Филологические науки / 8. Родной язык и литература

К.ф.н. Новикова А.А.

Дальневосточный федеральный университет (филиал в г. Уссурийске), Россия

Тема искусства в творчестве И.Л. Леонтьева (Щеглова)

Иван Леонтьевич Леонтьев (псевдоним – Щеглов) – один из наиболее талантливых литературных спутников А.П. Чехова конца ХIХ - начала ХХ вв. Впервые он выступил в печати в 1881 году, и с тех пор, на протяжении трех десятков лет, его произведения не сходили со страниц периодических изданий. Однако после смерти известного в свое время литератора творчество было забыто читателями, как были забыты имена И.Н. Потапенко, К.С. Баранцевича, А.С. Лазарева (Грузинского), В.А. Тихонова, Н.М. Ежова и других молодых беллетристов из чеховского окружения.

Жизненный путь Леонтьева (Щеглова) неразрывно связан с его творчеством и духовно-нравственными исканиями, в которых не было той устойчивой определенности, столь характерной и для других писателей последней трети ХIХ века. Всего ближе ему было творчество А.П. Чехова, с которым его связывала и большая личная дружба, и то, что Чехов очень ценил талант молодого, начинающего художника слова. Становление его творческого дарования происходит под непосредственным влиянием Чехова, о чем свидетельствуют не только их письма, но и проблемно-тематическое своеобразие отдельных произведений писателей.

Творчество Леонтьева (Щеглова) многожанрово и разнообразно по тематике. Формировался талант, зарождались основные черты его реалистического отображения жизни и художественного мастерства, раскрывшиеся в практическом руководстве «Натуральная школа сценического искусства» (1885) для любителей сцены под псевдонимом «Старый театрал». Это руководство - не решение теоретических вопросов, а пособие для начинающих артистов, рекомендации, практические советы самого автора: кто может быть актёром, как выбирать роли, как их заучивать, что такое сценическое чтение, сценическое молчание (на примере из «Ревизора» Гоголя) и т.д.

Обращение к теме искусства в ранние годы неслучайно. Впоследствии тема театра и искусства будет одной из главных в творчестве Леонтьева (Щеглова). Он как тонкий наблюдатель, остроумный комментатор конкретных жизненных ситуаций вырабатывал свойственные только ему художественные особенности многих произведений, получавших неоднозначные оценки как со стороны либеральной, так и демократической критики.

Известно, что А.П. Чехов любил творчество своего современника и часто в письмах давал ему советы и рекомендации, как лучше писать. Письма Чехова позволяют нам представить литературный облик беллетриста. Если оценки критиков о каком-либо писателе имеют значительный интерес для исследователя тем, что «текущая, живая критика может быть доброжелательна или недружелюбна, снисходительна или строга, проницательна или поверхностна» [1], то это не относится к Чехову. Его переписка с Леонтьевым (Щегловым), «мимолетные встречи и разговоры, мелочи и детали, ссоры и споры, сближения и расставания» представляют более полную картину их взаимоотношений.

Леонтьев (Щеглов) обращался к теме искусства в пьесах «Автора в театре нет» (1891), «Весёлый театр» (1897), писал о народном театре в очерках и картинках (1898). Однако четыре одноактные шутки для народной сцены – «Солдатская любовь», «Пленный турок», «Доктор на полчаса», «Милорд Георг» - успеха на сцене не имели.

