Филологические науки/8. Родной язык и литература

К. филол. н. Хаткова И.Н.

Адыгейский государственный университет, Россия

Русский «физиологический очерк» 1840-х годов и

«На холме» Адыль-Гирея Кешева (Каламбия)

Общеизвестно, что отдельный текст не может существовать самостоятельно вне литературного, исторического и культурного контекстов. Еще М.М. Бахтин писал о том, что автор каждого текста находится в состоянии постоянного диалога с другими авторами, со всей предшествующей и современной культурой. Рождение текста невозможно без опоры на уже существующие тексты [1: 283].

Тенденция отдельно взятого текста существовать только во взаимосвязи с другими текстами привела к возникновению теории интертекстуальности, основателями которой явились, как известно, французские структуралисты Джулия Кристева, Ролан Барт, Жак Деррида и др.

Литература связана многими интертекстуальными параллелями с предшествующей литературой и культурой в целом. По оценке Р. Барта, «основу текста составляет... его выход в другие тексты, другие коды, другие знаки». Текст, собственно, «есть воплощение множества других текстов, бесконечных или, точнее, утраченных (утративших следы собственного происхождения) кодов» [2: 417]. Таким образом, «каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры…» [2: 418].

Теория интертекста позволяет по-новому осветить понятия поэтической традиции. Это, прежде всего, проблема взаимодействия автора с его предшественниками, которая традиционно рассматривалась как проблема литературных типологических и генетических схождений, влияний, заимствований, источников, традиций, взаимодействий и отталкиваний. Интертекстуальный же подход, далеко не сводясь к поискам непосредственных заимствований и аллюзий, открывает новый круг интересных возможностей. Среди них: сопоставление типологически сходных явлений (произведений, жанров, направлений) как вариаций на общие темы и структуры; выявление глубинной подоплеки анализируемых текстов [3: 11].

В контексте данных рассуждений нас интересуют те интертекстуальные отношения, которые можно выстроить между очерком «На холме» адыгского писателя-просветителя XIX века Адыль-Гирея Кешева и произведениями русских писателей 40-х годов Х1Х века, написанных в жанре «физиологического очерка».

Адыль-Гирей Кешев (1837-1872), псевдоним Каламбий, один из самых крупных адыгских писателей-просветителей второй половины Х1Х века, чьё творчество отразило эстетические искания эпохи и подверглось влиянию традиций предреформенной русской литературы.

Уже в первых произведениях Кешева (цикл «Записки черкеса», 1860г.) преобладают проблемы, характерные для «физиологического очерка». Прежде всего, это тема эмансипации женщины. В русской литературе этой теме посвящены «Полинька Сакс», «Лола Монтес» А.В. Дружинина, «Родственники» И. Панаева и др.

Более яркие следы «физиологического очерка» 40-х годов носит очерк Кешева «На холме», напечатанный в журнале «Русский вестник» в 1861 году.

Прежде всего, если пользоваться понятием Ю. Манна о локализации как своеобразной структурной категории «физиологий», в очерке Кешева присутствуют два вида локализации. Первый – это осуществление отбора и описание персонажей по социальному признаку или признаку профессии [4: 117-118]. Общество у Кешева делится на «заседателей холма», «людей работящих» и «обитателей кунацкой», дворян. Это два совершенно разных мира: «У заседателей холма свои особенные наклонности, свой образ мыслей, свой взгляд на вещи, свои идеалы, прямо противоположные стремлениям, воззрениям и идеалам кунацкой» [5: 184]. Это различие проявляется во всём, даже в теме разговоров. У «холмовников» свой этикет, своё понимание чести и славы. Повествователь с удивлением узнаёт, что на холме свои законы мести и примирения.

Таким образом, в духе русских «физиологий» сословная классификация выдвигается на первый план. Кроме того, в пределах данной категории людей – «холмовников» – выделяются ещё внутренние «подвиды»: крестьяне и обедневшие дворяне.

Второй вид локализации представлен в очерке Кешева местом обитания персонажей. За основу локализации взята часть аула, характерная столкновением лиц разных социальных групп или разных «видов» одной и той же группы, - холм. В основном здесь происходят все главные события, здесь звучат все страстные споры, рассуждения о насущных делах. Именно этот вид локализации отражён в заглавии очерка.

Физиологический очерк обычно не был развит в сюжетном отношении, не стремился к разработке сколько-нибудь сложной интриги. Очерк «На холме» также не связан твёрдой сюжетной интригой, сюжет играет лишь второстепенную роль. Это компенсируется значительной долей описательного элемента. Всякого рода описания необходимы для автора, стремящегося к всесторонней характеристике социального объекта. В очерке содержатся описания аула, занятий крестьян, их быт, споры о хозяйственных делах. Много внимания автор уделяет изображению внешнего вида «холмовников»: «…у них широкие плечи, короткие толстые шеи, ручищи, похожие на медвежьи лапы, крупные черты лица» [5: 184]. Создавая портреты своих героев, писатель обращает постоянно внимание на их мимику, жесты, движения, т.е. на всю динамику человеческой внешности. Большое внимание писатель уделяет художественному описанию наиболее типичных представителей «холмовников»: Сольмана, Хуцы, Исмеля и других. Нужно отметить, что каждое введённое в повествование лицо оказывается значительным не только для обрисовки главного героя, обстановки и среды, но имеет и самостоятельное значение. Этим достигается большая художественная убедительность самих второстепенных персонажей, а самое главное – жизненная ёмкость произведения в целом неизмеримо возрастает.

