Филологические науки/8. Русский язык и литература

Крючкова Я. Р., соискатель

Горловский государственный институт иностранных языков, Украина

Деконструкция концепции целостности в эстетике постмодернизма

Представление о том, что понятие целостности подверглось переосмыслению в парадигме постмодернистской теории деконструктивизма, основано на предпосылке «заведомой нецельности и потиворечивости» текстов, «взаимной несогласованности их звеньев» [14, с.180]. С целью формирования более всесторонней картины изменения классической парадигмы художественного сознания, предпримем попытку обобщить тенденции и процессы, происходящие в современной поэтике. При этом считаем необходимым вести дальнейшее общее исследование с учётом поиска возможности нахождения наиболее оптимального систематичного подхода анализа постмодернистского текста. С нашей точки зрения, подобный подход должен учитывать наиболее важные аспекты постмодернистской поэтики, но при этом, содержать предпосылки для формирования целостного взгляда на структуру поэтического текста.

Для выполнения данных целей рассмотрим, в первую очередь, основные аспекты метода деконструкции как одного из современных видов интерпретации. Одной из наиболее важных причин, повлиявших на изменение специфики понимания природы художественного произведения, явился, с точки зрения постструктуралистских учёных, кризис структурализма. По мере увеличения количества выявляемых структур стал более явно раскрываться их относительный характер, что привело их к выводу о большой мере субъективности взгляда исследователя, изобретающего структурную систему и насильственно навязывающему её «изучаемому объекту» [7, с. 50]. Другой стороной данного вопроса явилась ригидность структурных соединений: будучи установленными в определённой, застывшей форме, они неизбежно выполняют функцию «сверхдетерминированности» по отношению к предметам исследования, вследствие чего структуры «становятся оковами для дальнейшего развития познания» [7, с. 50]. С целью освобождения от тесных рамок «сверхобусловенности», учёные начали разрабатывать различные стратегии для выявления необходимого пространства, существование которого можно было бы обнаружить на границах “конкурирующих” структур. Подобная реакция на традиционный метод исследования текста в результате нашла воплощение в формировании метода деконструкции (лат. перевод греческого слова “анализ”) – одного из основных направлений постструктуралистского критицизма. М. Эпштейн определяет данный «приём как сведение всех означаемых, т.е. разнообразных реалий, предметных и понятийных содержаний, в плоскость означающих, т.е. слов, номинаций, – и свободную игру с этими знаками» [16, с. 110]. Согласно Ж. Деррида, автору данного метода, цель текстуального анализа заключается не в прояснении «фундаментального опыта бытия», как это было принято считать, но в прямо противоположном действии – во всеобъемлющем его отрицании. Отсюда, адекватным способом поиска источника смыслопорождения является не поиск «онтологизированных абсолютов или трансцендентальных означаемых, но аналитика на уровне означающих, вскрывающая исток смыслопорождения в игре языковой формы» [2, с. 196-197]. Развивая процесс переосмысления традиционного представления о целостности», согласно которому игры означивания свёртываются «в некоторую незыблемую точку присутствия (гаранта смысла и подлинности)», Ж. Деррида утверждает принцип центробежного движения “рассеяния” значения в бесконечной сети генеалогии и цитации». Отсюда метод деконструкции заключается в отслеживании элементов письма, работы diffèrance, «в качестве сполошного поля переноса значения» в совокупности текстов культуры. Данный процесс, согласно философу, не фиксируется в виде определённой структуры. Подобное научное воззрение ведёт к довольно неоптимистичному выводу для современного исследователя художественного произведения: по мнению Ж. Деррида, данная практика «носит внеметодологический характер и не предлагает ограниченного набора строгих правил “разборки”». Теперь тексты, привитые друг к другу, открыты к бесконечным вариантам истолкования, в зависимости от произвольного выбора исследователем одного из многих существующих текстов [2, с. 197].

Данное литературно-критическое течение, пытающееся предельно сблизить литературу и философию, согласно А. Горных и А. Грицанову, непосредственно примыкают к направлению франко-американской “новой критики”, главными представителями которой являются П. де Мал, Х. Блум, Ю. Кристева и Ф. Соллерс. В рамках данного литературного направления, деконструкция обозначает:

1) метод парадоксального прочтения “текста”, заключающийся не в перехое от одного понятия к другому, а переворачивании «их концептуального порядка»;

2) технику «интеллектуальной работы с бинарными конструкциями любого типа (формально-логическими, диалектическими, мифологическими)», предполагающую следующие шаги анализа: а) «разбор оппозиции; б) уравнивание по силе обоих её членов; в) рассмотрение оппозиции на предельно удалённом уровне дистанциирования, что позволяет судить о её невозможности или возможности» [2, с. 198].

