Д. филол. н. Воронин В.С.

Волжский гуманитарный институт (филиал) Вол ГУ

Фантазия и абсурд в смехе и плаче пересмешника в лирике М.В. Смотрова

Под группой законов фантазии мы понимаем: 1) сращивание признаков различных объектов; 2) умножение и разделение объектов; 3) установление реально не существующей связи между объектами; 4) превращение части в целое, признака в объект и обратно: распад целого на части, объекта на составные признаки; 5) возникновение и исчезновение объекта. Обычно эти законы фантазии взаимодействуют с нарушениями правил обычной двузначной логики. Эти нарушения могут быть классифицированы и названы видами абсурда: а) нетождественность; б) наличие исключённого третьего; в) противоречивость; г) отсутствие достаточных оснований [1, 6 – 13]. Можно предположить, что общественная психология в результате определённых событий внешнего порядка навязывает свой доминантный принцип фантазии. В лирике и, быть может, в судьбе Cмотрова Михаила Васильевича (р. 1963)взаимодействие части и целого, связанное с существованием исключённого третьего, носят доминантный характер. Со школьных лет безумно много читал, и эти пристрастия определили выбор. Он был в числе студентов первого и во многом уникального набора Волгоградского государственного университета. До сих пор тепло вспоминает своих преподавателей, преподавших основы языка и литературы. Однако судьба не предоставила в распоряжение Михаила накатанной дорожки. Окончить сразу филологический факультет не удалось. Бунтарь в стихах, бунтарь по природе, он незаметно выплеснулся из общего фона. На четвёртом курсе судьба испытала юношу на излом, последовало исключение из комсомола, и его личная судьба в какой-то мере предварила судьбу комсомола и КПСС, они тоже были исключены из жизни общества в 1991 году. Таким образом, он стал той исключённой частью, за которой последовало исключение целого. Юноша ушёл служить во имя исправления. Негативный опыт, данные уроки политграмоты диковато отразились потом в целом ряде стихотворений. «В рабочей комнате солдата», первом из них возникает таинственная седая борода то ли с портрета Карла Маркса, то ли часть актёрского наряда. Часть с портрета превращается в целое и сверхцелое, запугивающее живых. Кстати о дорогой бороде писал ещё великий тёзка Смотрова Михаил Васильевич Ломоносов, с бородой связано представление о волшебных силах, носителем бороды является пушкинский Черномор. Борода в комнате солдата испачкана кровью и тем самым превращается в некий символ войн и революций. Она находится на грани исчезновения. Она рухлядь, которую вот-вот солдат выбросит. Но она неприкасаемая ветошь, поскольку замполит грозит трибуналом за одно прикосновение к ней. Борода – это идеология. Эта существенная вещь – некое ничто, грозящее смертью, её исчезновение, почти исчезновение пустоты, но связано с исчезновением солдата из мира живых. Стихи Смотрова в основном написаны в 1988 – 1992 гг. и, конечно, отражают конец непобедимой идеологии коммунизма в нашей стране. Исчезновение вещи связано с возможным исчезновением солдата. И здесь виновен не трибунал, а история. Общество без идеологии, как бы без пустого привеска оказалось во многом хуже прежнего и обрекло многих своих солдат на войны и гибель. Автор смеётся над бородой, но с какой-то оглядкой. Её нельзя касаться, но замполиту можно. Мрачное величие антиутопии оживает в остро схваченном пейзаже: «Когда с улыбкою кастрата / Раскроет небо чёрный зонт, / Приходит замполит к солдату / И в руки бороду берёт»[2, 38]. Произошёл распад целого на части, небо утратило мужскую силу, оно не раскрывает безграничные дали вселенной, а, напротив, резко ограничивает видимость. Но рухлядь в руках замполита реализуется переход противоположностей друг в друга, часть переходит в целое, ничто становится всем: «Сидит он, в думы погружаясь, / Глядит загадочно во мглу, / И звёзды, в небе отражаясь, / В его колышутся мозгу»[2, 38]. Первичность материи подвергается глубокому сомнению, звёзды неба – лишь отражения того, что происходит в мозгу замполита. После армии Михаил Смотров восстановился, закончил филологический факультет в 1987 году. Год отработал в своей родной 110 школе г. Волгограда учителем русского языка и литературы, но учительский хлеб не показался, ни лёгким, ни сладким. Успел поработать и в высшей школе на кафедре подготовки студентов-иностранцев Волгоградского политехнического института, затем занялся бизнесом. И это тоже знаменательно. Он был на самой волне времени, которая в себе несла, конечно, много мути. Дорожка бизнесмена вовсе не усыпана розами. Многие люди, начинавшие