Другими компонентами наряду с описаниями являются диалоги и бытовые сценки. В большинстве случаев эти сценки имеют комическую направленность. Кешев вводит в сюжет «скандал», чрезвычайное происшествие. Такой приём позволяет обрисовать не только ситуацию, но и характеры, страстные споры героев, выявить незаметного человека, сосредоточить на нём внимание.

Таким образом, в очерке «На холме» основное внимание уделяется группам беседующих людей, обсуждениям каких-либо вопросов. Отсюда повышенная идеологичность героев. Все они носители определённой концепции жизни, одержимы жаждой самоутверждения в спорах с другими (образ Ильяса).

Как видно из выше сказанного, центральное место отведено изображению социальных низов, показу бытового и экономического уклада черкесского крестьянства. Нужно отметить здесь связь с И.С. Тургеневым, который, по мнению В.И. Кулешова, «приспособил жанр «физиологического очерка» к описанию крестьян и провинциальных помещиков, тогда как «натуральная школа» занималась описанием городской бедноты…» [6: 134-135]. Можно ещё назвать «Губернские очерки» М.Е. Салтыкова-Щедрина, «Деревню» Д.В. Григоровича, «Очерки народного быта» Н.В. Успенского и других. Таким образом, к моменту написания очерка «На холме» уже существовала определённая традиция постановки крестьянской проблемы.

Новизна в подходе к крестьянской теме писателей «натуральной школы», прежде всего Д.В. Григоровича и И.С. Тургенева, выразилась в соединении описательного и этнографического элементов. Очерки, например, В. Даля, печатавшиеся в 40-х годах, были наполнены описаниями подробностей быта, привычек крестьян. Кешев так же включает в свой очерк обширные сведения о быте и нравах адыгов, что позволило Л.Г. Голубевой считать это произведение и образцом «этнографической беллетристики», жанра, появившегося в литературе в 60-е годы Х1Х века.

Как и И.С. Тургенев, обогативший «физиологический очерк» введением образа повествователя и тем самым преодолевший «физиологизм» очерка, Кешев вводит рассказчика как лицо действующее, участвующее в описываемых событиях. Ему дана социальная характеристика, его взгляды, даже его психологические особенности выявляются в его поведении с другими персонажами. Как раз эти взаимоотношения человека и среды, являющиеся главным «нервом физиологий» [7: 274] предстают у Кешева как взаимоотношения образованного по-европейски черкеса со своими односельчанами. Здесь выдвинут на первый план традиционный для «натуральной школы» «мотив утраченных иллюзий, отказа от прежних верований, подчинения персонажа господствующей морали, принятым нормам жизни» [7: 289]. Повествователь называет свои прежние идеалы «ложной колеёй», говорит, что отказался от них «посредством целого ряда тягостных разочарований и болезненных потрясений». Поэтому происходит примирение героя с окружающим миром; романтический конфликт образованного человека с обществом, намеченный в «Записках черкеса», в очерке «На холме» разрешён. Герой сравнивает себя с пилигримом, исходившим весь мир в поисках лучшей жизни и вернувшимся на родину с разочарованной душой и твёрдым убеждением, что «нет милее родного края». Но интересно, что это разрушение прежних идеалов означает одновременно и возвращение к родным истокам. Оказывается, что в европейской среде он также одинок, также чувствует разъединение с окружающими его людьми, поэтому он вспоминает своего приятеля, который первым почувствовал эту национальную обособленность. Прекрасная пейзажная зарисовка вечера говорит о вечном примирении и душевном спокойствии: «Вечерняя прохлада заструилась в неподвижном воздухе. С реки потянуло чудной свежестью.… Наступил один из тех вечеров, когда стеснённая полуденным зноем грудь жадно захватывает в себя напитанный ароматами воздух, когда расслабленные члены получают снова бодрость и силу. В душу человека проникает тогда какое-то тихое, светлое, невыразимо-сладостное ощущение. Всё, что таится в глубине сердца чёрного, эгоистического, - желчь, накопленная рядом неудач, безысходная тоска праздной жизни, мрачное чувство несбывшихся надежд, - всё это уносится на мгновение далеко, далеко. Беспокойные порывы мысли затихают, уступив место безмятежному созерцанию и спокойному мечтанию» [5: 218].

Таким образом, содержание творчества и особенности художественного метода А.-Г. Кешева во многом определены идейно-эстетическими исканиями в русской литературе 40-50- х годов Х1Х века, т.е. традициями «натуральной школы» с её основным жанром – «физиологическим очерком».

Интертекстуальные связи, присутствующие в его произведениях становятся необходимыми структурными компонентами и несут в себе мощный эстетический потенциал, позволяя адыгскому писателю-просветителю заявить о своей подчеркнутой ориентации на русскую классическую литературу.

Литература:

1.Бахтин, М.М. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин. – М., 1979.

2.Барт, Р. От произведения к тексту / Р. Барт // Избранные работы: Семиотика: Поэтика/ Р. Барт. – М.,1989.

3.Смирнов, В.П. Порождение интертекста (Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б.Л. Пастернака) / В.П. Смирнов. – СПб., 1995.

4.Манн, Ю.В. Человек и среда (заметки о «натуральной школе») // Вопросы литературы. – 1968. - №9.

5.Каламбий (Адыль-Гирей Кешев). Записки черкеса: Избранные произведения / Каламбий. – Нальчик, 1988.

6.Кулешов, В.И. Этюды о русских писателях / В.И. Кулешов – М., 1982.

7.Манн, Ю.В. Философия и поэтика «натуральной школы» //Проблемы типологии русского реализма. – М., 1969.