Марцелли В.А.

Педагогический институт Южного Федерального Университета

Аскетизм в поэзии Георгия Адамовича

Начало ХХ века – период свержения былых царящих устоев и догм. На границе времен вскрывались человеческие пороки, стремления и желания – больше, чем когда-либо. На границе пространств оказались тысячи русских. Некоторые из них обладали литературным даром – способностью озвучивать этот мир, пропуская происходящее через себя. Поэт, будучи и так вне времени и пространства, ставший эмигрантом, удваивал эту свою силу певца мира.

Лейтмотивом поэзии эмигрантов явилась трещина в их душах. Империя была разрушена, родина стала недоступной, Запад к судьбам эмиграции остался безучастным. Сложившиеся условия диктовали новый подход к творчеству, отрешенность от всего несущественного. Отсюда трезвость, ясность, самозабвенность, искренность как требования к поэзии.

Человек в эмиграции оказался вне общества, без всякой внешней поддержки, вынужден был рассчитывать только на себя – “голый человек на голой земле”. “Нашим уделом было созерцание в чистейшем, беспримесном виде, поскольку для деятельности не было поля”, – писал Г. Адамович, один из последних представителей Серебряного Века, критик, поэт, основатель поэтической школы, известной под именем "парижской ноты".

Обучавшийся ремеслу в Цехе поэтов у Гумилева и разделявший тогда, как в теории, так и на практике, многие из постулатов акмеизма, Адамович в то же время не хотел совсем отказаться от глобальных задач, поставленных символистами. После того, как акмеизм эволюционировал в "неоклассицизм", Адамович некоторое время выступает в качестве идеолога и одного из главных участников этого поэтического течения, но вскоре после эмиграции ощущает неудовлетворенность его узкими рамками и пробует объединить в своем творчестве достижения, унаследованные от старших собратьев по перу – символистов и акмеистов, в первую очередь, Блока, Анненского и Ахматовой, отказываясь от крайностей обоих течений.

В какой-то мере это сочетание символистской поэтики с элементами акмеизма стало завершением "серебряного века", послесловием к нему и одновременно звеном, соединяющим поэзию начала века с современной.

Такие черты поэзии, как точность соответствия «между начальным звуком и последующим отзвуком», семантическая полноценность и максимальная информативность поэтической фразы в сочетании с недосказанностью, «рваным» синтаксисом, использованием традиционного для философской и интимной элегической лирики пятистопного ямба, передающего доверительную, дневниковую интонацию, – обуславливали отказ приверженцев «школы» Адамовича от какого бы то ни было «украшательства», яркой образности, метафоричности стиха. По Адамовичу, образ должен рождаться в душе читателя, поэт не может отвлекать читающего выдуманным и фантастическим. Неприятие малейшей фальши и манерности, естественность и простота стиха при его филигранной «отделке» признавались необходимыми условиями поэзии. Для Адамовича поэзия есть «обычное» дело, которое становится откровением, случайность, оборачивающаяся открытием иного, необычного мира, заключающего в себе боль и радость человеческого существования. Это поэзия «голого» слова, возвращающего к первоисточнику, к началу, сущности предметов и имен; поэзия, требующая сдержанного, ответственного, честного и серьезного отношения к слову. Отсюда происходит тот «выразительный аскетизм», который О.Коростелев справедливо называет основополагающим принципом стихов, написанных поэтами «парижской ноты».

Если раннее, дореволюционное творчество Адамовича в той или иной мере подчинено традициям акмеизма и нашло отражение в сборнике «Облака»( 1916), следующий этап является реакцией на изменения в идеологии и практике акмеистов и, по мнению О.Коростелёва, имеющий право называться «неоклассическим» («Чистилище», 1922), то с 1927 года в сознании Адамовича происходит переоценка эстетических ценностей. Наблюдается освобождение от влияния Гумилёва, неоклассицистические черты поэзии становятся недостаточными для самовыражения . В этом же году в работе Адамовича впервые появляется термин «парижская нота» и с этого знакового для всего творчества поэта момента начинается зрелый этап его творчества, этап окончательного самоопределения, поэтическим результатом которого стали сборники "На Западе" (1939) и "Единство" (1967). С этого момента личностное начало, идея преображающего творчества, усиление выразительной энергии стиха и психологическая точность выходят на первый план в поэзии Адамовича. Его стихи приобретают интимный характер, так называемую дневниковость, они превращаются в диалог лирического героя с самим автором, в медитацию. Концентрация в одной точке, сжатость, центростремительность стиха достигается за счет сокращения длины, отбрасывания всего и вся, сосредоточения на одном, самом главном, вытягивания в острие, в иглу, чтобы пронзало. Адамович ощущал необходимость взять у поэзии "серебряного века" все, казавшееся ему наследством, не подлежащим забвению, отказываясь при этом от черт, не оправдавших себя. Он видел крайности обоих течений, представлявшихся ему наиболее важными, и видел в этих течениях ядро, которым нельзя поступиться. Объединить их, создать поэтический сплав, вбирающий в себя грандиозные цели символизма и достоинства акмеистского слова, сообщить ему особую эмоциональную напряженность, – такую задачу ставил перед собой в эмиграции Адамович.

