Филологические науки/2. Риторика и стилистика

Калиберда Н.В.

Днепропетровский национальный университет, Украина

Становление концепта «Domesticity» в романе С. Ричардсона «Памела»

Интерес к теме платья в романах С. Ричардсона обозначился давно, был заявлен в работах академического литературоведения в 70-е годы прошлого века, обусловлен вниманием к авторским приёмам создания характера героя, чей жизненный опыт разрушал условности, изжившие себя социальные барьеры, передавал становление новой социальной морали, основывающейся на защите гражданских свобод и достоинства человека. [4, 6]

Женщины-авторы стоят у истоков литературного явления, получившего название «amatory fiction», «любовной прозы», где перипетии судьбы героини, её внутренний мир, как правило, определялись характером отношений с мужчиной, осознанием меры свободы в выборе суженого и поведения в браке. В текстах Афры Бен, Мэри Деларивьер Мэнли, Элизы Хейвуд женские персонажи демонстрируют знание светского этикета, порою отваживаются на нарушение традиций, виртуозно меняют социальные маски, выступая то в амплуа добродетельной хозяйки дома, то искушенной ценительницы досуга и флирта.

Ричардсон не был первым, кто обратился к женской теме в романе. Однако судьбы его женских персонажей позволили увидеть, как изменялись обычаи, преображались гендерные роли мужчины и женщины в социуме и семье.[2] Поначалу литературных критиков язык одежды в творчестве Ричардсона занимал постольку, поскольку помогал более глубоко раскрыть внутренние мотивы поступков действующих лиц в романах, многомерно обнажить натуру и душевный склад персонажей, выделить черты среды, где они существовали, что закладывало основания для становления поэтики классического семейного романа (“domestic novel”).

Рисунок характера главной героини, желание уточнить, понять его неоднозначность приводит исследователей к внимательному прочтению романа и попытке выстроить объективно сложное представление о Памеле, избегая категоричности, учитывая столь на первый взгляд противоречивое, неоднозначное свойство натуры персонажа, неожиданные действия и поступки.

M. Kинкид-Уикс в монографии «Samuel Richardson. Dramatic Novelist» (1973), исходя из традиционного понимания воплощения образа центрального персонажа в романе, оценивает его эволюцию и стадии упрочения личности Памелы в зависимости не только от нравственного мужания, развёрнутых размышлений, изложенных в её письмах, часто обретающих характер исповеди, но и от продуманности её поступков и осознания её зависимости от сложившихся в обществе обычаев и обстоятельств. Он указывает на особое мастерство С. Ричардсона в выстраивании внутреннего и внешнего сюжета, где ход мыслей Памелы дополняют её внешние решения и действия. И тогда предметная деталь, костюм и интрига, разворачивающаяся между Памелой и сквайром, не только приобретают черты костюмированного, театрального действа, но и оказываются дополнительным семиотическим планом, наращивающим семантический объём образа и приобретающим функцию символического истолкования характеров. [4]

М. Кинкид-Уикс обращает внимание на виртуозную нюансировку движения сознания героини, к которой прибегает Ричардсон. Поначалу естественно и простодушно, Памела воспринимает молодого хозяина имения и его внимание к челяди, она бессознательно радуется щедрым дарам сквайра, так как молода и хороша собой («…For the main feature of Pamela’s first letter is how happily unsuspecting she is.») [4, с. 20]. И это отчасти даёт импульс к двойственному истолкованию поведения Памелы. Когда приходит прозрение, идеальный образ мистера Б. разрушается, она открывает для себя реальность обстоятельств, которая тревожит её. Знаком внешних перемен состояния Памелы станут её поступки и её осознанный выбор: она откажется от чуждого для неё господского платья и наденет наряд крестьянки, органичный её положению. В нём, тем не менее, она будет выглядеть привлекательно. Но, казалось бы, трезвое осознание своего статуса приведёт к неожиданным последствиям. Эффектный сюжетный ход появления героини в новом обличие неожиданно будет истолкован как кокетство, вероломство и лицемерие. И ещё более осложнит её судьбу в Бэдфордшире. [4]

Следует заметить, что литературные критики увидели в «Памеле» особый сюжет о роли платья в жизни героев. В нём есть свои перипетии: дарение одежды, решение избавиться от нарядов, тема роскоши и бедности в социальном коде платья, уместности и, напротив, ошибочного выбора костюмов героями. Так, М. Кинкид-Уикс пишет: «There is … likely to be a vivid concentration on the clothes themselves, to make the story’s contrasts more colourful…» [4, с.11].

