Ерохин Игорь Юрьевич
Старший научный сотрудник
Кройдон Колледж, Лондон, Великобритания
Вопрос о происхождении казачества принадлежит к числу
тех исторических задач, которые нельзя считать окончательно решенными. Не
уяснены ни процессы образования первоначальных форм казачества, ни постепенный
ход в их развитии, не установлены ни ближайшие причины, породившая их, ни
степень их самостоятельности, не даны ответы на вопросы кто были творцы этих
форм, ставшие во главе своеобразного движения народной массы к автономии и
политической свободе? Вопрос о зарождении казачества остается, поэтому,
открытым. Только дальнейшая, заведомо известная жизнь казаков и
предшествовавшие ей формы народоправства дают определенные указания по этому
вопросу. Несомненно, что казачество появилось на смену вечевого уклада народной
жизни, хотя, разумеется, и под влиянием экономических причин. Жажда свободы и
стремления к народоправству были прямым наследием вечевых порядков; уход на
сторону с промысловыми целями и образование новых заселений выражали разом и
экономически побуждения массы и осуществление желательных форм жизни в духе
народных идеалов. При таком совпадении двойственных условий – политических и
экономических, появилось и утвердилось казачество. Слово "казак" не
русского происхождения. Оно тюркского корня и взято из киргизского языка. У
киргизов слово "казак" до сих пор употребляется для обозначения
народности. Самое слово казак в переводе на русский язык означает молодец,
удалец, и равносильно черкесскому "джигит". Таким образом, в названии
казак остались несомненные следы заимствования русскою народностью от народности
тюркской чего-то уже готового, сложившегося [2].
С этим фактом приходится мириться. И теперь еще можно
найти много общего между киргизским укладом жизни и недавнею жизнью казаков,
когда они владели обширными площадями земли и занимались преимущественно
скотоводством. Этого сходства, в особенности в области хозяйственных отношений,
придется еще касаться в истории Кубанского казачества. У киргиз сохранились
почти неприкосновенными многие обычаи не только из времен татарского
владычества на Руси, когда киргизы играли соподчиненную роль у татар, но даже
из скифской эпохи, когда киргизы, или по Геродоту массагеты, считались одним из
сильнейших народов. Однако сходство форм имело место только в самый момент
зарождения русского казачества.
Казачество возникло в ту пору, когда на Руси и русском
народе тяготели последствия двоякого ига – татарского и от собственных
неурядиц. Разные части Руси находились, однако, в этом отношении в различном
положении. Особенно тяжелая доля досталась Малороссии. Силою исторических
обстоятельств она очутилась как бы между двух огней. С одной стороны, на нее
наседали татары и турки, как на пограничную область, а с другой, жали поляки и
отчасти Великороссия с Литвой. Несомненно, поэтому, что в силу сопротивления, в
Малороссии раньше, чем в других местах, сложились казачьи общины, и шире, чем
где-либо охватило народную массу стремление к свободе и независимости. На этом
держится вся многострадальная история малороссов, сумевших, при невероятных
препятствиях, сохранить свои национальные особенности – язык и основные формы
домашнего и хозяйственного быта [3].
Таким образом, малорусскому народу приходилось
бороться за веру, землю и свободу одинаково как с татарами, так и с поляками. И
вот, при наличности этих условий, малороссы все время своей кровавой истории
вели беспрерывную борьбу со своими соседями – татарами и поляками, а передовыми
бойцами и защитниками были казаки. В казачестве крылись не только необходимые
для борьбы силы, но и живое воплощение народных стремлений к свободе, самоуправлению
и национальной независимости. В готовые внешние формы казачества были воплощены
идеалы вечевого строя и порядков – равноправие, выборное начало, народные
собрания, народное самоуправление и суды, одним словом, в свое время казаки
были не только храбрыми воинами, но и самоотверженными поборниками свободы и
народоправства [4].
Настоящею выразительницею казачьих идеалов явилась
Запорожская Сечь. Она же была праматерью и значительной части Кубанского
войска. Поэтому Запорожскому казачеству должно быть удалено и наибольше внимание
в интересах выяснения той исторической преемственности, которая перешла на
берега Кубани вместе с черноморскими войском, возникшем из призванных к службе
казаков последней Запорожской Сечи.
Запорожская Сечь представляет одно из интереснейших
явлений народной истории. Как известно, Запорожскою Сечь названа потому, что
главная масса казаков жиля за порогами Днепра, а самое слово Сечь Д.П. Эварницкий производить от выражения слова сечь или
рубить лес и равносильно великорусскому "засека". Первые места
поселений устраивались на "засеках" и в этом смысле и запорожская
община названа Сечью. Само собою разумеется, что в данном случае важно не
филологическое значение слова Сечь, а то понятие, которое с ним соединял народ.
Народ же Сечью называл казачью общину из равноправных членов, избиравших
сечевое начальство и ведавших свои дела путем самоуправления [5].
