Исмаилов М.А.

проф. каф. истории государства и права ЮФ ДГУ

Айтберов Т.М.

проф. каф истории древнего мира ИФ ДГУ

Абубакарова М.М

НИЛ обычного права ДГУ.

Теоретико-правовые аспекты формирования

государственно-правовых институтов в раннеисламском Дагестане

Кавказская Албания, где сложились новые институты и правовые нормы, претерпела, в начале первых веков н.э. радикальные перемены в результате массовых вторжений кочевых племен. Они не только расчленили территорию Кавказской Албании, захватив приморские районы Дагестана, но и изолировали горную часть от остальной территории страны.Изменившаяся этнополитическая ситуация в регионе повлекла за собой и коренные перемены в социально-экономическом развитии местных народов. Изолированные от остальной территории былой Кавказской Албании, горные районы Дагестана также подверглись центробежным тенденциям, поскольку были нарушены сложившиеся здесь органы власти и социально-экономические связи не только с приморскими районами, захваченными кочевниками, но и с южной частью страны, к югу от Дербента продолжавшей сохранять независимость от кочевников. Подобные коренные перемены былого единства Кавказской Албании повлекли за собой и существенные изменения политического и социально-экономического развития местных народов. В приморских районах с приходом пестрого объединения кочевых племен возникает ряд новых политических образований, известных из письменных источников под названиями - “царство маскутов», “Страна Берсилия», “царство гуннов», “Хазарский каганат» и “Царство Джидан». В состав этих образований были втянуты и местные народы, и соответственно в них переплетались традиции и правовые нормы двух миров.В горных районах Дагестана, также начались процессы дробления страны, в результате которых возникает ряд новых раннефеодальных государственных образований: Серир, Дербент, Шандан, Зирихгеран, Лакз, Табасаран, Кайтаг, Гумик и др., сформировавшихся по этническому принципу. Новые государственные образования являлись как бы осколками Кавказской Албании, в которых в трансформированном виде сохранились и былые традиции страны в социально-экономическом развитии, а также в формах управления. Однако на новом этапе развития они претерпели существенные изменения не только в структурах власти, но и в правовых нормах. Каково было уже с утверждением ислама развитие государственно-правовых норм, к примеру, в значительной части горного Дагестана, соответствующей зоне Сулакского бассейна, где имели место в прошлом государственные традиции идущие от зороастрийских, от иудейских, от христианских (например, от сарирских или шекинско-албанских) и от монгольско-языческих форм, то есть домусульманские по своей сути.

Прежде всего, следует здесь отметить, что правовые воззрения дагестанцев признавали издавна законность существования власти, то есть наличие фактора чьего-либо политического господства на той или иной территории, существования там государственного управления. Это не удивительно, когда знаешь истоки их государственности, тесно связанные с зороастрийским Ираном Сасанидов, а в сасанидском Судебнике отмечена разновидность преступлений именуемая «злоумышления против» светской власти и ее представителей[1], да и в Коране ведь сказано: «повинуйтесь» – о, люди! – «обладателям власти», существующей «среди вас»[2], в лице, к примеру, военачальников, ученых и судей[3]. Были же это традиционно княжеская и общинная формы власти. При этом общинная форма, в руководстве которой большую роль играли в Дагестане кадии (шариатские судьи) и факихи (правоведы), могла тут выступать в виде еще и «племенной» власти[4], которая опирается, как известно, на принцип кровного родства. Но основным видом тогдашних общин горного Дагестана были те, что строились на основе соседского, в первую очередь, принципа. Отметим здесь, что государственность, опирающаяся на общину, со стоящими во главе ее кадиями-судьями и факихами-правоведами считается, согласно шариату, похвальной[5].

Княжеская форма власти являлась в Дагестане, судя по всему, ведущей. Представляли же ее выходцы из давно привилегированных групп, имевшихся внутри местного населения гор, именуемые в арабоязычных текстах маликами «владыками», а также лица стоявшие на более низком политическом уровне – называемые султанами, то есть «государями; носителями власти» и эмирами «повелителями». Эти выдвиженцы из рядов, необходимо указать, местных нобилей, (под ними подразумеваются аристократы, часть которых претендовала, как минимум с XVIIв., на происхождение от первых исламизаторов-воинов, якобы корейшитов)[6], обладали правом на получение различных «не праведных» повинностей, а также - штрафов с нарушителей общественного порядка. Имело место последнее в двух основных сферах: в сфере государственного права (так, например, часть земельного участка, изымаемого у свободного общинника в качестве штрафа - за совершенное им, условно «государственное», правонарушение, должна была переходить султану того селения, откуда происходил правонарушитель) и в сфере уголовного права, о чем подробно говорится ниже. Данные факты свидетельствуют, в свою очередь, о том, что в изложенном аспекте государственное право горцев Дагестана стояло в определенном противоречии со «светлейшим» шариатом.