бизнес с ним, сошли с дистанции или спились. По его словам, бизнес своего рода образ жизни, и всё другое, в том числе занятия литературные этому делу несколько противопоказаны. Впрочем, поэтическая карьера никогда не была его целью, но захотелось оставить что-то после себя. А сейчас поэзия ещё и мешает. Здесь, конечно, можно вспомнить Гейне, гениального поэта, но никудышнего управляющего магазином. Видимо, личное преуспеяние не стало для Михаила Смотрова показателем верности пути, избранного страной. «Повторение пройденного» – первый сборник стихов писателя, выпущенный в 1999 году почти полностью вошёл во второй сборник, названный «Возвращением в никуда». В подавляющем большинстве случаев цельность, превращение части в целое относится ко временам Советского Союза. Так М. Смотров в ёрническом «Подражании Лермонтову» оценивает Сталинградскую битву как победу Татарии над Европой: «Невероятно, что в дикой Татарии, в этой степной азиатской дыре, / Побеждены европейские армии, / Это нежданное было антре» [2, 149]. Подражание здесь заключается одновременно в остро-критичном признании прошлого величия Родины и в насмешке над её современностью вступившей в период феодальной раздробленности: «Знаю: какого бы русского ханства / Не переехать районных границ, / Всюду убожество, скотское пьянство, / Грязь да дебильные лица убийц» [2, 150]. Ужасная картина! Дело спасает, правда, орфография. Беспощадный смысл заключён только в частице «ни», а вместо неё стоит «не», вносящее двусмысленность и оставляющее лирического героя в пределах районных границ, где и локализуется это «всюду». Противоречивость временного типа (Татария – Россия) дополняется противоречивостью пространственного типа, заставлющей вспомнить Гоголя. Традиции крыловской «Подщипы» явственно проступают в смотровском тексте «Пиесы». Как и у Крылова, здесь немцы наступают, «к утру сгорел весь светлый град Петров», а государыня «пропала вдруг, как не было её» [5, 169 – 170]. Правда, выясняется, что всё это нарочно сочиняет некий Погосянц, чтобы воспользоваться случаем и овладеть женой Ломоносова. Признание Погосянца Лизе замечательно смешением стилей различных эпох: «Люблю тебя безумно, как Парис <…> Давно уже томлюся / В моей душе прекрасный жар любви, / Скорей бежим, я на тебе женюся, / Твой муж – козёл его я обманул» [2, 182]. Это 18, 19 и 20 век – прямо по ходу строчек – классицизм, сентиментализм, романтизм, реализм, натурализм. Характерно, что Погосянц обманывает не Лизу, а её мужа, поскольку женщина, видимо, желает быть обманутой: «Едва такое дело услыхав, / Я в обморок упала натурально». Князь Игнатий рекомендует вызвать Погосянца на дуэль, «и пристрелить его там, как собаку», но Ломоносов гуманен и прощает шалопая «для славы, для потомков». Безусловно, ёрнический пессимизм хотя и является существенной интонацией в лирическом мире Смотрова, но ею не всё в нём исчерпывается, а если вдуматься, то по связи ассоциаций звучат в этом фарсе серьёзные и трагические обертоны. «Пиеса» написана в 1988 году, когда вся страна умилялась речам первого и последнего президента, а немцы, действительно, вскорости объединились, а СССР распался. Так что шутка Михаила Смотрова носит не только бурлескный, но и предсказующий характер. Знаменательна последняя фраза Ломоносова: «Широка Россия, а отступать – некуда!». И реакция жены великого учёного: «Лизавета зевает» [2, 186]. Это знаменательное выражение равнодушного состояния общества, у которого под шумок речей о свободе украли страну. И эти процессы, и эти Погосянцы никуда не делись и в XXI веке, никто не вызвал их на дуэль, и даже стесняется послать им пожелание скорейшей и собачьей смерти. Хорош в «Пиесе» и граф Николай, раздевшийся донага, вставивший в зад себе веник, поджёгший его и объявивший себя «свободы райской птицей». Этот символ свободы как нельзя лучше вписывается в демократию наших 90 – х годов ХХ века. Cмотров – представитель когда-то молодой волгоградской поэзии, бросившей вызов обветшалым штампам застойного времени, но, в отличие от футуристов, никого не пытавшейся сбросить с корабля современности. У этого корабля есть одно интересное свойство, он также быстро стареет и становится кораблём прошлого, кораблём призраков, кораблём дураков в конце концов. С бунтарями конца восьмидесятых история немножко подшутила. Они своего добились. Свободы от памятника Дзержинскому и КГБ, свободы выражения, воли. Но удивительным образом многие их стихи, критикующие советскую действительность, ещё более точно вписываются в похабные ельцинские времена. Критикуя прошлое, поэты забежали в будущее, где «придёт не идиот, нормальный кто-то / И голову пробьёт железным молотком» [2, 156]. Более того, этот человек «законный твой убийца», и убийство – своего рода восстановление законности. Об идиотизме деревенской жизни писал Карл Маркс, об этом же пишет Михаил Смотров в стихотворении, открывающем сборник «Повторение пройденного»: «Три берёзы стоят посреди необъятного поля – / Это русский пейзаж, деревенский отеческий рай, / И такая кругом неземная мерещится воля, / Хоть бери пистолет и в бескрайнее небо стреляй» [2, 17]. Помните, К.