В 70-е годы идёт активное становление феминистской литературной критики, определяющей для себя предмет интересов, границы научного поиска, опробующей в процессе описания женской темы терминологию, которая с течением времени станет канонической. Рождаясь как междисциплинарное явление школы феминистского литературоведения, иногда оказывается близка социологии культуры, и многие заявленные ею проблемы расценивает как прикладные, затем «прорастающие» в художественной плоти произведения. На исходе ХХ века в науку о литературе входит понятие «domesticity» - семейного быта, пространства дома, описание непубличного социального уклада, существования человека, распределения в нём ролей, изменчивых амплуа, в которых выступают мужчины и женщины. Именно с концептом «domesticity» соотносят формирование в культуре ХVІІІ-ХІХ в.в. представление об идеале новой женственности (феминности) и её ценностных характеристиках, где преобладают такие свойства как благожелательность, набожность, смирение, столь необходимые в повседневном общении близких людей. Творчество романистов-классиков: Ричардсона, Филдинга, Смоллетта, Голдсмита, яркие образы созданных ими героинь удачно воплощают версии востребованного эпохой культурного типа женского поведения, впоследствии столь удачно метафорически названного «ангелом в доме». Специалисты проницательно заметят, что в текстах, посвящённых семье, роль мужчин, за которыми сохраняется власть в социуме, также изменится: они хотя остаются устроителями мира, личных отношений, всё же откроются как характеры, отринувшие маски величия, мужественности, героизма, столь необходимые им во внешних обстоятельствах, и предстанут носителями эмоций, открытые любви, страсти, подверженные слабостям.[1, 3]

Литературоведы феминистской школы, обращаясь к образу Памелы Ричардсона, выделяют в нём сложные составляющие. Прежде всего, их привлечёт личность Памелы Эндрюс как социокультурное явление, как женщины, изменившей свою жизнь благодаря природным и приобретённым ею достоинствам. Исследователи подробно прокомментируют социальное возвышение Памелы, путь героини в светское общество. Они опишут феномен Памелы сквозь призму её женственности, попытаются выделить знаки феминности в её эпистолярном творчестве, обозначат черты женского письма в дневнике-исповеди Памелы.

Литература:

1. Armstrong N. Desire and Domestic Fiction: A Political History of the Novel / N.Armstrong. - Oxford: Oxford UP, 1987. – P.1-133.

2. Batchelor J. Dress, Distress and Desire: Clothing and the Female Body in Eighteenth-Century Literature / J. Batchelor. – N.Y.: Palgrave Macmillan, 2005. – P. 1-52.

3. Gwilliam T. Pamela and the Duplicitous Body of Femininity / T. Gwillian // Representations. - 1991. - № 34. – P. 104-133.

4. Kinkead-Weeks M. Samuel Richardson. Dramatic Novelist / M. Kinkead-Weeks. – N.Y.: Cornell University Press, 1973. – P. 1-120.

5. Lafitte C. Eighteenth Century Eroticism between Sermons and Striptease: Pamela, the Pretty Teacher. – Режим доступа: https://www.inter-disciplinary.net/wp-content/uploads/2011/10/lafitteepaper.pdf.

6. Oliver K. Samuel Richardson, Dress, and Discourse / K. Oliver. – N.Y.: Palgrave Macmillan, 2008. – P. 1-89.

7. Richardson S. Pamela; or Virtue Rewarded. – L.: Penguin Books, 1985. – 539 p.