Последний признавал, как известно, что власть должна иметь доходы для своего содержания, в связи с чем, кстати, дагестанцы выделяли своим правителям, к примеру, горные пастбища. Предоставляли их, причем, в качестве милка, то есть закрепляли на постоянной основе за должностью и, соответственно, за ее носителями. Так, в Тледоке было закреплено за местными князьями-правителями три прекрасных горных пастбища, расположенных на Главном Кавказском хребте, которые, между прочим, сохранили свои названия и в наши дни (Жухатль, Маал-раса и Коло-роса). В центральной же части Сулакского бассейна каждый новый нуцал – наследственный правитель сидевший в Хунзахе, – получал с каждого подвластного ему селения, при восхождении своем на трон Аваристана, по пять лисьих шкур (по 4 – рыжих и по 1 - черной) и еще по пять баранов.

При всем этом шариат не признавал института потомственной аристократии и законности существования каких-либо наследственных привилегии у той или иной части свободного населения. К примеру, это касалось привилегий в области наказаний за уголовные преступления, а также претензий той или иной группы на постоянное сохранение политической и экономической власти в своих якобы «благородных» руках[7].

Дагестанские князья - действуя часто в рамках двустороннего договора с общиной местных мусульман (даже неофитов), что приветствовалось кстати теоретиками права[8], - брали на себя функцию контролера, это как минимум, в отношении исполнения наказаний за преступления входящие в сферы действия государственного и уголовного права. Это, а также вмешательство князей в судебные дела (в форме, к примеру, наложения штрафов в пользу власти, падающих тут на лиц, которые практиковали безграничную кровную месть – 100 овец возлагали на мстителя; на тех же, кто наносил раны другим людям или воровал – 1 бык возлагался за каждое их преступное действие) и еще - взимание налогов с подвластного населения, считается обязанностью мусульманского правителя. Таково было мнение особо авторитетных мусульманских ученых-улама прошлого, а следовательно вмешательство дагестанских князей-правителей в указанные дела соответствует шариату[9].

При обложении народа дагестанских гор повинностями было сильно заметно, думается, монгольское влияние, в котором, в свою очередь, крупные ориенталисты видят два слоя. Первый – это слой происходящий из недр монгольского обычного права, а второй - слой идущий от китайских (точнее, киданьских//кара-китайских) аристократов из фамилии Ляо, которые служили «великим ханам» Монгольской империи XIIIв., и помогали им при составлении знаменитой Ясы. Проявлялось же это монгольское влияние, в следующем:

Во-первых, в наложении натуральных повинностей на отдельные дома, в которых жили мусульмане-подданные. Так, в высокогорном Тледоке на «каждый дом» налагали в XIVв. ежегодно «по три мерки зерна»; в центральном Аваристане (Хунзахский район РД) на «каждый дом» налагалось в XVв. «ежегодно по одной мерке того вида зерна, которого» посеяно большего всего, а также налагали там тогда на «каждый дом» еще и определенное количество драгоценного металла – серебра, либо соответствующее ему по цене количество золота. Шариат же признает тут в отношении мусульман только поземельную подать – натурой или же деньгами, причем в твердых ставках, установленных заранее и независимо от размера полученного урожая[10].

Во-вторых, в установлении князем-правителем барщины, то есть принудительных по сути работ, и это по отношению к мусульманам: князь «обязует» тледокцев «заниматься» работами в его пользу «в течение трех дней» каждого года. Шариат же, как известно, не говорит ничего о возможности привлечения подданных, даже иноверцев, к каким-либо барщинным работам, хотя в давние времена, в начале II тыс. до н.э. (в Двуречье – в Иссинском государстве), на территории Ирака, где в эпоху средневековья находился один из центров формирования шариата, граждане и «царские люди» привлекались к отработочным «повинностям», которые организовывала власть; причем они имели протяженность, примерно, от полутора месяца до двух с половиной месяцев ежегодно[11]. Отметим также, что отработочная повинность в пользу власти и ее представителей на местах – явление широко известное в христианском мире, в том числе в Закавказье; в домонгольской Армении, к примеру, крестьянин обязан был «работать» на правителя территории и на своего непосредственного «господина… один день из семи дней в неделю». Зафиксирована она, впрочем, и на территории Курдистана монгольского времени, это как минимум, да и позднее: подданные по «три дня в году обслуживали» тогда ирригационную систему, которой распоряжался местный феодал-ленник и «работали в хозяйствах» его[12].

В третьих, в обложении крестьянского скота: в центральной части Сулакского бассейна, где природные условия особо благоприятные, причем в рамках всей горной части Восточного Кавказа, там где скотоводство было всегда хорошо развитым, правитель (он сидел в Хунзахе) взыскивал с барановодов «по одной овце с каждой сотни голов» ежегодно, а еще – «по одному быку» с каждых ста домов (при великом монгольском хане Огедейе, правившем в XIIIв., монголы давали ему крупного «рогатого скота и овец» с каждых «ста» единиц «по одной голове»)[13], которые обитали на подвластной ему территории. В тех же районах дагестанских гор, где прослеживается (по нашему мнению) сильное влияние монгольской ясы, с каждого подданного, который имел хотя бы двадцать овец, «причитается» князю-правителю «одна овца». Последний налагал, кроме указанного здесь, еще и «по одной яловой корове», которая приходилась тут на «каждые» уже «десять домов» стоящих на подвластной ему высокогорной территории. По мнению же известного австрийского ученого Б.Г. Фрагнера, «чрезмерные налоги на скот» практиковали на Переднем Востоке в эпоху средневековья именно монголы (правда, здесь нельзя не отметить, что в домонгольской Армении князья христианской веры взимали со своих подданных «по одному ягненку с каждых десяти» овец)[14], чьи правители, кстати, «берут» в XIIIв. даже «из их имущества все, что ни захотят и сколько хотят», - писал итальянец Плано Карпини[15].

