспроизводят «вечный закон политического строения общества», а многие ошибки порождаются лишь забвением того, что «организация верховной власти и организация управления вовсе не одно и то же, и по самой природе слагаются неодинаково» [1, 52].

Другой известный теоретик государства и политический деятель П.Е. Казанский отмечает, что в самодержавной политической организации действуют как верховная власть, так и власть управительная, которые не следует смешивать в их определении, поскольку первая может передавать ее различным государственным органам, разграничивать их по полномочиям. При этом верховная власть реализует всегда и исключительно правообразующую, учредительную и чрезвычайную власть, т.е. это власть «главных решений» в делах государства и жизни народной и состоит в установлении общих правил и решении чрезвычайных ситуаций: «Государю Императору принадлежит, во-первых, власть правообразующая (путём указов и законов в формальном смысле слова), в том числе, с одной стороны - учредительная, а с другой - крайняя и чрезвычайная. Во-вторых, Ему же принадлежит право решений относительно всех главных явлений государственной жизни, как, например, война и мир, замещение главных государственных должностей и пр., которые правом наперед регламентированы быть не могут» [3, 342]. В свою очередь текущее администрирование осуществляют органы государственной власти, разделенные по полномочиям, т.е. с одной стороны, это вертикальное разделение - по территории; а с другой по горизонтали - разделение властей на законодательную, судебную и правительственную. 

Однако с точки зрения П.Е. Казанского, это лишь институционально-нормативное измерение верховной власти, здесь она не ограничена и самодержавна, поскольку всякая власть в государстве черпает свою легальность и легитимность из верховной. Другое измерение данного института имеет социально-психологические основы, которые ограничивают верховную власть повсюду. Именно здесь «те пределы Императорской Власти, которые она находит в области, так сказать, психологической, или духовной: в национальных стремлениях русского народа и его религиозно-нравственных идеалах... Право есть творение национальной жизни народа и ближайшим образом граничит с религиозно-нравственными установлениями. Национальные и религиозно-нравственные грани Царского всемогущества постоянно смешиваются даже с нормами права и считают юридическими ограничениями Верховной власти. Некоторые основания к подобному смешению понятий разной природы имеются, положим, в том, что наше законодательство... устанавливает пути к поддержанию национального и религиозного единения Царя и народа».  Тем не менее, по мысли Казанского, эти явления необходимо различать, поскольку они разного порядка. При этом он отмечает: «Было бы крупной ошибкой, если бы мы, увлекаясь юридическими формулами, просмотрели то, что главным основанием и двигателем жизни является не право, а национальное самосознание, религия и нравственность» [3, 441].

В рамках этического подхода к анализу государственной власти институционально-нормативные, организационно-административные и материально-технические структуры публичной власти рассматриваются в качестве средства создания и охранения духовно-нравственной культуры общества. В свою очередь, функциональные характеристики государственной власти, по утверждению известного теоретика государства Н.Н. Алексеева, связаны с этическим служением последней, т.е. она должна «максимально служить проявлению национальных, племенных и местных особенностей населения евразийского культурного мира» [4, 373]. Этическое измерение государственной власти в наиболее полном и развёрнутом виде представлено в концепции «гарантийного государства», разработанной Н.Н. Алексеевым. С точки зрения исследователя функциональная обязанность государственной власти выражается в его способности создать «максимальное количество культурных и духовных благ, предпочтение и выбор которых предоставляется свободе всех и каждого».

Этическую концепцию государственной власти развивает также  современный исследователь В.А. Шемшук [5]. Опираясь на исторический материал и современные представления, автор показывает направление эво­люции, приводит примеры живых социальных конструкций и дела­ет прогноз будущего развития России. Этические принципы, вы­текающие из народной философии и национальной морали, помо­гут восстановить веру российского человека, с которой тысячеле­тиями жила Россия. Моральные принципы институциональной организации и функционирования государственной власти «пре­вращают» ее из аморфной массы в живой организм, присущи общинному образу жизни. Автор перечисляет семь прин­ципов этического устройства государственной власти, претворение которых в законотворчестве и в жизни одухотворит государство и придаст ему силу. Среди них, терпимость, уважение, пре­емственность, соответствие, соизмеримость, сотрудничество. Эти принципы способствуют выживанию государства в экстремальных, кризисных условиях и являются источником внутренней силы и эволюцион­ных преобразований.

При этом отличие правового государства от этической формы организации государственной власти, по мысли политолога, в том, что за­коны, устанавливаемые в правовом государстве, поддерживаются полицией, в то время как в этической системе организации действуют не законы, а принципы морали, которые совпадают с общественной моралью и поддерживаются общественным мнением [5, 33]. Функциональная цель этического государства – создание общества с условия­ми существования, приспособленными для решения любых соци­альных противоречий, дающими возможность человеку реализовываться и эволюционировать, т.е. способствующими достижению Общего Блага. Обращаясь к институциональным принципам организации государственной власти, автор отмечает, что в государстве должны быть независимые друг от друга функционально разделённые центры всех типов власти, и у каждо­го должна быть своя функциональная роль (трактуемая, конечно, в этическом плане).