Согласно Адамовичу, творчество - это правда слова, соединенная с правдой чувства. Поскольку преобладающим стало чувство метафизического одиночества личности, которая, независимо от ее воли и желаний, сделалась полностью свободной в мире, не считающимся с ее запросами или побуждениями, поэзия в старом понимании слова - как искусство художественной гармонии, воплощающее целостный, индивидуальный, неповторимый взгляд на мир, - оказывается теперь невозможной. Она уступает место стихотворному дневнику или летописи, где с фактологической достоверностью передана эта новая ситуация человека в гуще действительности.

Свою программную статью, где обобщены мысли, не раз высказанные Адамовичем и прежде (они составили творческое кредо поэтов "парижской ноты"), он назвал "Невозможность поэзии" (1958). Адамович исходил из убеждения, что поэзия должна прежде всего выразить "обостренное ощущение личности" ( 1, с. 42), уже не находящей для себя опоры в духовных и художественных традициях прошлого, и противопоставлял "ясности" ( 2, с. 12) Пушкина "встревоженность" ( 2, с. 12) Лермонтова, которая в большей степени созвучна современному умонастроению. Его собственные стихи проникнуты настроениями тоски по Петербургу (для Адамовича "на земле была одна столица, остальные - просто города" (1, с.7)), чувством пустоты окружающей жизни, поддельности духовных ценностей, которые она предлагает, сознанием счастья и горечи свободы, доставшейся в удел поколению покинувших Россию и не нашедших ей замены.

Свое поэтическое кредо Адамович формулировал следующим образом: "В поэзии должно как в острие сойтись все то важнейшее, что одушевляет человека. Поэзия в далеком сиянии своем должна стать чудотворным делом, как мечта должна стать правдой". ( 2, с.15). И в своем поэтическом творчестве позднего периода Адамович стремился к постоянному "одухотворению бытия". ( 2, c.12).

Основополагающий формообразующий принцип стихов Адамовича-выразительный аскетизм. Аскетизм во всём: в выборе тем, размеров, в синтаксисе, в словаре. Жёсткую экономию средств Адамович считал «началом и концом всякого мастерства» и неуклонно поощрял стремление поэтов писать, «отказываясь от всего, от чего отказаться можно, оставшись лишь с тем, без чего нельзя было бы дышать. Отбрасывая все словесные украшения, обдавая их серной кислотой». (3, с.56). Прежде всего это был отказ от метафор, ярких образов, изощрённой инструментовки, вообще от стихов, в которых «настойчивая выразительность заменяет истинную человечность».

Лирика для Адамовича-это то, чего нет в мире, что «не обязательно» для повседневности. С этого начинается его своеобразное поэтическое «исповедание веры». В 1926 г., в докладе «Есть ли цель у поэзии?», он сказал: «Единственно, что может объяснить существование поэзии, - это ощущение неполноты жизни, ощущение, что в жизни чего-то не хватает, что в ней какая-то трещина. И дело поэзии, её единственное дело, - эту неполноту заполнить, утолить человеческую душу. Если поэзия этого не делает, не отвлекает человека от жизни, не утоляет его, то, скажу прямо, - это поэзия не настоящая». (2, с.39).

1. Адамович Г. «Одиночество и свобода» Сост., послесл., примеч. О.А.Коростелева. – СПб.:Алетейя, 2002.

2. Адамович Г. Комментарии. - СПб.: Алетейя, 2000.

3. Зобнин Ю. Поэзия белой эмиграции. СПб., 2010.

4. Поэты Парижской ноты М.: "Молодая гвардия", 2003.