Филология                                                                                                             Бориева Д.Р. аспирант ПГЛУ

АНТРОПОЦЕНТРИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ОПИСАНИЮ ЯЗЫКА.

Понятие антропоцентризма, несмотря на свою популярность, а может быть, благодаря ей, толкуется весьма широко и, что более важно, неопределенно.

Например, антропный принцип в естествознании — это элемент научного

мировоззрения, получившего название глобального эволюционизма, призванный объяснить появление человека как формы жизни.

Антропоцентризмом в философии принято называть характерное для западного типа обществ мировоззрение, противостоящее в части обоснования места человека в мире космоцентризму и теоцентризму. Его появление связывают с определенным историческим временем — эпохой Возрождения (хотя многие исследователи усматривают корни антропоцентризма и в античности).

Антропологический поворот — это ситуация в гуманитарных науках XX в., явившаяся своего рода реакцией на обозначенную выше классическую схему познания и связанная с попытками ее преодоления. Рефлексы ее в естественных науках обнаруживаются в формулировках антропного принципа.

Во-первых, антропоцентризм понимается онтологически, как свойство некоторых языковых единиц, в которых непосредственно представлено «слишком человеческое». В этом плане новизна подхода заключается в обнаружении данных единиц или обнаружении особых (человекоразмерных) свойств у каких угодно единиц языка. Часто выбор предмета произволен и зависит от рода прежних интересов исследователя. Надо сказать, что перечень этих языковых единиц остается открытым. Таковыми признаются эгоцентрические элементы (от местоимений до глаголов пропозициональной установки), экспрессивно-эмоциональная, оценочная и образная лексика, фразеология, риторический вопрос, плеоназм и т.д.[2, 22-28]. А под человеческим понимается разное: динамическое в противовес статическому (системе), субъективное в противовес объективному (системе), эмоциональное — рациональному. 

Подобная онтология слишком незамысловата и провоцирует на афоризмы вроде того, что в языке нет ничего человеческого, кроме... самого языка.

Более «продвинутая» онтологическая  трактовка антропоцентризма носит несколько иной характер: язык отражает объективную действительность через внутренний мир человека (мотивы и цели его деятельности, ценностные ориентации и т.д.) и, отражая, часто трансформирует его сообразно им. С таким пониманием «человеческого» в языке связаны исследования картины мира (языковой картины мира), чаще наивной, теоретически подкрепляемые постулатом Протагора «Человек — мера всех вещей», где акцентируются антропоморфные свойства языка. По сути, здесь под антропоцентризмом языка понимается антропоморфизм. При всем при том, что такие опусы иногда достаточно занимательны и изящны, чаще всего результат исследования не соответствует масштабности задач или представляет очевидное как невероятное: для того чтобы выяснить, что язык дает представление о человеке как о существе, у которого две ноги, два глаза и одна голова, разум в голове и чувство в душе, нет необходимости проводить научное исследование.

В 1960 г. Дж. Сомервилл, известный американский социолог, будучи человеком с юмором, опубликовал в научном журнале статью, в которой объявил о создании им новой науки — зонтикологии. Это наука, изучающая закономерности использования зонтиков людьми. Сомервилл писал, что его исследования позволили ему установить два закона зонтикологии: 1) закон цветового предпочтения, согласно которому мужчины предпочитают черные, а женщины — цветные зонтики, и 2) закон преимущественного приобретения зонтиков в условиях плохой погоды. Почему зонтикология — всего лишь шутка? Да только потому, что тут овчинка выделки не стоит: конечно, можно строить специальную науку о зонтиках, но общество не нуждается во всем том объеме знаний, который можно собрать в такой науке.

Кроме того, тезис об антропоморфном характере человеческого мировидения (далеко не новый!) у многих авторов выступает одновременно в виде логической посылки и вывода, так что само исследование сводится к пространной иллюстрации данного тезиса. Или же ущербность умозаключения камуфлируется псевдосиллогизмом: антропоморфный характер человеческого мышления и языка является следствием того, что человек — центральная фигура в мире и даже в космосе. Впрочем, причина и следствие в данной фигуре силлогизма свободно меняются местами вопреки законам формальной логики. Так, А.Г. Масалеев, например, обосновывает центральное положение человека в космосе тем, что «ничьей иной позиции, кроме как позиции самого человека, ни в науке, ни в культуре не существует и существовать не может»[5,38]. Последний аргумент представляется неполным без сакраментального — «потому что не может быть никогда!» Для подобной аргументации, вообще говоря, можно привести массу контраргументов в том же стиле. К примеру: человек является центром мира лишь потому, что он сам себя таким образом позиционирует.

