Философия/4. Философия культуры

Магистрант Панкина Н.А.

Казахский Национальный университет им. аль-Фараби, Казахстан

Качественные характеристики временного континуума современности: опыт до-модерного воображаемого

Понятие современности является сложным и находится на пересечении множества дискурсов – эстетического и художественного, историко-философского, политического, социологического и т.д. Его простота отрицается тем, что каждое историческое время дает современности свое имя, сопряженное с историческим самосознанием общества; его простота редуцируется множеством идеологических систем, включающих в себя вопрос о современности и её исторических предпосылках. Концептуальный снимок современности будет размыт – она ускользает и находится в постоянном движении, и наша цель состоит в фиксации этого движения: гомогенного, подчас совмещающего несколько исторических идей понимания времени в одном «кадре».

Вне рамок вестернизированного исторического нарратива дискурс о современности имеет несколько другой сценарий, и, в принципе, наделяется множественным числом, так как апроприируется каждой отдельной культурной формацией, создающей свой собственный уникальный контр-нарратив современности, свою собственную идентичность. Идея множества современностей (multiple modernities, как обозначает Шмуэль Эйзенштадт) предполагает, что мы тем лучше понимаем современный мир, а также историю современности, если воспринимаем её как непрерывное конституирование и реконституирование множества культурных программ. Один из самых важных смыслов понятия «множественные современности» заключается в том, что понятия современность и вестернизация не идентичны; западные паттерны современности – не единственно «аутентичные», хотя им и принадлежит историческое первенство, и для некоторых исследователей они все еще продолжают играть роль ориентиров [1].

Историческая модальность переживания казахстанской современности в своем публичном проявлении обращена «вглубь истории», или конкретнее – к до-модерности. Хронология казахстанской актуализации до-модерности конституируется вспять от одной точки, точки обозначающей радикальный разрыв с до-модерным прошлым и формирование анти-традиционалистской геополитической, социальной и эпистемологической парадигмы в Центральной Азии. Она может быть обозначена концом XIX - началом XX веков; временем модернизации, и её тёмной стороны - колонизации (Вальтер Миньоло); временем экспроприации советского империализма и создания Туркестанской автономной Советской Социалистической Республики; временем [очередной] встречи культуры мусульманского востока с другими культурными программами и последующей их трансформацией.

В построении тезисов мы отталкиваемся от того, история как социальное тело современности всецело принадлежит двум сферам: политики и поэтики (широкое понимание художественного и эстетического производства). В свою очередь, поэтическая компонента социального тела истории осмысляется нами через категории символического и воображаемого, включающих в себя идеологические предпосылки.

Символическое наполнение социальной реальности неизбежно находит выражение в организации экономики, система права, институтов власти, религии, а также культуры – и все эти страты социальной реальности существуют лишь как санкционированные системы символов. Их роль заключается в том, чтобы связать означаемое (представления, распоряжения, предписания действия или бездействия, а также их последствий) с символами и узаконить эту зависимость, то есть в принудительном порядке навязать ее всему обществу или определенной группе. Воображаемые социальные значения могут быть поняты как одновременно очевидный и трудно определимый промежуток между двумя границами – жизнью и эффективной организацией общества; или же как своеобразная историческая трансценденция, практика создания актуальной истории не через опыт проживания настоящего, но посредством оживления прошлого, в свою очередь обусловленная поиском нового социального воображаемого (Корнелиус Касториадис) [2].

Одновременно, не существует уникальной точки обзора, от которой мы могли бы взглянуть на историю и общество извне, равно как и «логически предшествующей» точки наблюдения, которая дала бы нам возможность вывести теорию, концептуальные точки зрения; откуда мы могли бы обозревать, созерцать общество и историю, осмыслять или отражать ее во всей целостности. История невозможна и немыслима вне продуктивного, или творческого, воображения, вне того, что мы называем радикальным воображаемым, проявляющимся одновременно и неразрывно как в историческом действии, так и в формировании универсума значений. Социальный мир в каждом отдельном случае (курсив мой – П. Н.) сформирован и структурирован в зависимости от системы подобных значений и, однажды возникнув, они существуют в поле фактического воображаемого (или воображенного) [Ibid.].

Как показывают медиа-уровень и информационное пространство, актуализация казахстанского до-модерного прошлого, а также обоснование настоящего и желаемого будущего на базе до-модерности, являются поддержкой текущего идеологического сценария. Здесь конструкт до-модерного воображаемого включает в себя такие категории, как социальная и индивидуальная гармония в лоне традиций, этическая и духовная центрированность, а также специфически-национальное, служащее архитектоникой для общественного дискурса и коллективного бытия.

Интенциональное время казахстанского культурного производства направлено на ревитализацию до-модерной культуры и на создание такой социальной онтологии, которую мы можем назвать онтологией традиций. Культура в данном случае – квинтэссенция духовности нации, ее наследие, подлежащее оживлению.

Важно отметить, что сам по себе опыт познания и актуализации прошлого не несет негативных коннотаций и, разумеется, не является реакционным. Но, тем не менее, реакционна мифологизация, рационализация прошлого, мнимая фиксация его аутентичности, которые мы может наблюдать в рамках современной казахстанской идеологической повестки дня, а также в рамках академических и философских дискурсов; которые мы можем видеть в рамках современного казахстанского художественного и эстетического производства. Примечательным также остается некое срастание до-модерных дискурсов, проводимых властью, работниками культуры и образования. Что, в свою очередь, не приводит к пролиферации исторических интерпретаций или критической историографии, а скорее наоборот – сливаясь в полифонию интерпретаций воображаемого, подчеркивает ведущий голос тотализирующей.

Современность – это выбор, а современница (современник) – та (тот), кто его свершает. Но что может произойти, если процесс конструирования современности отчужден, а инакомыслие и общественная критика законодательно запрещены? Редукция современности к до-модерности.

Литература:

1. Eisenstadt S. N., Multiple Modernities // Daedalus Journal - 2000, volume 129. - № 1. - p. 1-29.

2. Касториадис К. Воображаемое установление общества. Пер с фр./Пер Г. Волковой, С. Офертаса. Москва: Издательство "Гнозис", Издательство "Логос", 2003, 480 с.