Как видно из подобного описания данного метода, несмотря на некоторые усилия учёных специфицировать довольно “рассеянную” процедуру анализа текста, любая попытка исследователя эпохи постмодернизма найти систематичный способ текстуального анализа, представляется выполнимой с весьма малой степенью вероятности. Действительно, какую надежду на перспективность исследования в рамках здравого смысла может сделать современный литературовед на основании следующего заявления Ж. Деррида: «Я рискую не-желать-сказать-нечто такое, что подлежало бы простому пониманию, что было бы просто делом понимания» [8, с. 5]? Однако В. Кузнецов, в предисловии к известной книге Ж. Деррида «Диссеминация», делает следующее смелое заявление: «Деррида рассеивается, но его можно собирать…» [8, с. 5]. Данное ироничное замечание, к сожалению, не подтверждённое аргументацией, по крайней мере, содержит некоторое оптимистичное вдохновение для исследователей текстов, созданных по законам игровой логики.

В результате предпринятых нами попыток анализа постмодернистского опыта «мышления-не-присутствия», представленного в теории Ж. Деррида, мы считаем возможным сделать предварительные выводы о систематизации представленного им материала о методе деконструкции.

1. «В опыте Текста», по мнению Ж. Дерриды, сокрыто высшее “тождество”, заключающееся в едином функционировании двух текстов. Данная предпосылка позволяет нам рассматривать структуру литературного произведения со своеобразной целостной перспективы: как взаимодействие классического и неклассического текстов. Подобного рода единство, представленное в виде специфически выраженной взаимосвязи двух атрибутов, слиянности и раздельности, функционирует следующим образом: первый текст содержит следы другого текста – «иного и того же самого», а второй являет собой своеобразную «“смещённую похожесть” первого». Данную “похожесть”, по мысли Ж. Деррида, возможно описать как «“едва ощутимую завесу”, лёгкое колыхание которой посредством языковых игр прочтения может трансформировать “мудрость” первого текста в “комедию” второго. Именно наличие двух текстов в едином тексте провоцирует, обуславливает трансгрессию первого (открытого) текста в текст скрытый» [3, с. 211]. Данное представление о взаимообусловленном функционировании двух текстов, классического и неклассического, на наш взгляд, является важным материалом, необходимым для осмысления путей стабилизации гибкой структуры художественного произведения.

2. В книге Ж. Деррида «Письмо и различие» присутствует идея центрированной структуры. По мнению философа, «структура, лишенная какого бы то ни было центра, представляется совершенно немыслимой» [6, с. 352]. Несмотря на то, что подобная структура характеризуется игровым, неустойчивым характером, присутствие центра в «высшем тождестве» Текста произведения обуславливает определённую степень фиксации смысла, необходимую для систематизации исследовательских знаний о его природе.

3. В «Диссеминации» Ж. Деррида утверждается мысль о неизменности формальных границ произведения, рамки, благодаря которой текст обретает существование: «тотальность текста … всеми силами выстраивается в квадратную горизонтальность страницы, «шашечницы, изображающей время», «невидимой шахматной доски» в театральном объёме некоего куба» [5, с. 362]. Функция рамки, согласно Ж. Деррида, состоит во включении зеркальной структуры-лабиринта и её отражении в сознание читателя [5, с. 363].

4. Неизменным остаётся участие читателя в определении смысла. Несмотря на утверждение иллюзии читательского господства над текстом (его высказывания «я мыслю», «я чувствую», «я говорю» уподобляются броску гостей в игре), Ж. Деррида допускает интересное замечание: «случайность» данного броска (т.е. попытки определить смысл) «неумолимо развёртывается в закон» [5, с. 363].

К сожалению, присущий Ж. Деррида стиль развития мысли (намёков, отсутствия целостного оформления, глубокого развития смысла и т.д.) не позволяет исследователю его научного творчества сделать основательные наблюдения и конкретные выводы о процессе «неумолимого развёртывания закона», о котором ведётся речь в «Диссеминации». Однако мы считаем возможным предположить, что наиболее влиятельный философ постмодернистской мысли косвенно ведёт речь о ризоматической структуре, изучение которой на более глубокой мы определяем важной задачей для выяснения законов постструктуралисткой логики.