В 1894 году он выпускает прозаический сборник «Сквозь дымку смеха», куда включил десять небольших рассказов: «Театральный демон», «Под белой берёзой», «Порченый», «Поэт и пропащая девица», «Гремучая змея» и другие. Но и они не сделали писателя известным в то время. Тем не менее, популярность к писателю как беллетристу пришла к нему после выхода в свет рассказов о русско-турецкой войне. Недаром Чехов постоянно говорил Щеглову, чтобы тот бросил писать пьесы и занялся «писанием романа и повести», которые выходят у него лучше, чем комедии. Об этом он сообщал в письме В.А. Тихонову 31 мая 1891 года: «Вы хотите, чтобы я повлиял на Жана Щеглова и вернул его на путь беллетристики. В своих письмах я всякий раз усердно жую его, но все мои жидкие сентенции, как волны об утёс, разбиваются в брызги, наталкиваясь на страсть. Страсть выбивается только страстью, а сентенциями да логикой ничего не поделаешь. Самое лучшее – оставить Жана в покое и ждать, когда в нём перекипит театральная бурда и сам он естественным порядком придёт к норме» [2]. Подобная мысль прозвучит в письме А.С. Суворину по поводу попытки Щеглова переделать роман «Гордиев узел», так понравившийся писателю, в пьесу. 23 октября 1889 года Чехов известил об этом издателя: «Я написал Щеглову, что очень рад его горю. Так ему и нужно! Ведь пьеса, о которой он плачется, переделка из его романа «Гордиев узел». Значит, это не пьеса, а свинство. Роман хорош, зачем его портить? И что за бедность такая? Точно сюжетов нет» (П 3, 271).

В 1890-е годы Леонтьев (Щеглов) стремился постичь своё призвание как писателя-прозаика, ведь новых пьес написано было им немногим десяти, а предыдущие претерпевали второе или третье издание, например, «Влюблённый майор» (1893) или «В горах Кавказа» (1895). Нравоописательные зарисовки были приняты читателем, имели положительный успех на сцене и получили заслуженную оценку Чехова, как ценителя его творчества, особенно повести «Корделия».

«Корделия» [3] имеет подзаголовок «Страничка жизни» и эпиграф из шекспировского «Короля Лира»: «Мне кажется, как будто эта леди – дитя моё, Корделия…». Начало этой повести относится к 1888 году, и Чехов радовался, что Леонтьев (Щеглов) пишет повесть и «заранее приветствует её». 13 ноября этого же года он писал Антону Павловичу, что «с превеликим удовольствием начал новую повесть «Корделия» и, если бы не нужда, с каким наслаждением уселся за писание весёлой комедии!!». Повесть, раскрывающая тему искусства, была напечатана в журнале «Артист» (1889, №№ 2-4, октябрь-декабрь). Это рассказ о трогательной истории из жизни молодой, подающей надежды быть актрисой, девушки Марты Нейгоф, «высокой, изящной брюнетки с профилем Дианы». Раскрывая жизненную трагедию героини, автор даёт несколько сюжетных сцен.

Первая представляет собой сцену экзамена учеников, начинающих артистов драматической школы. Проигрывается действие: Пепочка Добродеев, «импровизированный профессор дикции и драматического искусства», и госпожа Нейгоф читают первый акт «Короля Лира», Корделию. Во время их чтения автор-повествователь погрузился в воображаемый сон и очутился во власти прекрасной девушки, которая говорит «необыкновенным голосом необыкновенно прекрасные стихи». Ему снилось, что словно всё «перевернулось» во время игры: и картина королевской свиты, кавалеров и дам, седобородый и строптивый Лир, громящий с высоты трона бедную Корделию. И вот предстала она, ни в чём не повинная, опечаленная Корделия, она стоит тут же, около трона, и, обливаясь слезами, прощается с сёстрами: «Заботьтесь об отце: Его вверяю вам я…» - умоляет она. – «Но если б он меня любил, ему бы я нашла приют, быть может, лучший…» (с. 12-23). В конце сцены Пепочка-«профессор» поблагодарил Марту Нейгоф за её прекрасное чтение, и она, смущённая, исчезла из зала. Очнувшись от «театрального сна», у рассказчика появилось желание ещё раз увидеть Нейгоф-Корделию и выразить ей свой восторг.