Далее, указанное выше монгольское влияние на горный Дагестан проявлялось, возможно, и в факте установления местной властью сбора с торговцев, представлявшего собой, думается, тип «тамги»[16] (по авар. дангъва), что взимали внутри территории Сулакского бассейна - правитель Аварии брал с каждого, «кто торговал» на его территории «тканями», куски «шелка и хлопчатобумажной ткани».

Отметив возможность существования в прошлом монгольского влияния на отдельные стороны государственного права дагестанцев (прежде всего обитателей Сулакского бассейна – говоривших на аварском, даргинском и лакском языках), и осветив затем это обстоятельство в меру своих сил, упомяну о наличии параллелей между старинными дагестанскими порядками (касающимися обложения повинностями), с одной стороны, и порядками которые имели место у ираноязычного населения горной Осетии - с другой. Так вот, для осетин - они обитали в стратегически важной, как известно, местности расположенной на дорогах идущих между Северным Кавказом и Закавказьем, где издавна стремились укрепиться иноземные и в том числе монгольские державы, - замечено, что обложение простолюдинов натуральными повинностями было у них подворным (весной каждый двор «доставлял» аристократам по одному ягненку, а осенью – по одному барану) и одновременно практиковалась барщина: во время пахоты и жатвы аристократы призывали, в пределах подвластной им территории, по одному человеку с каждого двора[17].

Допустимо, по-видимому, говорить тут и о существовании пережитков в сфере налоговых порядков, имевших хождение на части территории древнего Дагестана, которые формировались в недрах иудейской государственности Кавказа, той что построена была на библейских принципах. К ним можно отнести, в первую очередь, любопытный горский обычай зафиксированный в тексте «соглашения» XIVв., составленного по-арабски в пределах опять же Сулакского бассейна. Он, как гласит текст, требовал, чтобы масса ежегодных налогов, возложенных на мусульман-неофитов, а поступающих тут в пользу правящего князя-мусульманина, вносилась бы «в течение семи лет, а на [каждый] восьмой год» должны были названные горцы (тледокцы по месту проживания) освобождаться от этих налогов. В данной связи приходит на память текст Второзакония, где говорится: в «конце седьмого года совершай отпущение… пусть отпустит всякий заимодавец займ, который он дал своему ближнему, пусть не взыскивает со своего ближнего»[18].

Отметим здесь же факт сохранения в дагестанских горах, - правда, лишь кое-где, а не повсюду, - так называемых «дурных обычаев», абсолютно не известных шариату. Это было, к примеру, право князя-правителя высокогорного Тледока (территория бывшего «Гурджистанского вилаята» империи ханов из рода Чингиз-хана) на получение «одной овцы и одного ягненка» с того из своих подданных, чей ребенок вступает в законный брак. В связи с данным фактом небесполезным будет указать, думается, на то, что в III тыс. до н.э. на территории Лагашского государства (юг современного Ирака) правители (являвшиеся, кстати, одновременно и верховными жрецами) собирали – для себя и для своих приближенных, - материальные ценности с лагашцев «на свадьбе и при разводе», которые имели место в их среде[19]. Далее, в пределах восточнокавказской Джаро-Белоканской республики XVIII – начала XIXв., располагавшейся, кстати, на территории указанного «вилаята» (XIII-XIVвв.), «господину» происходящему из группы этнических дагестанцев («лезгин») его подвластные – грузины или тюрки, «выдавая в замужество девку» свою, «платят» определенное количество серебра[20].

Далее, к числу названных «дурных обычаев» следует отнести и право горского князя на присвоение наследственного земельного участка (милк), своего подданного, в случае если тот умирал, «не оставив ни сына, ни отца, ни брата». Такие «дурные» порядки, противоречащие шариату, хорошо известны, между прочим, современной науке. Они отмечается, к примеру, по средневековой Испании и Польше (если «умрет» свободный по происхождению крестьянин-общинник, который «не имел сына, то господин берет его имущество; однако он должен выдать его жене ее подушки и покрывала»)[21], по Курдистану послемонгольской эпохи (феодал-ленник за «каждую свадьбу» получал «по 1 овце»)[22], а также – по осетинскому уезду Дигория («при отсутствии наследников по прямой мужской линии, имущество» свободного простолюдина, «после его смерти, переходило» к местному аристократическому «роду»)[23]. Фиксируемы же они письменными источниками со времен, кстати, еще Лагашского государства шумерийцев второй половины III тыс. до н.э.