Наталья Александровна Леонова

г. Ставрополь, Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Ставропольский государственный педагогический институт»

Институты детства и семьи в эпоху перемен (по материалам 1920-х гг.).

«Старые, гнилые устои семьи и брака рушатся и идут к полному уничтожению с каждым днем. Но нет никаких руководящих начал для создания новых, красивых, здоровых отношений. Идет невообразимая вакханалия. Свободная любовь лучшими людьми понимается как свободный разврат…». [6, с. 113] Так комментировал положение семьи в начале 1920-х гг. в России один из современников и очевидцев событий тех лет С.Н. Равич в журнале «Коммунистка». Среди множества социокультурных противоречий 1920-х гг. выделялась одна, наиболее характерная для постреволюционного и послевоенного периода – изменение отношения к семье как неотъемлемой части социума и детям как общечеловеческой ценности. Этому способствовали расшатывание традиционных семейных устоев в результате резкой смены идеологии и затянувшейся войны, размягчение нравов под влиянием лозунгов о свободной любви, а также отсутствие возможностей у государства разработать в короткий срок и практически осуществить семейную политику. Не менее значительную роль в изменении отношения к семье и детям в начале 1920-х годов сыграли экономический кризис, голод и неуверенность многих людей в завтрашнем дне. В условиях отсутствия гарантий нормального существования, постоянной угрозы голода и социальных катаклизмов создание семьи и тем более рождение ребенка для многих было нежелательным или непозволительной роскошью.

Изменение отношения к институту семьи и брака в 1920-е годы не могло не отразиться на отношении к детям, которые не входили в планы многих взрослых людей, разделяющих идеи о свободной любви. Дети, как важная составляющая семьи и общества в целом, не соответствовали потребностям революционно настроенных женщин. Женская эмансипация, усилившаяся в ходе войн и революции, изменившая роль и место представительниц слабого пола во всех сферах общественной жизни, в начале 1920-х годов приняла крайние формы – многие женщины предпочитали партийную и общественную работу семье и детям или выбирали свободную любовь. Так, А. М. Коллонтай, была убеждена в том, что партийцы, как и весь пролетариат, имеют право на любовь, в минимальной степени отягощенную узами брака. [1, с. 199] Следует, однако, отметить, что «женский вопрос», интересовал советское государство лишь в связи с проблемами детства и семьи, поскольку женщина, выполняющая основную воспитательную функцию в старой традиционной семье, в новых условиях должна была воспитывать новых детей, а поэтому она сама становилась объектом воспитания со стороны государства.

В военные и революционные годы были разрушены сотни тысяч семей, что привело к росту числа беспризорников и сирот, которые выросли в условиях «военной заброшенности». [2, с. 6] Зачастую это были социальные сироты, выброшенные из семей родителями, морально не выдержавшими социальных потрясений. Так, на апрель 1922 г. только в одном Медвеженском уезде Ставропольской губернии насчитывалось до двадцати тысяч беспризорных, в том числе и брошенных родителями, детей. [3, с. 3] Этих детей не научили быть мамами и папами, жить в семье и ценить традиционные семейные ценности. Недостаток внимания и заботы, равнодушие со стороны взрослых, отсутствие семейных ценностей и традиций вырабатывали в этих детях достаточно жесткое отношение к людям, жизни, обществу, которое они, став взрослыми, представителями «поколения двадцатых», перенесли на своих детей.

Разрушению представлений о традиционной семье в начале 1920-х гг. способствовала также политика советской власти, направленная на создание социальной опоры в лице подрастающего поколения, которое для этого необходимо было оторвать от прежних «буржуазных» ценностей, в том числе и от старой семьи. Представления, вынесенные ребенком из своей семьи, должны были соответствовать требованиям, предъявляемым в условиях масштабных преобразований и формирования «нового социального вида Homo Soveticus». [4]. Каждая отдельная семья теперь виделась составной частью советского государства, что предполагало социалистическое воспитание ребенка. Семья, по мнению большевиков, не могла справиться с этой задачей, поэтому институты детства (учреждения общественного воспитания, образования и другие) должны были взять на себя «уход» из семьи ребенка и его социализацию в новом обществе. «Государство становилось «большой семьей», политические лидеры – «отцами», мужчины и женщины – «сыновьями и дочерями», дети – «внуками Октября», и все поголовно – «братьями и сестрами». [7, с.113] В такой большой семье не могло быть частной жизни. Сам институт семьи в условиях «советского общежития» перестал быть закрытой системой. А если все вокруг «братья и сестры», то интимные отношения между ними – инцест?! Может быть, поэтому в нашей стране так долго «не было» секса и произошла искусственная подмена семейных ценностей, основанных на любви и половых отношениях, на дружбу? Это вполне закономерный результат государственной политики и идеологии, направленной на более легкое и быстрое усвоение ребенком официально принятых норм, на его «подсаживание» на советскую систему семейных ценностей.