Вторая сцена – неожиданная встреча в центре Петербурга, но перед ним была уже другая, бедная девушка, превратившаяся от болезни в жалкую и полубольную женщину, «в потасканном люстриновом платье, с мишурной брошкой у ворота. Она пела теперь в оперетке, гастролировала по разным городам, испытала несчастную любовь к Мальчевскому. Затем её выгнали с работы, счастье своё попытала в кафе-шантан, но не обрела его. «Это всё оперетка заела, - говорила она. – Жизнь мою заела…». И слова её прозвучали как собственный приговор. Расстроенный от увиденного облика Марты рассказчик воскликнул: «Ах, Корделия, Корделия! Что вы с собой сделали! А какой у вас был талант, какая искра – настоящая, святая искра, затепленная самим Богом. Ваше чтение – это были истинно гениальные минуты, и они никогда не изгладятся из моей памяти!» (с. 127).

Страничка жизни Марты-Корделии закончилась, по словам героини, она «не смогла учиться и ждать, когда кровь своевольничает и голова пьянеет от вихря жизни». Страстный монолог героини о дальнейшей неудавшейся её судьбе, попытка оправдать себя в глазах человека, так восхищавшегося когда-то её талантом – подтверждение тому. Безнадёжная тоска, промелькнувшая в её глазах, повторение судьбы Катерины в «Грозе» Островского, правда, на сцене, - свидетельство загубленной молодости девушки и горького разочарования в людях, - и вот итог: «После этого всё внутри меня как-то потухло, и жизнь покатилась под гору, как ненужная тяжесть», - говорила она (с. 130).

Глубокий лиризм заложен автором в характере Марты. Её внутреннее состояние раскрывается в сцене прощания, когда она «стояла всё на том же месте – бледная, как изваяние, с разметавшимися волосами, с повисшими беспомощно руками, с страдальческим, устремлённым вперёд взглядом, напоминая собой в облекавшей её чёрной одежде развенчанную богиню искусства – невыразимо прекрасную в своей величественной скорби» (с. 134). И она исчезла - навсегда!

Краткий миг встречи разделил жизнь Корделии до, когда она ещё была счастлива и жила надеждами на будущее, и после, когда суровая правда жизни увлекла её в свой омут, и не было сил подняться («Ах, зачем я тогда не утопилась или не отравилась – право, было бы лучше… в сто раз!»).

Рассказанная повесть – гимн автора погибшей красоте и молодости, обвинение тому обществу, которое выбрасывает из своего круга талантливых личностей, протест против самой действительности. Недаром В.Б. Катаев сравнивал «Корделию» с чеховской «Чайкой», считая, что линия главных героев - Груднева и Марты – во многом напоминают линию молодых героев – Кости и Нины [4].

Почти одновременно с «Корделией» появляется рассказ «Кожаный актёр» («Новое время», 1889, № 4891, 10 октября), в котором писатель, продолжая тему загубленного искусства, раскрывает судьбу бедного артиста Диодора Караулова. Диодор, никогда не «вылезавший из своей кожи», получил кличку «кожаный актёр», потому что никогда не знал конкретно своей роли, но никогда не получал и «свистков» от зрителей, видел «роль» лишь в редких случаях накануне спектакля. Он справлялся «с похвальным достоинством со своей неблагодарной задачей, разрешив в лице своём неразрешимейшую задачу – служить искусству без искусства».

Как и в «Корделии» в «Кожаном актёре» всё тот же пресловутый Пепочка Добродеев, под руководством которого герой рассказа проходил курс драматического искусства в «ложно-классической школе», был «наивен, прекраснодушен, полон веры в самое лучезарное будущее». Однако бедность (больная мать, сестра-инвалид) не позволила Караулову подняться выше и стать настоящим артистом, он «оказался на панели один, без друзей и поддержки, со свёрнутым трубкой дипломом под мышкой». Он вдруг понял весь обман своей жизни и горько усмехнулся «праву в дипломе – играть где угодно, когда угодно и что угодно – лишь бы заплатили», чтобы прокормить родных. Но в душе он сохранял искры надежды на лучшее будущее, мечтал о роли Несчастливцева в «Лесе» Н.А.Островского, выбраться в Москву, играть в театре Корша, получать жалование сценариста.

