Д.ф.н. Стоцкая Т.Г.

Самарский государственный архитектурно-строительный университет, Россия

ЭВРИСТИЧЕСКАЯ ЦЕННОСТЬ КАТЕГОРИИ «РАЦИОНАЛЬНОСТЬ»

Кризис классических представление о рациональности (под которым, прежде всего, следует понимать кризис научной парадигмы Нового времени и, как следствие, переосмысление самих основ европейской философии), оказывается теснейшим образом связан с успехами и достижениями в научно-технической сфере. С середины XIX столетия философия обнаруживает свою зависимость от этих успехов, поскольку не только логически и методологически обслуживает интересы научного развития (в качестве теории познания), но и в качестве мировоззрения опирается на науку, заимствуя у нее предмет, собственные методы и принципы, а во многом также и свою теоретическую форму.

В условиях общего кризиса не только науки с выработанными в ее составе понятиями, но и потрясения в самих культурных формах европейского, ориентированного на силу науки, разума, классический рационализм обнаруживает уязвимость своих фундаментальных предпосылок, среди которых можно выделить следующие:

- некритическая вера в научный прогресс (в поступательное, линейное приращение знания);

- вера во всесилие и субстанциальный характер технического и экономического развития;

- предпосылка, согласно которой именно этими достижениями всецело определяется и навечно гарантируется в сущностно неизменном виде все бытие европейской культуры.

Речь, таким образом, идет о том типе философии, основания которого были заложены гуманистической революцией эпохи Возрождения, и который начал давать первые ощутимые плоды в эпоху Бэкона и Декарта. Именно с эпохой Нового времени в истории Европы связано начало научной экспансии Разума, подкрепленной великими научно-техническими изобретениями XVII-XIX веков.

Если же иметь в виду европейское философское развитие только в XIX веке - более узкий и близкий к нам промежуток времени, - проследив роль философии и ее отношение к науке и научному разуму, то можно заметить, что вся европейская философия XIX века от Канта и Гегеля до Конта и Спенсера, за достаточно редкими исключениями, развивалась под лозунгами научности и рационализма. Эта философия стремилась быть научной философией, и в общей своей массе отвергала как антинаучность и иррационализм все то, что было или казалось ей несовместимым с наукой. Другими словами, европейская философия в целом (за теми же самыми исключениями) принимала исходные принципы и конечные критерии научного разума как свои высшие и окончательные принципы и критерии. При этом наиболее строгие и развитые из наук (математика и математически ориентированное естествознание) философия первой половины XIX столетия почитала за образец. [ 1, с. 184-191]

Как следствие такой преимущественно сциентистской ориентации вполне естественным представляется тот факт, что кризис европейского сознания в начале ХХ века не мог не сказаться в самой существенной переориентации значительной части европейского мышления, культуры, науки, и, наконец, философии – среди тех ее передовых представителей, которые наиболее остро прочувствовали приближение этого кризиса. Главные предмет такого переосмысления - научные принципы и критерии, а также сама идея научности в той ее специфической форме, какую она приобрела в ходе предшествующего развития.

Важно при этом заметить, что указанные потрясения отнюдь не исчерпываются лишь своими духовными и идейными составляющими (кризис европейской образованности, науки, культуры и социальных норм поведения), - не менее мощными и ощутимыми стали и их исторические и общесоциальные последствия (инновации в области техники, болезненная ломка традиционных устоявшихся экономических структур и институтов, существенные трансформации в политическом сознании).

Осознание указанного положения дел во всей его полноте породило целый комплекс вопросов, во многом парадигмальных для современной европейской рациональной культуры: о характере исходных оснований научного разума, о тех целях, каким он может служить и каким он служит в тех или иных исторических условиях, о реальных и идеальных его критериях, а также о критериях разумного вообще, если таковые существуют. Речь, таким образом, может идти о том, является ли научное познание в том его виде, в каком оно известно нам, абсолютной и единственно объективной формой познания, - или же оно является только функцией определенной исторической эпохи. В последнем случае мы должны были бы говорить – как это и делают ряд видных современных исследователей – что феномен рациональности, по своему существу преходящий и временный, несет на себе все специфические черты породившей его эпохи и, соответственно, приходит вместе с ней и с ней же уходит, чтобы уступить место каким-то другим формам.

Однако, против тезиса о всецело исторической обусловленности феномена рациональности сегодня существует ряд серьезных аргументов. На наш взгляд, правильнее было бы говорить о частичной обусловленности только классического рационализма. Что же касается рацио как фундаментальной направленности человеческого мышления, то это понятие не исчерпывается только классическим рационализмом. Вся философия XIX - ХХ столетия демонстрирует богатый и отнюдь не до конца освоенный философский (логический, эпистемологический и онтологический) ресурс для осмысления понятия рациональности.

Литература:

1. Гайденко, П. П. История новоевропейской философии в ее связи с наукой [Текст] / П. П. Гайденко. – М.: Универ. кн., 2000. - 455 с.