Владимир Набоков о поэтике романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина»

 

Владимир Набоков, говоря о русских классиках, на первое место ставил Льва Николаевича Толстого (1828-1910) – талантливого, поистине великого писателя, автора бессмертного романа-эпопеи «Война и мир» (1869), романа «Анна Каренина» (1877). «Тургенева вы читаете, потому что это Тургенев. Толстого вы читаете потому, что просто не можете остановиться», - именно так говорил Набоков о классике в своих лекциях по русской литературе. Известно, что попасть к писателю на прикроватный столик могли только те книги, которые прошли тщательный отбор. И книги Толстого, все без исключения, получали у мэтра русско-американской литературы только положительные оценки. «Толстой – пожалуй, я не нахожу ему равного ни в одной стране. Я думаю, он много более велик, чем Пруст или Джойс…», - скажет Набоков в одном из интервью [2, с. 93].

Удивительно, но в творчестве Толстого Набокову нравилось практически все: внимание к деталям, уникальный язык описания, что, поистине, весьма редкое явление. Автор «Лолиты» был очень требователен к литературе и критически относился к творчеству «коллег по перу». Набоков отдавал автору «Анны Карениной» первое место в иерархии великих русских классиков, считая его творчество «непревзойденным» [3, с. 103]. «Поначалу может показаться, что проза Толстого насквозь пронизана его учением. На самом же деле его проповедь, вялая и расплывчатая, не имела ничего общего с политикой, а творчество отличает такая могучая, хищная сила, оригинальность и общечеловеческий смысл, что оно попросту вытеснило его учение», - именно так характеризует стиль и язык Толстого Набоков [там же, с. 104]. Безусловно, по большому счету Толстого-писателя занимали только две вещи: Жизнь и Смерть. Но, по словам Набокова, этого не мог избежать ни один великий художник [там же, с. 104].

Многие относятся к Толстому по-разному. В нем многие признают блестящего художника, и не любят проповедника. Но, в то же время, поставить отдельно Толстого-проповедника и Толстого-художника невозможно. У него были свои собственные идеалы. Он искал истину на протяжении всей своей жизни, не на секунду не останавливая поиска. «В «Анне Карениной» он воспользовался одним методом, в проповедях – другим, но, сколь бы утонченным ни было его искусство и скучными его воззрения, правда, которую он так мучительно искал и порой чудом находил прямо у себя под ногами, и без того всегда была с ним, ибо Толстой-художник и был этой правдой», - пишет Набоков [там же, с. 104]. В отличие от других писателей, Толстой упорно шел к истине. В отличие от Пушкина, Чехова или Достоевского, Толстой видел ее в красоте и соразмерности.

Объемная и очень содержательная лекция Набокова посвящена роману Л. Толстого «Анна Каренина». «Я считаю «Анну Каренину» высшим шедевром литературы девятнадцатого века», - скажет Набоков в интервью Джеймсу Моссмену [2, с. 67]. Именно это произведение Набоков считал вершиной писательского мастерства Толстого-художника. «Обычно я не пересказываю сюжета, но для «Анны Карениной» сделаю исключение, так как сюжет ее по природе своей нравственный. Это клубок этических мотивов, на которых нужно остановиться, прежде чем мы сможем наслаждаться романом на более высоком уровне», - говорит автор «Лолиты» во вступлении. Набоков начинает свою лекцию с пересказа романа, вкрапляя свое отношение к героям или событиям, происходящим вокруг них. Поистине, роман поражает своим размахом, показывая целую россыпь характеров и типичных представителей высшего света того времени. С самого начала можно понять отношение Набокова к главной героине романа – Анне, которая для мэтра была воплощением нравственности в романе, несмотря на ее измену. «Анна не обычная женщина, не просто образец женственности, это натура глубокая, полная сосредоточенного и серьезного нравственного чувства, все в ней значительно и глубоко, в том числе ее любовь» [3, с. 106]. Но при этом Набоков отмечает, что до встречи с Вронским она вела жизнь «поверхностную» [там же, с. 106], то есть пребывала в некотором забвении, пока не появился красавец Вронский и не заставил ее посмотреть на мир другими глазами, почувствовать, что такое любовь. Набоков говорит о ее нежелании и неумении вести «двойную игру», двойную жизнь, хотя она могла и не разводиться с мужем, оставаясь в любовных отношениях с Вронским. Но Анна бросает мужа, расстается с сыном, едет за Вронским, но его любовь оказывается бездуховной. Эта любовь основана лишь на физической страсти и в ней нет места высокому. «Лицемерное общество шокировано не столько ее связью, сколько полным пренебрежением к светским приличиям», - пишет Набоков [там же, с. 107]. С точки зрения Набокова, автор наказывает свою героиню за то, что её любовь не духовна, она плотская. «Вопиющую телесность» Толстой не принимал в женщинах. Он мог хорошо относиться к своему женскому персонажу, только тогда, когда персонаж этот «поднимался на духовный уровень». Телесность, женственность Анны Л. Толстой рисует читателю с нескрываемым раздражением. Кити – девушка не такая, как Анна, она не столь выделяется на ее фоне, однако она оказывается способна на любовь совершенно другого вида, на «нравственную любовь».

