КРОВНАЯ МЕСТЬ в ПАМЯТНИКАх ПРАВА ДРЕВНЕЙ РУСИ И ДАГЕСТАНА

Иванова Валерия Валерьевна ДГУ ЮФ 2курс 3группа.

Проблема кровной мести как осуществления права на наказание самим потерпевшим, некоей верительной грамоты, выдаваемой лицу, мстящему за обиду, кровной мести как древнейшего правового обычая, получившего свое законодательное закрепление на первых этапах развития российской государственности, всегда вызывала  повышенное внимание со стороны исследователей, как историков, так и правоведов. Огромное количество работ было посвящено различным аспектам кровной мести. Много вопросов было благополучно разрешено, однако многое осталось и остается до сих пор, настоятельно требующим своего изучения.

Кровная месть является одним из наиболее ярких обычаев, получивших свое законодательное закрепление. Определяя характер кровной мести, М. Ковалевский пишет, что она предполагает участие именно лиц единокровных в преследовании правонарушителя и его родственников и принуждении последних к уплате за кровь.[1] Одно из первых законодательных упоминаний о кровной мести мы встречаем в статьях договоров Руси и Византии 911 и 944 гг. об убийстве. Однако именно по поводу правовой природы кровной мести (досудебная это или послесудебная расправа) в исторической литературе возникает большое количество разногласий. Так, М. А. Дьяконов полагает, что месть за убийство в первой статье Русской Правды, не является местью по приговору суда, а является местью, осуществляемой по инициативе самих потерпевших. «Эти правила и целый ряд им подобных, – считает М. А. Дьяконов, – представляют собой, лишь до некоторой степени, упорядоченное и ограниченное самоуправство, и притом ограниченное не столько обязательным вмешательством суда, сколько обычными правилами» По мнению М. М. Михайлова, месть, до этого времени являвшаяся лишь обычаем, в Русской Правде получает значение права, «хотя и ограниченного, но твердого в силу закона».

Сегодня предполагается, что кровная месть в период появления Древнейшей Правды носит «характер переходный от непосредственной расправы рода к наказанию», что в некоторой степени подтверждает наше мнение[2]. Хотя существует точка зрения, обоснованная рядом исследований, что кровная месть не всегда предшествует хронологически наказанию, иногда они сосуществуют вместе. Изначально кровная месть рассматривалась некоторыми исследователями как проявление животного инстинкта самосохранения. В дальнейшем, по мере развития человечества, вырабатывалось положение, согласно которому за обиду не только можно, но и должно было мстить. Это положение вырабатывалось постепенно, по мере повторения отдельных случаев мести. Реакция в виде мести проявлялась на любое действие, причиняющее вред, независимо от того, виновно или невиновно оно было совершено, главное было установить факт существования случайной причинной связи. Г. Е. Колоколов писал в этой связи, что вред, нанесенный случайно вызывал тогда месть точно так же, как действие умышленное.[3] По мнению И. А. Малиновского, месть являлась ответной реакцией не только на убийства, но и на другие более или менее значительные преступления, совершенные в отношении мстящего.. «Кровавая месть, – пишет ученый, – не ограничивается только лишением жизни виновного или близких ему людей. Мститель уничтожает или захватывает имущество обидчика, обращает в рабство близких ему людей»4[4]

Более удачным примером существования кровной мести в древней Руси можно считать историю с Яном, сыном Вышатина, сборщиком дани князя Святослава. В Повести под 1071 г. говорится, что в районе Белоозера объявились два волхва с тремястами своими людьми «убивашета многы жены и именье ихъ отъимашета собе». Белоозерцы жаловались Яну на эти беззакония и Ян Вышатич, предварительно выяснив, кто у кого погиб (сестра, мать, дочь) и восстанавливая справедливость, говорил: «мьсите своихъ». В результате белоозерцы «поимше, убиша я и повесиша я на дубе: отмьсте».5[5]