Постмодернистский текст, как было указано выше, воплощается во множественности смыслообразований, существующих в ризоморфной среде. Ризома (от фр. rhizome – “корневище”), одно из основополагающих понятий постмодернизма, фиксирует «внеструктурный и нелинейный способ организации целостности», при котором реализуется её внутренний креативный потенциал «самоконфигурирования» [10, с. 656]. Несмотря на то, что понятие ризомы выражает основополагающее для постмодернистского мировоззрения «установку на презумпцию разрушения традиционных представлений о структуре как семантически центрированной» [10, с. 657], в её среде возможно вычленить несколько рядов взаимосвязанных частных целостностей. Организационные принципы построения данной модели образно ассоциируются Ж. Делезом и Ф. Гваттари не с классической для европейской культуры метафорой “стрежня” или линейного “корня”, но, скорее с радикально отличным от них образом “клубня” или “луковицы” – «как потенциальной бесконечности, имплицитно содержащей в себе “скрытый стебель”. В отличие от предсказуемой взаимосвязи элементов, основанной на общеизвестных принципах вертикального (парадигматического) и горизонтального (синтагматического) соединения, ризоматическая модель допускает произвольное развитие “клубневых” ответвлений структуры в нелинейных направлениях, вплоть до самых экстраординарных конфигураций [10, с. 657]. При этом данные структурные линии не имеют константной природы: Ж. Делёз и Ф. Гваттари описывают их постоянно изменяющимися и сиюминутно значимыми (т.е. ускользающими в семантическом отношении) в общем контексте деконструктивных процессов. Именно посредством этих ускользающих линий происходит организация ризомы, представляющая её структуру в виде своего рода сети. Несколько основных принципов определяют динамику взаимодействия составных элементов ризоматической модели:

1) гетерогенность как «игровое соединение различных семиотических кодов, не нарушающее их внутренней целостности; множественность, невозможность выделить системную доминанту»;

2) фрагментарность, под которой подразумевается возможность нарушения или разрыва в любой точке, и продолжения функционирования или заново, или на прежних линиях;

3) незавершённость: ризома всегда находится «в становлении, основанном на взаимодействии гетерогенных элементов, обладающим единым пространственно-временным статусом» [9, с. 42].

Анализ каждого из данных принципов предоставляет возможность более ясным образом сформировать представление о постмодернистской концепции целостности, которая, с точки зрения Ж. Делеза и Ф. Гваттари, может быть осмыслена как «целостность ускользающих линий» [12, с. 855]. Динамика её элементов в основном выражена в принципах игрового соединения и спорадического движения. В данном случае ризоморфная целостность принципиально не может интерпретироваться как замкнутая структура, не имеет ни начала, ни конца: «она всегда в середине, между вещей, меж-бытие, интермеццо». При этом “середина” интерпретируется в качестве топоса, порождающего новые движения: «середина – вовсе не средняя величина, напротив, это место, где всё обретает скорость». С этой точки зрения “ускользающие линии” приобретают значение «вектора трансформаций», переводящих акцент в оценке процессуальности с парадигмы устойчивого, неизменного бытия на парадигму его становления [12, с. 856]. Зарождение бытия или, скорее, его нового способа видения, в проекции постмодернизма, и является тем имплицитным “стеблем”, из которого происходят бесконечные ризоматические элементы – “ускользающие линии”. Бытие, таящееся в начале начал, утверждает У. Эко, самоопределяется «в структурированных событиях» и одновременно избегает «какого бы то ни было структурирования» [15, с. 325]. Определить суть зарождающегося бытия в постмодернистской структуре-ризоме возможно посредством анализа функционального взаимодействия каждой из её “ускользающей линии”, а также с помощью выявления их смысловой нагрузки.

Содержательная часть классической концепции целостности изменяется также посредством переосмысления функциональной природы знака: лишившись оригинала (трансцендентального означающего) в процессе деконструкции смысла, знак превратился в симулякр – “копию копии” в платоновском смысле. Симулякр, один из главных терминов эстетики постмодернизма, в онтологическом плане фиксирует «способ осуществления событийности, который реализуется в акте семиозиса и не имеет иной формы бытия, помимо перцептивно-символической», а в гносеологической «проекции используется для обозначения внепонятийного средства фиксации трансгрессивного опыта» [11, с. 727]. Деформируя понятие бытия как нечто, «убегающее всякого существования», философия постмодернизма тем самым определяет фундаментальным свойством симулякра его принципиальную «несоотнесённость и несоотносимость с какой бы то ни было реальностью» [11, с. 728]. С точки зрения Ж. Бодрийара, симуляция как порождение гиперреальности «настолько широкомасштабна, что она заставляет совпасть всё реальное с моделями симуляции», при этом упраздняя «самое существенное – различие между симуляцией и реальным» [13, с. 729].