Отношение к мужу Анны, Каренину, у Набокова по большей части нейтральное, хотя он и смотрит на него зачастую через призму восприятия Анны, которая начинает тяготиться их браком по ходу развития отношений с Вронским. Но Набоков при этом говорит о том, что «в глубине души Анна любит его так же, как и Вронского: обоих зовут Алексеями, оба они снятся ей во сне как спутники ее жизни» [там же, с. 107].

К Вронскому Набоков относится очень негативно, считая его «не очень глубоким, бездарным во всем», «вертопрахом с плоским воображением» [там же, с. 107]. Тем не менее, Набоков отмечает, что Вронский человек «светский, он только выигрывает от скандала, его приглашают повсюду, он кружится в вихре светской жизни» [там же, с. 107]. Набоков нигде не уличает его в злом умысле: все, что произошло, было сделано Вронским без какого-то подтекста или умысла.

Наибольшую симпатию из всех героев у Набокова вызывает Левин. Мэтр неслучайно много говорит о персонаже, он видит в нём Альтер-эго Толстого. Левин, натура глубокая и думающая, постепенно по ходу книги приходит к вере, причем, по замечанию Набокова, к вере, которой и придерживался сам автор романа: «Левин, который годами не бывал в церкви и считал себя атеистом, чувствует первые схватки рождения веры, их вновь сменяют сомнения, но в конце книги мы видим, что он переживает внутренний переворот, обретает благодать, и Толстой деликатно тянет его в секту толстовцев» [там же, с. 109]. Брак Кити и Левина, по мнению Толстого, обречён на счастье, потому как Левин способен на большую и чистую любовь, в отличие от Вронского, который мог испытывать только физическую, ненастоящую любовь. По меткому замечанию Набокова, «женитьба Левина основана на метафизическом, а не физическом представлении о любви, на готовности к самопожертвованию, на взаимном уважении» [там же, с. 108]. Толстой был сторонником такой любви и поэтому он «одаривает» Кити и Левина счастливым браком, а Анну и Вронского делает несчастными.

Толстой, будучи неустанно ищущим истину человеком, неоднократно обращался к мотивам христианства в своих произведениях. Так называемые «житийные традиции», или агиографическая книжность характерная для древнерусской литературы, присутствовали в его творчестве. Житие святого – это не его биография как таковая, а описание его пути к спасению, воссоединению с Богом. Поэтому набор стандартных мотивов отражает, прежде всего, не литературные приемы построения биографии, а динамику спасения, того пути в Царство Небесное, который проложен данным святым. Житие абстрагирует эту схему спасения, и поэтому само описание жизни делается обобщённо-типическим. Традиции житийной книжности оказали значительное влияние на формирование духовной поэтики Льва Толстого. Поэтому применение жития к анализу его поэтики прольет свет на многие моменты в структуре романа «Анна Каренина».