Государство начинает активно вмешиваться и регулировать семейную жизнь граждан. Созданная в 1922 г. при отделе правовой защиты детей Наркомпроса социальная инспекция в рамках борьбы с детской беспризорностью посещала неблагополучные семьи, где имели место нарушения интересов ребенка. Деятельность комиссии была направлена на изъятие таких детей из семьи и помещение их в государственные учреждения. Отсутствие у государства средств вызвали в свет такое явление как патронажные семьи и передачу детей на снабжение местного населения. Но отсутствие продуктов и самых необходимых промышленных товаров не вызвала одобрения этой практики со стороны населения, и она не принесла желаемого результата.

Увеличение к середине 1920-х гг. среди беспризорников числа детей, имеющих семьи, пусть даже неполные, рассматривалось государством не как порождение кризиса семьи и семейных устоев, а как результат недостатков коммунистического воспитания. По выборочным данным за 1924 г. из полторы тысячи беспризорных детей двадцать шесть процентов имели одного родителя. [5, с. 19] Уже во второй половине 1920-х гг. стало понятна ошибочность политики государства, направленная на отрыв ребенка от семьи и воспитание его в рамках государственных учреждений. Этому, в первую очередь, способствовало отсутствие необходимых средств у государства. Кроме того, сработал и так называемый «человеческий фактор», в силу которого ребенок по своей природе нуждался в семье, и никакое государственное учреждение не способно было заменить ее. Все эти обстоятельства заставили государство временно переориентировать политику в сторону возвращения детей в семью, пусть даже не отвечающую требованиям социального воспитания. Была предпринята попытка материальной поддержки нуждающихся семей, что отразилось в соответствующих законодательных актах. Так, Декретом ЦИК и СНК РСФСР от 1 марта 1926 г. «Об изменении Кодекса Законов об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве» было разрешено усыновление. Семейный кодекс 1927 г. усовершенствовал систему опеки над несовершеннолетними детьми. В 1928 г. вышло постановление СНК РСФСР от 14 апреля 1928 г. «О мероприятиях по оказанию помощи детям беднейших семейств», по которому на помощь могли рассчитывать все дети до шестнадцати лет, в первую очередь, находящиеся на иждивении и попечении одинокой матери, испытывающие острую материальную нужду вследствие безработицы, болезни, инвалидности или временного отсутствия (по случаю лишения свободы, нахождения в больнице и т.д.) родителей или заменяющих их лиц, из многодетных (более двух несовершеннолетних детей) семей.

Т.о., семья и детство как институты вызывали достаточно неоднозначные отклики в 1920-е гг. – от полного отрицания до признания необходимости существования, но в рамках советского государства. Если в первой половине 1920-х гг. общественное мнение и государственная политика основывались на преобладании радикальных позиций в отношении семьи как временном явлении, вызванном трудностями переходного периода, на смену которому придет социальное (общественное) воспитание, то уже к концу десятилетия семье как форме организации и социализации ребенка стало отводиться более значительное, но подчиненное место, как части государственного механизма, направленного на воспитание советских граждан.

1. Булдаков В.П. Постреволюционный синдром и социокультурные противоречия нэпа // НЭП в контексте исторического развития России ХХ века. – М., 2001.

2. Василевский Л.М. Голгофа ребенка. Беспризорность и дети улицы. – Л., М., 1924.

3. Власть Советов. – 1922. – № 617.– 30 апреля.

4. Геллер М.Я. Машина и винтики. История формирования советского человека. – М., 1994.

5. Нечаева А.М. Охрана детей-сирот в России (История и современность). – М., 1994.

6. Панин С.Е. Борьба с проституцией в России в 1920-е гг. // Вопросы истории. – 2004. – № 9.

7. Сальникова А.А. Детство как миф: некоторые аспекты изучения российско-советского детства в зарубежной историографии // CLIO MODERNA. Зарубежная история и историография: Сборник научных статей. Выпуск 3. – Казань, 2002.