В целом и в частностях, антропоморфизм мировидения — весьма спорное основание для гордости, хотя и неизбежный эффект человеческого разума. Познание человеком окружающего его мира столь же неизбежно сопряжено с преодолением этого досадного свойства. Именно с преодолением антропоморфического мировоззрения связано становление классической рациональности у Ф. Бэкона и Р. Декарта, положенной в основу научного мировидения .

Во-вторых, под антропоцентризмом можно понимать метод исследования. Одной из ранних работ, посвященной проблеме соотношения антропо- и системоцентризма, является статья В.М. Алпатова. В.М. Алпатов рассматривает антропоцентризм и системоцентризм как гносеологические предикаты. Их противопоставленность есть противопоставленность «двух подходов  исследователя языка к своему объекту и в какой-то степени различия самих объектов, причем для автора на наш взгляд, данные категории в той степени характеризуют объект исследования, в какой последний является гносеологической категорией и тем самым отличается от языка-феномена. Иначе говоря, методология исследования включает в себя не только методы и приемы, но и объект исследования, и имплицируемые этим «антропоцентрический подход исторически первичен». По сути, в данной трактовке антропоцентризм отождествляется с интуитивизмом, суть которого заключалась, с одной стороны, в расширении предметной области исследований за счет включения в нее интуиции носителей языка, а с другой — включения в инструментарии научного исследования метода интроспекции, а также в оправдании принципа психологической адекватности системных явлений как критерия научности. В таком понимании снимается проблема конфронтации: «антропоцентричный и системоцентричный подходы всегда влияли друг на друга, и не всегда их легко отграничить». Их наиболее явным отличием является, во-первых, то, что для системоцентричного подхода «важную роль играет строгая формулировка процедур исследования»[1,15-18]. Во-вторых, подходы различаются по целям использования: для целей типологии системоцентричный подход необходим, ибо лишь на его основе можно отграничить общелингвистические закономерности от типологических особенностей исследуемого языка, но для обучения родному языку необходим антропоцентрический подход.

Кроме того, необходимость системоцентризма (=использование исследовательских процедур) очевидна для анализа периферийных неясных случаев. Зависимость же от антропоцентризма выглядит еще более фундаментальной, когда речь идет о хорошо описанных языках и прежде всего о родном языке исследователя. Дань антропоцентризму отдается при попытке выработать определение слова в рамках системоцентризма, создать классификацию частей речи; даже системоцентристскую фонологическую теорию дифференциальных признаков нельзя считать в полной мере таковой.

Последняя, по словам В.М. Алпатова, «представляет собой лишь попытку максимального отвлечения от антропоцентризма, присутствующего в ней имплицитно»[1,15-18].

Наконец, особые трудности системоцентрический подход всегда вызывал в семантике. «Лишь обращение к антропоцентризму на новой, более высокой основе дало возможность продвинуться в ее изучении».

Долгое время в качестве философской основы языкознания рассматривался диалектический материализм. Но, не адаптированный к нуждам языкознания, он имел весьма ограниченные возможности для постановки глобальных проблем последнего, и в первую очередь потому, что был создан «под другую проблематику»[3]. Язык занимал классиков марксизма не как таковой, а в связи с проблемой происхождения человека. В самом деле, трудно вывести из хрестоматийного «язык так же древен, как и сознание» сущность языка. Кроме того, разработка Марксом проблем идеального, что могло бы способствовать созданию действительной методологической основы языкознания, не популяризировалась по вполне понятным причинам — чтобы не впадать в «ересь» идеализма. По-видимому, поэтому столь неудачны были отдельные попытки связать напрямую некоторые философские и лингвистические категории (к числу таковых можно отнести работу Н.Б. Гвишиани, которая приверженность отечественных ученых материалистической идее усматривает в истолковании ими фонемы как звуковой субстанции, к тому же последнее весьма спорно)[4].

Литература

1.      Алпатов В.М. Об антропоцентричном и системоцентричном подходе к языку // Вопросы языкознания. — 1993. — № 3. С.15-18

2.     Антропоцентризм в языке и речи. — СПб., 2003.

3.       Бугорская Н.В. Язык как форма сознания // Языковое бытие человека и этноса: психолингвистический и когнитивный аспекты. — М.; Барнаул, 2003.

4.     Гвишиани Н.Б. Категории и понятия языкознания как предмет методологического исследования. —  М.; 1984.

5.     Масалеев А.Г. Человеческое измерение  Вселенной: космизм и антропоцентризм. — Екатеринбург, 1996. C.38