На сегодняшний день в исследованиях романа факт упоминания в речи Анны образа святой Марии Египетской практически не изучен. Исследователь А. Гродецкая рассматривает данную реминисценцию как доказательство своеобразного преображения главной героини в финале романа. Находясь после рождения дочери на грани жизни и смерти, Анна в бреду говорит Каренину о святой мученице Марии Египетской, но не помнит ее имени, а лишь описывает ее житие: «Я теперь умираю… Одно мне нужно: ты прости меня, прости совсем! Я ужасна, но мне няня говорила: святая мученица – как ее звали? – она хуже была…» [1, с. 437]. Речь идет о мученице Марии Египетской. Для понимания композиционного вплетения Толстым образа мученицы в структуру романа, обратимся к толкованию жития святой.

Мария Египетская считается покровительницей женщин, которые каются в грехе сладострастия и прелюбодеяния. В романе «Анна Каренина» упоминание в романе о житийной святой Марии Египетской не случайно. Толстой использовал образ святой как завуалированный миф, на который создана проекция жизненного пути Анны Карениной. «В романе Толстого житие выступает своеобразной предтечей опускания души Анны в глубокий колодец», - пишет исследователь А. Гродецкая [там же, с. 442].

Мотивы дьявола и ада еще в самом начале романа следуют за Анной. В эпизоде во время пребывания героини на московском балу ее красота  дана глазами Кити. Словно что-то сверхъестественное сила притягивает ее  взгляд к Анне. Кити с ужасом ощущает ее демоническую прелесть: «…но было что-то ужасное и жестокое в ее прелести» [4]. «Да, что-то чуждое, бесовское и прелестное есть в ней», – говорит Кити [там же].

«Бесовская прелесть» - удачно найденный Толстым архаизм, тонко и ёмко рисующий читателю образ Анны», - пишет Набоков [3, с. 439]. Мотив ада проскальзывает как будто случайно в реплике Каренина в семейном эпизоде после возвращения Анны в Петербург. На вопрос Анны, что он читает, Каренин отвечает, что читает книгу, в названии которой есть слово «ад» - «Poesie des enfers» [4]. Тема ада, которая не случайно вплетена Толстым в роман, является символом все нарастающего возмездия, приближения того, от чего не убежать. Общеизвестна христианская догма – все самоубийцы после смерти попадают в ад. Тема ада предвещает скорую гибель героини и ее участь на Великом суде.

Еще одна сцена  в романе содержит «дьявольский» подтекст. В салоне Бетси Тверской  звучит светский каламбур о женщинах, имеющих любовников и не имеющих их, о женщинах «с тенью» и без нее. Ошибочно упоминается имя Гримма, но очевидна аллюзия на замещение тенью человеческого обличья. Так, Анна – человек, утративший свою «тень», свое духовное «я». Ради тени Вронского, страсти, она пожертвовала своей «благодатью». История Анны становится в восприятии читателя историей постепенной утраты человеком собственного имени, «благодати». Светский каламбур о женщинах с чужой «тенью» таит тему дьявола, овладевшего душой человека, ставшего его вторым «я».

Дьявол и ад в романе не просто символы страсти и греховности. Традиционные житийные образы воплощаются в кошмаре Анны и в образе железной дороги – символа душевного порыва, отрицания, а также символа расставаний и предстоящих изменений [5]. Анне снится лохматый мужик. Он выступает неким символом приближающегося возмездия, расплаты. Казалось бы, сон ее навеян увиденным в вагоне. Женщина, замерзшая, возмущается относительно качества топки. Мужчина-истопник, который следит за температурой в вагоне. Но в странном «железнодорожном» сновидении Анны истопник теряет свои реальные очертания и превращается в беса, хлопочущего у адской топки: «Мужик этот с длинною талией принялся грызть что-то в стене… потом что-то страшно заскрипело и застучало, как будто раздирали кого-то; потом красный огонь ослепил глаза, и потом все закрылось стеной. Анна почувствовала, что она провалилась» [4]. Владимир Набоков, так комментирует этот эпизод: «Кошмар Анны и Вронского принимает образ страшного мужичка с рыжей бородой, склонившегося над мешком, копошащегося в нем и что-то бормочущего по-французски, хотя по виду это русский пролетарий» [3, с. 440]. Набоков также видит во сне Анны что-то зловещее и необъяснимое, хотя и задумка Толстого об образе дьявола и близкой расплаты ему понятна сразу.