В результате подобной деконструкции понятия знака Р. Барт, руководимый желанием «освободить литературное слово», вводит понятие “белого письма”, лишённого какой бы то ни было «языковой упорядоченности» [1, с. 104]. Ссылаясь на мнение некоторых лингвистов о том, что между двумя противоположными грамматическими категориями (настоящего – будущего времени) «существует ещё один – нейтральный или нулевой – термин», Р. Барт приходит к выводу о том, что «письмо, приведённое к нулевой степени, есть письмо в индикативе или, если угодно, внемодальное письмо». Сохраняя «полную независимость» от всех суждений, произведение с “прозрачным” языком «не предполагает никакого убежища, никакой тайны», в связи с чем автор отрицает возможность признать его “бесстрастность”: «скорее, это безгрешное, хранящее невинность письмо». В целом, концепт симулякра актуализирует важнейшую для эстетики постмодернизма проблему природы «различия и негации». Цитируя Т. Фошейа, Е. Гурко в этом отношении подчёркивает, что данная проблема «приобретает столь существенное место в современной рефлексии, что определяется иногда как центральная для любых попыток дефиниции нашей эпохи» [4, с. 189]. Мы полагаем, что переосмысление вопроса об отрицании смысла имеет решающее значение для реставрации целостного представления о постмодернистском литературном произведении и, следовательно, заслуживает значительного внимания в ходе нашего дальнейшего поиска путей конструктивного переосмысления данного понятия.

На основании данные характерных особенностей поэтики постмодернизма, с нашей точки зрения, представляется возможным сделать несколько предварительных наблюдений о важных аспектах деконструкции классической концепции целостности:

1. Центр структуры отличается нестабильной локализацией, что обуславливает игровой характер взаимосвязи её элементов.

2. Несмотря на непредсказуемость соединения элементов структуры, существует вероятность нахождения зафиксированных, ритмичных форм её образования и функционирования.

3. Концепция целостности в современном литературоведении основывается на диалектической взаимосвязи двух текстов: классического и неклассического.

4. Внемодальность симулякра, в представлении Р. Барта, может быть в определённом смысле интерпретирована как указатель на трансцендентное мета-содержание литературного произведения.

5. Читательское восприятие, подчинённое неизменному закону, лежащему в основе отношений “автор-читатель”, играет немаловажную роль в формировании целостного представления о художественном произведении.

Литература

1. Барт Р. Нулевая степень письма. – М.: Академический проект, 2008. – 431 с.

2. Горных А. А., Грицанов А. А. Деконструкция // Постмодернизм. Энциклопедия. – Мн.: Интерпрессервис; Книжный Дом. 2001. – 1040 с.

3. Грицанов А. А. Деррида // Постмодернизм. Энциклопедия. – Мн.: Интерпрессервис; Книжный Дом. 2001. – 1040 с.

4. Гурко Е. Деконструкция: тексты и интерпретация // Е. Гурко, Ж. Деррида.

Деконструкция: тексты и интерпретация. – Минск: Эконопресс, 2001. – 320 с.

5. Деррида Ж. Диссеминация. – Екатеринбург: У-Фактория, 2007. – 608 с.

6. Деррида Ж. Письмо и различие. – СПб.: Академический проект, 2000. –

432 с.

7. Ильин И.П. Проблема личности в литературе постмодернизма: теоретические аспекты // Концепция человека в современной литературе, 1980-е годы. Сборник обзоров. Информационные материалы к общеакадемической программе «Человек, наука, общество: комплексные исследования». – М., 1990. – с. 47-70.

8. Кузнецов В. Рассеяние Деррида // Ж. Деррида. Диссеминация. – Екатеринбург: У-Фактория, 2007. – c. 5-7.

9. Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм. (Очерки исторической поэтики):

Монография Урал. гос. пед. ун-т. – Екатеринбург, 1997. – 317 с.

10. Можейко М. А. Ризома // Постмодернизм. Энциклопедия. – Мн.: Интерпрессервис; Книжный Дом. 2001. – 1040 с.

11. Можейко М. А. Симулякр // Постмодернизм. Энциклопедия. – Мн.: Интерпрессервис; Книжный Дом. 2001. – 1040 с.

12. Можейко М.А. Ускользания линии // Постмодернизм. Энциклопедия. – Мн.: Интерпрессервис; Книжный Дом. 2001. – 1040 с.

13. Фурс В. В. «Симулякры и симуляция» // Постмодернизм. Энциклопедия. – Мн.: Интерпрессервис; Книжный Дом. 2001. – 1040 с.

14. Хализев В. Е. Теория литературы: Учебник. – М.: Высш. шк., 2005 – 405 с.

15. Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. – СПб.: ТОО ТК «Петрополис», 1998. – 432 с.

16. Эпштейн М. Н. Постмодерн в русской литературе. – М.: Высш. шк., 2005. –

495 с.