История/1.
Отечественная история
Д. культурологии
Арцыбашева Т.Н.
«ВЕЛИКИЕ АЛЕКСАНДРОВСКИЕ РЕФОРМЫ»:
ВЗГЛЯД КУЛЬТУРОЛОГА
Вторая половина XIX и рубеж XIX–XX вв. – судьбоносное время в истории России, значимость
которого может сравниться разве что с эпохой Петровских преобразований. Все
было в нем: изжившая себя крепостническая система, политические и человеческие
драмы, поступательное экономическое развитие и изменения социальной структуры
общества, мощный подъем общественного движения… А главное, была серия блистательных реформ,
создавшая условия формирования культурно-национальной самодостаточности
российского народа, доныне удерживающей единство Отечества.
Нынешнее «порубежье» рождает ощущение переклички современного реформаторства со временем «Великих реформ». А значит, происходившее в нем позволяет предугадать возможные последствия «постсоветской перестройки», на уроках прошлого проследить взаимосвязь (взаимозависимость) социокультурных преобразований и целенаправленной административно-политической и хозяйственно-экономической модернизации.
Более того,
противоречия и опасности сегодняшнего мира, в том числе мира российского,
заставляют задуматься об охранительной роли национально-государственной и
культурной идентификации, которая, как писал на излете перестройки советский
культуролог Ю.М. Лотман, «всегда связана с историей, всегда подразумевает
непрерывность нравственной, интеллектуальной, духовной жизни человека, общества
и человечества. И потому, когда мы говорим о культуре нашей, современной, мы,
может быть, сами того не подозревая, говорим и об огромном пути, который эта
культура прошла» [3, с. 8].
Сегодня нет сомнений, что реформы в России
второй половины XIX века – системное
многовекторное преобразование, что делает его изучение максимально
притягательным для ученых: историков, социологов, юристов, экономистов... Однако, как выразился современный
отечественный исследователь И.В. Кондаков в своей статье о Ю.М. Лотмане, только
наука о культуре дает «сознание причастности к фундаментальным закономерностям
всемирной истории <…> В самом деле,
заметить, например, внутреннее сродство эпохи далекого Московского царства – с
конца XV по какую-то часть XVII в. – и советской эпохи мог только культуролог,
привыкший к широким типологическим сравнениям и эпохальным обобщениям <…>
сама логика истории, а еще точнее, истории культуры позволяла культурологу
строить прогнозы грядущего с высокой точностью в деталях. Все узнаваемо до
оторопи: в начальных событиях Смутного времени XVII в. точно прочитывается агония позднесоветского режима
и первые шаги постсоветской реальности. И та, и другая эпоха говорят
современникам и потомкам на языке смуты, а русская истории предстает в
освещении ученых конца XX в. как
циклически повторяющаяся, пульсирующая, одновременно и равная себе, и отличная
от себя» [2,
с. 168].
В контексте «лотмановского видения»
вырисовывается аналогия и двух других «рубежный российских эпох» – вт. пол. XIX – нач. XX вв. и конец XX – нач. XXI вв., равно
как и базовые основания и концептуальная векторальность их культурологического
сопоставления. Нельзя, например, не заметить, что «Великие реформы» в разных
областях отечественной жизни инициировались, разрабатывались и воплощались
сверху (что и ныне весьма актуально). Однако, как пишет Т.И. Волкова,
«либеральные чиновники Александровского времени, преодолев недоверие к
обществу, приняли решение включить в процесс преобразований социальные силы,
заинтересованные в разложении традиционных форм жизни в стране, что позволяло
углубить модернизацию России и в более короткие сроки превратить ее в сильную
державу» [1, с. 53], делая ставку на реформировании не только экономического
уклада, но всех сфер социокультурной жизни.
По плану
Александра II с 1860 по 1870 гг. были проведены следующие реформы:
университетская (1863), судебная (1864), печати (1865), военная (1874); введено
самоуправление в земствах (1864) и городах (1870). Принятые меры явили собой
наиболее значимую в отечественной истории попытку системной модернизации, когда
реформировались и технологии, и социальные институты, способствуя духовному и
социальному освобождению общества и активизации культурных процессов,
выразившейся не только философско-художественным взлетом элитарного, по-сути,
Серебряного века, но повсеместным повышением провинциального самосознания.