Особенно же сильным тормозом для развития Сечи в
поступательном направлении служило отсутствие семьи. Женщины не допускались в
Сечь, брачная и семейная жизни отрицалась в принципе, и это считалось
необходимым условием идеального, по запорожским понятиям, казака, но именно это
было своего рода самоубийством Сечи. Отсутствие семьи было невыгодно для Сечи
не потому только, что лишало естественного прироста населения и тем
следовательно, обессиливало Сечь. Нет, это было только полгоря. Настоящее
жизненное горе заключалось в том, что в семье, как ячеечной общественной форме,
всегда и глубоко крылись те творческие ростки, из которых только и развиваются
высшие формы человеческой жизни – тесное сотрудничество и чистые, идеальные
формы защиты слабейшего. Без сожительства с женщиной и детьми запорожец не мог,
поэтому, создать истинно демократических гражданских форм жизни. У него не было
ни надлежащих побуждений к тому, ни одухотворяющего творческую работу
присутствия близких по крови людей. При отсутствии этих этических условий он не
мог ни выработать, ни провести, ни даже понять идеалов широкой гражданской
жизни и развития. Не откуда было все это, черпать запорожцу, при отрицании
семьи и поклонение военным началам. Вот почему в то время когда пала сильная и
знаменитая Запорожская Сечь, продолжали жить и развиваться Донское, Уральское,
Терское и другие казачьи войска, положившие в основу своей жизни семейное
начало. Характерный пример в этом отношении представляет история Донского
войска, которое в свое время выделило приверженцев Старой Линии, обнимающей
значительную часть нынешней Кубанской области [6].
Казачья община на Дону была образована первоначально
по образцу Запорожской Сечи. Историк XVIII столетия Ригельман утверждает, что
"Донские казаки от украинских черкасских казаков действительно начало свое
возымели на Дону". Название свое эти казаки, говорит Ригельман, получили
по имени реки Дон, но основатели Донского казачества выстроенный ими город на
Дону назвали Черкасском в память своего прежнего украинского города Черкассы. Ригельман
видит в "Русской Летописи" Татищева, в которой упоминается что "
в 16 столетии, в царствование царя и великого князя Ивана. Васильевича, из-за
Днепра с князем Вишневецким Черкассы на Дон перешли, и там поселившись, город «Черкасской
построили" [7].
Таким образом, донское казачество возникло в то время,
когда существовала уже Запорожская Сечь. Тот факт, что в 1375 году донскими
казаками была поднесена Дмитрию Донскому икона, Ригельман объясняет
возможностью существования в ту пору донских казаков, определенных великими
князями из "российских людей" [8].
Донцы, сперва жительством, нравом и поведением своим
запорожским казакам подобны были. Ибо с самого тут начала пребывания своего,
как сказывают сами, так как Сечевики, не имели жен и терпеть их не могли. То же
самое было в Сечи. Впоследствии, однако, донцы обзавелись женщинами. Делая
набеги на турок, крымцев, татар, кумык, кубанцев, черкесов и др., в числе
пленных они уводили женщин, с которыми потом сходились, и затем дан был
свободный доступ вместе с мужчинами и женщинам, добровольно переселявшимся на
Дон. Суровый обычай не отменен был радикально и обратился в пережиток.
Женщинами донцы не дорожили и продолжали смотреть на них, как на обузу.
"Если кому жена была уже немила и неугодна или ненадобная, рассказывал Ригельман,
долго проживавший среди донцов, оных (жен) менять, продавать и даром отдавать
мог, водя по улицам и вдруг крича: "кому люба, кому надобна? Она мне гожа
была, работяща и домовита. Бери, кому надобно. И если выищется кто оную взять,
договаривались ценою или какою меною, по случаю же и за попойку, отпустят ее из
рук, отдавали. Когда ж взят жены никто не выискался, то и так на волю
отпускали." За разные же проступки, к числу которых относились и
"продерзость", женщинам мужья насыпали песку за пазуху, привязывали
камень к шее и топили в воде и вообще казнили, не давая никому в том ответа и
не неся никаких наказаний. Порядки более суровые и варварские, чем недопущение
женщин в Сечь. Еще бесчеловечнее поступали донцы с детьми. Вот что сообщил по
этому поводу Ригельман: "сказывают же, что когда стали посягать жен,
повествует он, то, по общему приговору, младенцев, родившихся у них, сперва в
воду бросать установлено было для того, чтобы оные отцов и матерей для промысла
их не обременяли. Но потом обществом же приговорили, дабы мужского пола
младенцев вживе оставляли, а женского роду в воду метали". Так велось
несколько времени. Когда же в войсках много женатых набралось, детей и женского
пола уже более не губили, а воспитывали для общей надобности их. Этот факт указывает
на то, что безбрачие первых казачьих общин вызывалось не столько рыцарскими
соображениями и обетами, как склонны были многие думать, сколько довольно
эгоистическими побуждениями не иметь в лице женщин и детей лишней обузы. Какие
уж это были рыцари, когда они прекрасный пол по улицам на продажу водили, в
глухой мешок зашивали, в воду метали, а детей топили, "как щенят". Так
примитивный демократизм уживался с бесчеловечностью и жестокостью [9].