Следующая исследовательская позиция – контекстуальная (социокультурная и цивилизационная), согласно которой любой политический и правовой институт, правовой и политический порядок в целом всегда истеричны и уникальны, формируются в конкретных социально-культурных условиях и функционально определён именно этими условиями: «Институты всегда имеют историю, продуктом которой они и являются. Невозможно адекватно понять институт, не понимая исторического процесса, в ходе которого он был создан. Кроме того, институты уже благодаря самому факту их существования контролируют человеческое поведение, устанавливая предопределённые его образцы, которые придают поведению одно из многих теоретически возможных направлений» [6, 94].

Данные теоретико-методологические установки являются основой и в политической концепции Джона Грея, который утверждает, что проект обустройства политической жизни общества – это не просто набор эффективных принципов, средств и институтов, утверждающих рационально организованный порядок отношений, но, прежде всего, целостный образ жизни. Поэтому с его точки зрения не может существовать единой, годной для всех идеально-типичной модели политических, государственных, экономических и социальных институтов, способных организовать эффективный и стабильный порядок: «Есть разнообразие исторических форм, каждая из которых коренится в плодотворной почве культуры, присущей определённой общности». И, следовательно, институты, «не отражающие национальную культуру или не соответствующие ей, не могут быть ни легитимными, ни стабильными: они либо видоизменяются, либо будут отвергнуты теми народами, которым они навязаны» [7, 115].

Другими словами, стабильность и легитимность политических и государственных институтов будут зависеть от того, насколько данные формы организации и результаты их функционирования остаются этически, культурно и экономически приемлемыми для основной массы населения.  Причём процесс государственно-правовой преемственности, по мнению Дж. Грея, «позволяет приверженцам различных культурных традиций  обеспечить отражение этих традиций в правовых порядках, которым они должны подчиняться, не прибегая к сепаратистским действиям, неизбежным там, где единое государственное образование или поселение, охватывающее множество народов, устанавливает абстрактный, унифицированный правопорядок, коему все должны подчиняться» [76, 264].

Другое направление в рамках социокультурного и духовно-нравственного измерения государственного властвования характеризует институциональные и функциональные характеристики государственной власти со структурно-процессуальных позиций. Этот теоретико-методологический подход базируется на рассмотрении политического порядка в качестве объективной структурно-процессуальной тотальности: «Здесь основной акцент делается на исторических социальных контекстах и модальностях власти», и этот взгляд на властную организацию общества, по мнению Г. Тербона, сформировался в рамках диалектико-материалистической методологии [8, 77].

В данном случае обосновывается, что «содержание» властных отношений, их институционализация в определённые политические структуры, детерминирующие процесс государственного управления, зависят от типа общества, основанного на конкретно-исторической специфике социально-экономических отношений. В этом аспекте «власть в обществе, конечно, следует изучать не только с точки зрения неспецифической, надорганизованной власти организованных элит, но и с точки зрения самой формы организации, особенно формы организации  труда, который различается по типу и объёму господства и независимости, но марксистский акцент на эксплуатации и классе связан с рассмотрением власти лишь в общем понимании последней... Определение власти с точки зрения ответственности, выбора и согласия и разграничения между судьбой, принуждением, авторитетом, манипулированием и властью присущи субъективистскому дискурсу и как таковые лежат за рамками собственно марксистского анализа. Последний начинается не “с точки зрения  действующего лица”, а с точки зрения разворачивающихся социальных процессов» [8, 78].

Кроме того, в рамках данного направления важны не только структуры, обеспечивающие определённую конфигурацию властных институций и функциональную направленность, но и процессы воспроизводства властных отношений в обществе. Иными словами, в функциональные обязанности институтов государственной власти, как особой структуры, порождённой сложившейся системой социально-экономических отношений, входят производство и воспроизводство публичных отношений, поддержание определённой формы господства и типа государственно-правовой организации.

Литература:

1.      Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1998. 

2.      Смолин М.Б. Россия и демократия: «Если нам суждено жить, мы должны искать иных путей» // Тихомиров Л.А. Россия и демократия. М., 2007.

3.      Казанский П.Е. Власть Всероссийского Императора. М., 2007.

4.      Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М., 1998.

5.      Шемшук В.А. Этическое государство: прошлое, настоящее, будущее. М., 2001.

6.      Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М., 1995.

7.      Грей Дж. Поминки по Просвещению: политика и культура на закате современности. М., 2003.

8.      Тербон Г. Что делает правящий класс. Когда он правит? Некоторые размышления о различных подходах к изучению власти в обществе // Логос. 2003. № 6.


[1] Данная политическая установка проявляет устойчивость и в современном политическом и правовом мышлении, получив своеобразное институционально-правовое оформление на конституционном уровне. Так, действующая Конституция РФ, определяя в ст. 10 основы политической организации государственной власти, устанавливает, что последняя разделяется на исполнительную, законодательную и судебную; однако в ст. 11 КРФ (отражающей принципы реализации публичной власти в государстве, т.е. какие органы реально осуществляют государственную власть) отмечается, что власть реально осуществляют Президент РФ, Федеральное собрание РФ, Правительство РФ и суды. При этом из текста Основного закона очевидно, что власть Президента РФ является центральной, символически выражающей единство системы публичной власти и целостность политического режима.