Филологические науки / Русский язык и литература

Д. филол. н. Ибатуллина Г.М.

Башкирский государственный университет

(Стерлитамакский филиал), Россия

Архетип Психеи в художественном мире А.Н. Островского

Смыслопорождающая роль архетипических мотивов в художественном мире А.Н. Островского – проблема столь же очевидная, сколь и малоизученная в современном литературоведении. Наша статья посвящена одному из аспектов данной проблематики: исследованию функций архетипа Психеи в структуре женских образов пьес Островского, прежде всего речь пойдет о героинях «Бесприданницы», «Грозы» и «Снегурочки». Разумеется, в рамках небольшой статьи мы не претендуем на полноту описания образно-смысловой парадигмы данного архетипа, это остается перспективой дальнейших исследований, здесь же мы ограничимся постановкой проблемы и обозначим узловые моменты в путях ее решения.

История Психеи, известная в основном в переложении Апулея [1], стала олицетворением драматизма судьбы человеческой Души в ее земных странствиях. В структуре этого первообраза и связанного с ним сюжета можно выделить ряд знаковых черт, находящих отчетливые параллели в логике изображения названных выше героинь Островского. Начнем с того, что все три героини (Лариса Огудалова, Катерина, Снегурочка), подобно Психее, обнаруживают отчетливо выраженную «иноприродность» окружающей их реальности: это существа духовно утонченные, причастные к высшей гармонии и к высшим бытийным сферам, обреченные поэтому на непонимание их людьми, мыслящими слишком «земными» мерками. Все три – «Небесные девы», явившиеся в земной мир, но сохранившие изначальную для Психеи-Души чистоту, предельную искренность (обнаженность души), высоту идеалов, индивидуальную самобытность и оригинальность, творческое начало, внутреннюю свободу; по сути, во всех трех героинях, так же, как в Психее, обозначен потенциал «божественности»: красота духа и души как воплощение «образа и подобия Божьего» (вспомним, Психея настолько прекрасна, что люди начинают поклоняться ей, как богине).

Однако миф о Психее изображает ее внутренне амбивалентной: Психея становится также и олицетворением стихийно-иррациональных начал Души, что находит отражение в сюжетной коллизии нарушенного табу. Эти мотивы архетипически-знаково отображены и в героинях Островского, для которых характерно спонтанно-непосредственное самовыражение души, интуитивно-инстинктивная во многом природа их внутренних идеалов и ценностей, импульсивная непредсказуемость поступков. Снегурочка как «буквальное» порождение стихийных сил природы оказывается здесь архетипически репрезентативным персонажем, но в Катерине и Ларисе связь со стихийными энергиями и первоэлементами, субстанциальная одноприродность им проявлена не в меньшей мере, особенно значимы мотивы их внутренней причастности к огненной и водной стихиям. «Огненная» природа героинь проявлена прежде всего в их страстных, темпераментных натурах («Такая уж я зародилась, горячая!...», – говорит, например, о себе Катерина [2, с. 227]). Водная семантика в обеих пьесах воплощена в первую очередь в образе Волги, которая становится для героинь их своеобразным аlter ego и одновременно – символом стихийных сил национальной души. В Снегурочке, «Мороза порожденьи», водное и огненное начала представлены в инвариантных метаморфозах: снег и лед – образно-смысловая инверсия воды, мороз – огня; пробуждение души и любви в Снегурочке выражается в обращенной трансформации ее стихиальных субстанций.

Мотив нарушенного запрета также актуализирован в судьбах всех трех героинь и, так же, как в мифе о Психее, оказывается сюжетообразующим, порождающим основной драматический конфликт произведения. Более того, истории Катерины, Ларисы, Снегурочки могут быть прочитаны в данном контексте как инварианты истории Психеи, поскольку мотив нарушенного табу непосредственно связан во всех сюжетах с любовной коллизией («запретная» любовь, мотив утраты возлюбленного), а также с «танатологическим» конфликтом. Стихийные энергии души, как и стихии природы, амбивалентны по своей сути, они могут обернуться как созидательной, так и разрушительной силой. Поэтому для каждой из героинь любовь становится и кульминацией их жизни, и любовь же приводит их к пороговой границе между жизнью и смертью. Встреча с любовью (Эросом) и в истории Психеи, и в сюжетах судеб героинь Островского оказывается одновременно и встречей с Танатосом – с силами царства смерти.

Мифологемная триада Любовь – Жизнь – Смерть интерпретируется в образно-смысловой парадигме каждого сюжета как контрапунктное в своей основе триединство, «нераздельное и неслиянное», хотя, на первый взгляд, между сюжетом Психеи и историями героинь Островского обнаруживается существенное различие. Путь Психеи – путь испытаний смертью и итоговое преодоление ее: Душа обретает бессмертие в вечности, соединившись с энергиями Эроса – любви. Истории Катерины, Ларисы и Снегурочки приходят к трагическому финалу: утрате жизни и любви. Однако гибель всех трех героинь в изображении драматурга – тот же путь к вечности, поскольку несет им освобождение от пут несовершенной земной реальности; более того, смерть для каждой из них становится и парадоксальным утверждением истинной ценности Любви: ведь именно из-за любви и ради любви они готовы на любые жертвы, поэтому отказываются от всех компромиссов, в которых привычно существует боʹльшая часть человечества.

Литература:

1. Апулей. Апология, или Речь в защиту самого себя от обвинения в магии; Метаморфозы: В XI книгах; Флориды / Отв. ред. М.Е. Грабарь-Пассек. – М.: Изд-во АН СССР, 1956. – 435 с.

2. Островский А.Н. Полное собрание сочинений в 12 т. / под общ. ред. Г.И. Владыкина и др. Т. 2. Пьесы (1856 – 1866). – М.: Искусство, 1974. – 808 с.