Подобный сюжет чуть ранее был раскрыт Чеховым в рассказе «Барон» («Мирской толк», 1882, № 47, 20 декабря). Героя-суфлёра, по прозвищу «барон», данное ему почти двадцать лет назад, должны уволить из театра за его характер всех учить, всем подсказывать, критиковать – такова суть рассказа. Но для Чехова важно подчеркнуть между строк, что он – личность, хотя и «забит и смирен»: «Бедный барон! Люди не могут допустить, что он имеет собственную физиономию!» «Таланта было много, желания – тоже, была на первых порах и протекция, но не хватило пустяка: смелости... Своей роли он ждал до тех пор, пока не состарился, не разорился и не попал, по протекции, в суфлёрскую будку» [5].

Леонтьев (Щеглов) строит сюжет своего рассказа, как и Чехов (его суфлёра должны уволить), вокруг маленького события, происшедшего с Карауловым: он доехал до «Ситцевого клуба», где должен был играть в очередной пьесе, за пятиалтынный, а получал за свою роль всего четыре с полтиной. Этот факт так возмутил актёра, что он долго не мог успокоиться, воспоминания нахлынули на него, будоражили, вызывая протест против того, как он живёт, бедствует, у него нет хороших ролей, а, значит, заработка. Артистическая гордость и тщеславие заполнили его душу: «Небось понадоблюсь – сами придут клянчить!»

Та же бедность, та же нищета бросили «кожаного актёра» на выживание, и только одна роль, доставившая ему успех и аплодисменты публики, дала возможность почувствовать свою значимость как личности. Но…, и Леонтьев (Щеглов), как это бывает в реальной жизни, даёт второй эпизод, связанный с умирающей сестрой Диодора Караулова, к которой он спешил, не доиграв спектакля. Сестра, к счастью, не умерла, а «Доря умер, когда, полураздетый, бежал по улице домой и простудился».

Рассказ заключает краткое авторское пояснение: «Как-то посетил театральные подмостки «Ситцевого клуба». Всё то же. «Бедный кожаный актёр! – подумал я про себя с грустью. – Конечно, его ожидала лучшая участь… если б ему поручали роли заблаговременно!..» [6].

В словах рассказчика слышатся и сочувствие к бедным, талантливым актёрам (Марта-Корделия), и загубленным творческим натурам (Караулов) и им подобным, и протест против современной действительности, загоняющей героев в жизненный тупик, откуда выхода уже нет. Обращаясь к отображению социальной стороны жизни, Леонтьев (Щеглов) как реалист нарисовал правдивые жизненные ситуации, и это не позволило художнику навязывать читателю собственный, субъективный, взгляд на мир, не показывать только идеальные стороны бытия, а находить в нём и светлое, и печальное начала.

А.П. Чехов назвал рассказ «Кожаный актёр» «превосходным». Отметив положительные стороны «тёплого, ласкового» повествования («особенно пластично то место, где мелькает малый в дублёном полушубке», «очень хорошо «нажми на педаль», «хороша рожа у гастролёра», «заглавие тоже хорошее»), указав на лексические недочёты («облыжный», «бутербродный»), посоветовал писателю написать с десяток таких рассказов из театральной жизни, собрать их в один томик – «успех будет огромный» (П 3, 267).

Леонтьев (Щеглов) прошёл, на наш взгляд, суровую школу жизни, особенно в литературе, поэтому так заметна его эволюция как художника. От простого очерка он поднялся до высот жанра социально-психологической повести. Перед нами не просто жизненная драма героев, но трагедия их судеб, отражённая на нескольких страничках повествования. Рассказ от первого лица позволил автору выразить те чувства, которые прожили в себе герои под «натиском грубой реальности». Поэтому неправомерно говорить, что Леонтьев (Щеглов), названный Чеховым «с лёгкой руки» «мещанским писателем» (П 2, 204), рисует только «житейские неурядицы», повторяющиеся сюжеты, типы героев, переходящие из одного произведения в другое. Долгое время этот ярлык «мещанского писателя» прикреплён был к нему дореволюционной критикой, прошедшей мимо тех глубинных нравственных процессов, заложенных в его произведениях и происходивших в душах его героев.