Возможно, образ лохматого мужика является символом близкой кончины, а сам мужик выступает проводником Анны в царство смерти. Он обладает сверхъестественной, нечеловеческой силой. Мужик во сне занимается железом, но Анна понимает, что это лишь метафора, на самом деле он занимается ею. Это словно сатана, который мучает Анну. В описании Толстого сама железная дорога начинает ассоциироваться с адской печью и сатаной. Набоков, во время лекций о Л. Толстом приносил с собой чертеж внутреннего устройства вагона железной дороги между Москвой и Санкт-Петербургом, чтобы студенты лучше понимали обстановку, прониклись духом романа. В одном из интервью Набоков упомянул, что поезд, в котором путешествовала Анна, навеивает ему «жуткое уныние и тоску, а дорога – бесконечность» [2, с. 106]. Великий мэтр также обратил внимание на композиционный прием Толстого, применившего железную дорогу в качестве символа безысходности и дьявольского начала.

Владимир Набоков не упускает удивительной детали в ходе анализа текста. Он обнаруживает в романе Толстого тот самый «поток сознания», который был позже «изобретен» Джойсом. Анна, незадолго до своей смерти начинает бессознательно мыслить: «Контора и склад. Зубной врач. Да, я скажу Долли все. Она не любит Вронского. Будет стыдно, больно, но я все скажу ей. Она любит меня, и я последую ее совету. Я не покорюсь ему; я не позволю ему воспитывать себя. Филиппов, калачи. Говорят, что они возят тесто в Петербург. Вода московская так хороша. А мытищинские колодцы и блины» [4]. Как пишет Набоков, «поток сознания, или Внутренний Монолог – способ изображения, изобретенный Толстым, русским писателем, задолго до Джеймса Джойса. Это естественный ход сознания, то натыкающийся на чувства и воспоминания, то уходящий под землю, то, как скрытый ключ, бьющий из-под земли и отражающий частицы внешнего мира; своего рода запись сознания действующего лица, текущего вперед и вперед, перескакивание с одного образа или идеи на другую без всякого авторского комментария или истолкования» [3, с. 443]. У Толстого этот прием не раскрыт полностью, он только робко появляется на страницах романа, по сути, никак себя не обозначая. У Джеймса Джойса он доведен до максимальной степени объективной записи.

Владимир Набоков, высоко ценивший творчество Льва Толстого, оценивал роман «Анна Каренина», как «один из величайших шедевров мировой классики» [там же, с. 443]. Не зря одна из лекций посвящена детальному и скрупулезному разбору произведения. Он считал Толстого поистине великим мастером, а его произведения – бесспорными шедеврами искусства. В Толстом Набоков видел не просто блестящего писателя, но и удивительного волшебника, завлекавшего читателя своей «магией рассказа».

 

Список литературы:

1.     Гродецкая А. Агиографические прообразы в «Анне Карениной» [жития блудниц и любодеиц и сюжетная линия главной героини романа] // Труды Отдела древнерусской литературы. – Т. 48. – СПб., 1993. – С. 433-445.

2.     Мельников Н. Владимир Набоков. Интервью 1932-1977. – М.: 2002.

3.     Набоков В. Лекции по русской литературе: Чехов, Достоевский, Гоголь, Горький, Толстой, Тургенев. – М.: 1996.

4.     Толстой Л. Анна Каренина // [Электронный ресурс: http://az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewich/text_0080.shtml].

5.       Энциклопедия символики и геральдики // [Электронный ресурс: www.sybolarium.ru].