Таранова В.А., аспирант

Таганрогский государственный педагогический институт

(Россия)

 

ТРАНЗИТИВНОСТЬ СОЦИАЛЬНЫХ СОБЫТИЙ В КОНТЕКСТЕ ИСТОРИЧЕСКОГО И ФИЛОСОФСКОГО МЕТОДОВ ИССЛЕДОВАНИЯ

 

В истории философии, пожалуй, только с начала XX века историческое знание о прошлом стало приобретать контуры с выходом на разработку и обозначения того концептуального аппарата, который действительно не только описывал бы это прошлое, но и который бы соотносил зафиксированное прошлое с той исторической реальностью, к которой это прошлое относится. При этом возникают вопросы, которые касаются того, что исследователь-историк и исследователь-философ фактически могут работать в совершенно разных концептуальных системах. Когда исследователь-историк пытается действительно описать некоторую прошлую историческую реальность с позиции того аппарата, которым он располагает и вывести к настоящему времени это историческое прошлое с учетом понятий и категорий, образующих основы исторической науки. Но с другой стороны, исследователь-философ принимая подобную точку зрения (а может и не принимая) стремится к несколько другому: не к описанию, а к объяснению того исторического знания которое имеется к настоящему времени. Более того, отметим тот факт, что исследователь-философ в ряде случаев может быть не согласен с исследователем-историком в отношении оценки того или иного исторического события. Тогда возникает определенное противоречие: во-первых, между описанием исторического события и его объяснением и, во-вторых, между той оценкой, которая получает исторический индекс и той оценкой, которая получает свое значение посредством индекса настоящего времени и соответствующей ретроспективы.

Подобная ситуация является закономерной, потому что исследователь-историк как и исследователь-философ имеет дело не с историей как таковой, а, в большей мере, с некоторыми сегментами истории, а последние, в свою очередь, получают определенные толкования исходя из не только реальных исторических событий, которые происходили когда-то в прошлом, но и из тех источников, которые описывают эти исторические события. Противоречие между описанием и объяснением возникает уже на самом элементарном уровне, когда требуется либо обозначить тот концептуальный аппарат, который будет адекватным для описания исторических событий с позиции исторической науки, либо тот концептуальный аппарат, который будет адекватен для объяснения тех или иных исторических событий, но уже с позиции социальной философии. Конечно, подобная проблема выходит на соотнесение исторического и философского методов исследования. Однако, подобная ситуация зависит и от того, насколько историческое исследование привязывается к проблемам исторических источников и текстов и, насколько она коррелирует или дистанцируется от тех темпоральных характеристик, которые неминуемо будут присутствовать в рамках наложения на подобные исторические схемы «стрелы времени». Если рассматривается то или иное историческое событие с позиции прошлого, настоящего и будущего, то достаточно сложно будет определить те аспекты, которые связаны, допустим, с оценкой, а тем более с перенесением исторического события из настоящего времени в будущее. К примеру, Е.М. Сергейчик отмечает: «Транзитивные периоды, находясь между прошлым и будущим, испытывая давление прошлого и будущего, тем не менее предстают как вполне самостоятельные состояния социокультурных систем, отличные от стабильных, инерционных периодов развития. В связи с этим встает ряд вопросов о структуре, внутренней логике, динамике транзитивных периодов, о возможности прогнозировать и воздействовать на происходящие в них события и процес­сы, о месте и значении переходных периодов в истории. Ответить на них можно при помощи сравнительного ана­лиза транзитивных и стабильных периодов истории. Дру­гими словами, речь идет об исследовании такой формы протекания истории, как ритмичность, которая в отличие от цикличности, подчеркивающей периодическую повто­ряемость исторических событий и процессов, акцентиру­ет внимание на поочередном доминировании устойчивых и изменчивых фаз развития с формальной точки зрения, а не с содержательной, так как всякое историческое собы­тие уникально и неповторимо» [1, с. 517].

Исследователь-историк указанную проблему истолковывает как некоторое историческое прогнозирование и это вполне правомерно, так как приоритет отдается описанию. Однако описательный характер связан с тем, что историческое событие представляется в той системе и порядке категорий, которую выработала сама историческая наука, но это историческое событие ставится в рамки того сегмента истории, с которым исследователь-историк имеет дело. В отличие от историка, исследователь-философ пытается обозначить ту шкалу времени и тот сегмент истории, которые необходимо совместить между собой, чтобы зафиксировать на шкале истории само историческое событие, не говоря уже о его структуре, фазах и т.д. При этом следует определить, насколько подобное зафиксированное историческое событие помещается в границы обозначенной или выделенной шкалы темпоральной референции, когда можно не только исторические события сравнивать с теми или иными индексами времени, но и, приняв, к примеру, индекс настоящего времени, проводить определенные параллели, например, в рамках семантики возможных миров, по отношению к их дальнейшему развитию.

Если рассматривать классическое представление о концепции философии времени, то историческая реальность действительно будет восприниматься в рамках различных философских школ и направлений не однозначно. Дело в том, что рассматривался достаточно стандартный и в какой-то мере идеализированный способ представления исторической реальности как путь от прошлого к настоящему и далее, в зависимости от цели исследования в будущем. Однако, подобная ситуация выглядит несколько иначе, если попытаться рассмотреть несколько иной вариант, а именно: насколько сегменты прошлого, которые соотносятся с теми или иными сегментами прошлой исторической реальности  получают адекватную оценку в прошлом. Вопрос достаточно сложный потому, что сам исследователь, если он пытается анализировать подобную ситуацию в рамках настоящего времени, должен принять одну из двух позиций: либо, помещая историческое событие в прошлое, пытаться их соотнесение проводить с помощью концептуального аппарата, характерного для этого времени, либо попытаться анализировать это прошлое историческое событие с точки зрения тех социальных субъектов, которые могли его воспринимать. Подобная ситуация не ведет к приращению знаний в рамках социальной философии, так как нельзя рассуждать о динамическом аспекте проблемы, а это весьма важно, поскольку не будет видна перспектива подобного исследования и теряется смысл анализа самого механизма.

Если выдвинуть возражение, связанное с тем, что коль скоро темпоральная референция акцентируется на некоторое прошлое, то прошлое как темпоральная характеристика будет сводиться к тому или иному сегменту исторической реальности, и поэтому само прошлое будет выступать тем индексом времени по отношению к которому оценивается это историческое событие. Но в этом случае, исследователь-философ должен принять именно ту структуру исторического события, по отношению к которому он имеет знание либо из исторического текста, либо из исторического источника, либо из каких-то иных положений, и эти положения будут носить описательный характер. Подобную ситуацию возможно принять на эмпирическом уровне исследования, потому что саму фиксацию темпоральной референции по отношению к историческому событию, следует оценивать с позиции некоторой последовательности случившихся в прошлом исторических событий. Но применение моментных, моментно-интервальных и интервальных структур, к структурным единицам исторического события фактически становится неприемлемым, потому что трудно рассуждать о прошлом с позиции инструментария настоящего времени, т.к. в прошлом времени подобного инструментария просто не существовало.

 

Литература

1.     Сергейчик Е.М. Философия истории. СПб., 2002. 520 с.