Культурная и общественная жизнь переставала стягиваться
исключительно к центру, оставляя провинцию безучастной и инертной к судьбам
державы. Освобождение
от крепостной зависимости и вхождение в товарно-денежные отношения широких
слоев крестьянства существенным образом изменило социальную стратификацию,
приведя к перераспределению творческой активности, преодолению замкнутости
духовного развития различных социальных групп и к диалогичности культуры.
Ускорились процессы урбанизации, активизировалась социальная мобильность. В городах росла торгово-промышленная буржуазия, появился новый социальный слой – пролетариат, формировавшийся из мещанской и крестьянской среды. Специфически национальной формой модернизации стала деятельность земств, усилившая ее культурные компоненты. Роль преобразователей общества и культуротворцев в значительной степени взяла на себя научно-художественная и «земская интеллигенция» – врачи, учителя, агрономы, ветеринары, служащие государственных учреждений. Постепенно формировалось гражданское общество, представленное различными ассоциациями, обществами и движениями. Заметным культурным явлением в губернских городах стали художественные объединения, музеи, картинные галереи, открывавшиеся на средства местных промышленников и меценатов и ранее известные только столицам. Начали выполнять социокультурные функции периодические издания, формировавшие «новую культурную идентичность и новый тип мировоззрения<…> с учетом трансляции национальных культурных традиций, которые необходимы для формирования нравственных, эстетических, религиозных и семейных ценностей современного общества» [4, с. 249].
Социальный динамизм XIX столетия охватил и российскую деревню: отходничество
изменило институт семьи, повлекло за собой нарушение половозрастной структуры
межпоколенных отношений, расширило взгляд крестьянина на мироустройство,
заложив в него «представление о многовариантности жизненных ситуаций и о праве
человека создавать свое жизненное пространство, а не следовать сложившейся
традиции. Иначе говоря, город, со свойственной ему духом новизны,
поливариативности, если не настраивал крестьянина против традиции, то внушал
ему чувство необязательности по отношению к ней» [5, с. 114].
Скрупулезный анализ разнообразного,
освещающего Великие реформы материала со всей очевидностью демонстрируют, что,
не смотря на внутреннюю противоречивость, в силу своей системности,
комплексности и всеохватности они во многом достигли своих целей:
·
выделения основных
сословий и формирования специализированных финансовых институтов, отвечающих их
индивидуальным потребностям;
· обретения личной свободы – развития вольнонаемного рынка рабочей силы;
·
формирования
инфраструктуры – оживления торговли и предпринимательства;
·
появления местного
самоуправления, лоббирующего интересы большинства населения и способного
обеспечить его материальную поддержку;
·
размывания границы между
деревенским и городским менталитетом, формирования гражданского общества,
представленного различными ассоциациями, обществами и движениями.
·
духовно-творческого освобождения
общественной жизни, развития социальной и культурной идентичности, в том числе
региональной.
Литература:
1.
Волкова Т.И. Земский
компонент Российской модернизации // Власть. – 2009. – №12. – С. 53–55.
2.
Кондаков И.В.
«Культурный промежуток» и «культурный поворот» (Вариации на темы Ю. Тынянова и
Ю. Лотмана // ОНС. – 2008. – №4. – С. 163–176.
3.
Лотман Ю.М. Беседы о
русской культуре. – СПб.,1994. – С. 8.
4.
Нестерова В.Л. Некоторые
аспекты женского культурного мира на страницах отечественных дореволюционных журналов//
III Российский Культурологический конгресс с
международным участием. Креативность в пространстве традиции и инновации.
Тезисы докладов Санкт-Петербург.27–29 октября 2010. – Спб.: Эйдос, 2010. – С.
249.
5.
См.: Миронов Б.Н.
Развитие гражданского общества в России в XIX – начале XX века
// ОНС. – 2009. – №1. – С. 110–126.