Наиболее ценная часть его рассказов и повестей – попытка раскрыть внутренний мир героев, найти то хорошее, что скрывается в глубинах их сердец, вызвать к ним чувство сопереживания и сострадания – по праву имела тот заслуженный успех, который пришёл к нему в конце 1880-90-х годов.

Чехов, говоря о разнообразном таланте писателя, тем не менее, подчеркивал в письме, что он «как актёр старой школы, играющий одинаково хорошо и в трагедии, и в водевиле, и в оперетке, и в мелодраме. Это разнообразие, которого нет ни у Альбова, ни у Баранцевича, ни Ясинского, ни даже у Короленко, может служить симптомом не распущенности, как думают иные критики, а внутреннего богатства. Салютую Вам от души» (П 2, 205). Читая книги Леонтьева (Щеглова), Чехов получал от них весьма определённое впечатление, «сильно говорящее» в пользу его будущности.

Таким образом, исследование основных вех жизненного и творческого пути Леонтьева (Щеглова) позволяет заключить, что имя его как писателя и литературного спутника Чехова представляет значительный интерес, и в последние годы приобретает новые аспекты для изучения художественного метода, жанрового своеобразия творчества писателя, его творческих взаимосвязей, принадлежности к «чеховской артели».

Первые представления о беллетристе Щеглове превратились в твёрдое убеждение, что он – замечательный писатель-реалист, имеющий, пусть не настолько прочную, но самостоятельную жизненную позицию. На наш взгляд, исследователями пока не выявлена в полной мере индивидуально-авторская специфика его творчества. Эпоха, в которую он жил, подсказывала свои сюжеты, своих героев и те художественные принципы, характерные для многих его современников, писателей чеховской поры. Это объединяло его с духовно близкими ему людьми, в частности с Чеховым, позволяющее говорить о плодотворном чеховском влиянии на творчество Леонтьева (Щеглова). Многие произведения писателя раскрывают тонко чувствующую натуру его как художника, понимающего подлинную ценность человеческих взаимоотношений, основанных на единстве взглядов и отношений.

Он писал также творческие портреты современников в жанре мемуаров об актрисе М.Г. Савиной («Чародейка русской сцены», 1900), артисте П.М. Свободине, поэтах и писателях Пушкине, Гоголе, Плещееве, Салтыкове-Щедрине, Чехове и других. В своих воспоминаниях он пытался обрести «душевное равновесие», а в серии театральных «записок» утвердить себя и как театральным режиссёром, и как драматургом («Литературный чтец», «Народный театр в очерках и картинках», «Господа театралы», «Наивные вопросы»), и в целом как писателем.

Литература:

1. Романенко А.Д. Писатели о литературе и литература о писателях //Романенко А.Д. Писатели о писателях. Литературные портреты. 2-е изд. М.: Искусство, 2003. С. 6.

2. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. М.: Наука, 1974-1983. T. 3. C. 220-221. Далее в круглых скобках указаны том и страницы писем Чехова.

3. Леонтьев (Щеглов) И.Л. Роман «Корделия». Изд. 2. СПб., 1897. С. 1-134. Далее в круглых скобках указаны страницы по этому изданию.

4. Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М.: МГУ, 1989. С.172.

5. Чехов А.П. Собр. соч. в 15-ти тт. Т. 2. М.: ТЕРРА, 1999. С. 176.

6. Леонтьев (Щеглов) И.Л. Lib.ru /Классика.

Сведения об авторе:

1. Новикова Альбина Алексеевна

2. Кандидат филологических наук, доцент

3. Место работы и должность: кафедра русского языка, литературы и методики преподавания Школы педагогики Дальневосточного Федерального университета (филиал в г. Уссурийске), профессор

4. Адрес: 692522, Приморский край, город Уссурийск, улица Вокзальная, д. 5, кв. 32. Тел.: 8-9242488532; Е-mail: novikalex.49@mail.ru