Маркс приветствовал героизм парижских коммунаров, штурмующих небо. В смысле покорения будущего. А в смысле наших «стреляющих» времён думаешь, что хорошо хоть в небо. До Бога высоко, а в самолёт не попадёшь, но пытаются теперь попасть из лазерных указок. Абсурдный финал большой истории. Упоминается и Платон, и своеобразное преобразование не души, а плоти. Идеализм и материализм сходятся вместе, и какая-то странная жизнь продолжается: «Так Петрушина плоть превратилась в подобье фантома / И летает теперь над колхозом родным по ночам» [2, 18]. В финале сходятся Пушкин и Маркс: «Деревенская жизнь превращает меня в идиота / Потому что привык и не хочется жизни иной» [2, 18]. Смотров – мастер трагикомических сценок, цепь ассоциаций в которых может уходить достаточно далеко. Вот в «Тяжёлом случае» очень эффектно подано действие: «По деревне, ничего не соображая, / Бежит девушка, поленом угрожая…». Бытовизм, разговорный стиль, и не дай Бог получить поленом по голове, но угроза в действие не приводится, а девушку вяжут санитары: «И – прощай, молодость!» [2, 110]. Всё? Нет, не всё. Настораживает, что санитары «огородами крадутся, как шакалы». Положительный полюс отсутствует. Дорога оканчивается дурдомом. А в бытовом расхожем выражении – «Россия – страна дураков», а санитары, стало быть, её правители. Жалко девушку. В «Забавах школьницы» девочка Светлана прикидывает возможные последствия применения силы к червяку, выползающему из яблока. Если она сожмёт его пальцами, ударит кулаком или ногами, прыгнув с табуретки, то что будет? Уничтожение и возникновение объекта сплетаются друг с другом: «Зелёненький возникнет след – она его покажет маме» [2, 131]. Скажем яблоко – общеизвестный символ соблазна, равно как и червь, если при некотором усилии воображения видеть в нём фаллос или змея. Но эта трактовка не срабатывает. Светлана яблока не ест и с червячком не заигрывает. А далее – необъяснимый переход от части к целому: от девочки с приветом к такой же стране. Страна, дающая себя съесть, самоистребляющаяся страна, конечно же, похожа на «пряник золотой», который кушают все кому не лень, и виновников торжества автор, вовсе не думая об этом, понятно, что он пишет в сатирическом ключе, всё-таки называет. Это спящие наследники Дзержинского, не зря же «на подушечке атласной, / Как символ Родины прекрасной, / Стоит Дзержинского портрет». Это оставленные навсегда планы первенства в космосе материальном и духовном: «В резную рамочку оправлен, / Довольный светится Гагарин, и в космос радостно глядит» [2, 132]. Это декларируемое отсутствие сверхзадач и присутствие длинной конфеты, которую остаётся только сосать. Всё это даёт ещё нехорошие ассоциации, что не советская страна, а страна двуглавого орла с ещё большей энергией расходует свои естественные и, увы, не восстанавливаемые ресурсы. Слова Смотрова, отнесённые к советской стране, с ещё большей силой относятся и к нынешней охлократии. Казалось бы, человек вполне успешный, поднявшийся среди лихих годин, должен бы обнаружить в идущих новых временах какой-то позититив, движение времени вперёд. Но, увы! Прошлое – Библия, будущее – водка. Общество с одной стороны, пыталось уверовать в Бога, с другой стороны, пустилось во все тяжкие грехи, пытаясь совместить несовместимое. С сардонической усмешкой Михаил Смотров в стихотворении «Время, вперёд!» (название известного в своё время романа В. Катаева) пишет об остановке и продвижении времени. Это всё оживает в лице многоликой милой душечки, то сжимающей в руках Библию, то «в час, когда она беспечно / Нажрётся водки и блюёт», лирический герой как раз и понимает: всё не вечно, и время движется вперёд!» [2, 89].

Но особого оптимизма в этом продвижении не чувствуется. Стихи Михаила Смотрова смешны и грустны одновременно, во многих рассказанных им комических микроисториях обнаруживается трагический подтекст.

Литература

1. Воронин В.С. Законы фантазии и абсурда в художественном тексте.

Волгоград: ВолГУ, 1999. – 168 с.

2. Смотров М.В. Повторение пройденного. – Волгоград: Издатель, 2008. – 192 с.