Русское государство установило связи с донскими казаками
еще со времен Ивана IV. Сначала их привлекали на государственную службу
подарками, затем – постоянным жалованием. Казацкое войско активно участвовало в
войнах России XVI—XVII вв. На рубеже XVI-XVII столетий Российское государство
вступило в полосу глубокого государственно-политического и социально-экономического,
структурного кризиса, корни которого уходили в эпоху правления Ивана IV [11].
В начале века страну поразил страшный неурожай. Это
бедствие довело основное тягловое население страны до полного разорения.
Нарастает волна многочисленных волнений и восстаний голодающего простонародья. Правительственным
войскам с трудом удавалось подавлять такие "бунты".
Однако Крестьянские войны отличаются от крестьянских
восстаний подобного рода. Они охватывают значительную территорию страны,
объединяют всю совокупность мощных народных движений, зачастую представляющих
разнородные силы. В крестьянской войне действует постоянная армия восставших,
страна распадается как бы на две части, в одной из которых власть восставших, а
в другой – власть царя. Лозунги крестьянской войны носят общерусский характер.
В Крестьянской войне начала XVII века выделяются три
больших периода: первый период (1603-1605), важнейшим событием которого было
восстание Хлопка; второй период (1606-1607) – крестьянское восстание под
руководством И.И. Болотникова;
третий период (1608-1615) – спад Крестьянской войны, сопровождаемый рядом
крупных выступлений крестьян, горожан, казачества и т.д. [12].
В советской науке казацкие выступления начала XVII века
традиционно рассматривались как составная часть крестьянской войны, а само
казачество – как авангард широкого народного антикрепостнического восстания.
Справедливо связывая выступления казаков с протестом народных масс против
социального гнета, исследователи в то же время по существу отождествляли цели
казачества и крестьянства, приуменьшая тем самым (вопреки прямым указаниям
источников) самостоятельную и активную роль казаков в событиях Смуты. "Кем
же все-таки были казаки? Авангардом революционного крестьянства или
грабителями-кондотьерами? Освободителями России от иностранных интервентов или
их пособниками? Борцами с феодальной эксплуатацией или...?"
На этот вопрос можно попытаться ответить. Ядро
казачьего войска составляли бывшие крестьяне и холопы, для которых уход в
казачьи станицы означал освобождение от феодальной зависимости. Таким образом,
подтверждается вывод советской историографии о тесной связи казацкого движения
начала XVII века с протестом широких народных масс против социального гнета и крепостничества
[13].
В то же время, казачество – сложное и противоречивое
явление, которое далеко не укладывалось в рамки привычных представлений о Смуте
как о крестьянской войне.
Важная закономерность для понимания судьбы "вольного"
казачества заключается в том, что по мере становления сословной организации
казачества все явственнее происходило расхождение его интересов с интересами
других сословий – не только дворянства, но и основной массы крестьянства.
Прекращение же существования единого сословия "вольного"
казачества связано не столько с внутренним его расслоением, сколько с мощным
давлением со стороны феодального государства, целенаправленной политикой
правительства Михаила Федоровича, в результате которой произошло распыление
казачества по разным территориям, сословиям и владельцам [14].
Изучение истории казачества, одной из главных движущих
сил Смуты позволяет под новым углом зрения взглянуть и на эпоху Смуты в целом.
Многие историки считают, что социальный протест крестьянства в начале XVII века
не приобрел ярко выраженной классовой направленности и выливался в особые,
специфические формы – уход в казаки и участие в казацком движении. Но само
казачество отнюдь не подходило на роль "революционного авангарда"
крестьянства и. более того, сословные интересы казаков зачастую вступали в
противоречие с интересами основной массы трудового населения.
Доказано, что одной из главных пружин развития Смуты
являлся антагонизм между казачеством и дворянством, которые на протяжении
полутора десятилетий вели острую, непримиримую борьбу за власть в стране и
влияние в армии. Но дело не ограничивалось столкновением этих двух сил.
Существуют интересные данные о выступлениях во время Смуты южного дворянства,
которое по социальному положению близко стояло к приборным служилым людям и
страдало от экспансии на их земли со стороны московского дворянства [15].
Литература
1. Селищев Н.Ю. Казаки и Россия. – М, 1992. – С. 21.
2. Там же. – С. 24.
3. Там же. – С. 26.
4. Там же. – С. 28.
5. Там же. – С. 30.
6. Там же. – С. 32.
7. Там же. – С. 33.
8. Там же. – С. 40.
9. Ригельман А.И. История о донских казаках. – Р-на Д,
1992. – С. 95
10. Селищев Н.Ю. Казаки и Россия. – М, 1992. – С. 43.
11. Шепелев Л.Е. Титулы, мундиры, ордена. – Л, 1991. – С.
19
12. Там же. – С. 21.
13. Нелепин Н.А. История казачества. – М, 1995, т 1. – С.
65.
14. Шепелев Л.Е. Титулы, мундиры, ордена. – Л, 1991. –
С.37.
15. Там же. – С. 62.