Что касается вопроса о смертной казни как некоей более совершенной формы кровной мести, закрепленной законодательно в виде наказания, осуществляемого судом, то необходимо констатировать следующее. Смертная казнь не была известна письменному уголовному законодательству Древней Руси. Ее не знала Русская Правда, если, конечно, не предполагать, что такое известное наказание как поток и разграбление, не являлось, в том числе, и смертной казнью для виновного лица. Впервые смертная казнь как вид уголовного наказания появляется в Двинской уставной грамоте 1398 г. и закрепляется в статье 5 за кражу, совершенную в третий раз: «…а уличат втретие, ино повесити»]. Такое, достаточно позднее законодательное закрепление смертной казни вызывает, по меньшей мере, удивление. Большинство исследователей объясняют эту ситуацию тем, что смертная казнь в принципе была чужда правовому мировоззрению русского народа

Правда о смертной казни, как виде наказания, упоминается в Повести временных лет. Под 997 г. епископы задали князю Владимиру вопрос о том, почему в связи с увеличившимся количеством разбоев, он не казнит разбойников? Живущий «в страсе Божьи» Владимир ответил: «боюся греха». Епископы, в свою очередь, продолжали: «ты поставлен еси отъ Бога на казнь злымъ, а добрым на милованье; достоить ти казнити разбойника, но с испытомъ». Владимир отверг виры и начал казнить разбойников, однако вскоре был вынужден прекратить казни и вернуться к вирам. Вызвано это было тем, что те же «епископыи старцы» вновь убедили Владимира в том, что «ожа вира, то на оружьи и на конихъ буди».

А. С. Михлин полагает, что упоминание о смертной казни, как виде наказания, встречается в Повести временных лет еще несколько раз, помимо истории с казнями разбойников, осуществляемых Владимиром. Так, автор приводит в качестве примера казни, осуществленные сыном князя Изяслава Мстиславом, который «посече» 70 человек челяди князя Всеслава в захваченном Киеве, а остальных «слепиша, другыя же без вины погуби, не испытавъ. В хаотической междоусобной войне князей за Киевский стол проследить влияние государственной власти очень сложно. По нашему мнению, скорее смерть семидесяти Всеславовых слуг была результатом мести за оказанное сопротивление и ведение боевых действий против Изяслава, Болеслава и Мстислава. И совершенно иная ситуация с волхвом, возмутившим народ в Новгороде в 1071 г., а также порицавшем православную веру, также приводимая А. С. Михлиным в качестве примера смертной казни. Волхв был убит Глебом и «погыбе телом и душею предавъся дьяволу» Согласно мнению ученого, кровная месть сама по себе является разновидностью смертной казни. Именно в этой связи А. С. Михлин считает, что в России смертная казнь как мера наказания упоминалась в ряде древних памятников, например в Краткой Русской Правде

Немаловажным представляется и вопрос о соотношении институтов кровной мести и смертной казни. Совершенно отождествляет, например, смертную казнь и убийство в виде кровной мести (или убийство в отмщение) А. Ф. Кистяковский. Он считает, что государственная власть застала смертную казнь как вполне готовое и выработанное учреждение. «Будучи различны по способу назначения и по объему, – пишет А. Ф. Кистяковский, – убийство в виде мести и смертная казнь в виде наказания в сущности есть одно и то же: и то и другое состоит в лишении жизни; и то и другое обрушивается на голову виновного или, по крайней мере, того, которого считают виновным; если смертная казнь основывается на установленном властью законом, то убийство в виде мщения освящается неизменно соблюдаемым обычаем и считается не только правом, но и обязанностью». И, напротив, не видит между смертной казнью и кровной местью никаких точек соприкосновения Н. П. Загоскин, полагающий, что оба понятия   объединяет, разве что, факт лишения жизни преступника. «В основе кровавой мести, – пишет Н. П. Загоскин, – лежит начало частного возмездия, в основе смертной казни лежит требование публичного возмездия, вызываемое предполагаемыми интересами государственной безопасности, стремлением восстановить общественный мир, нарушенный злою волею преступника». Среди других отличий исследователь отмечает также частный при кровной мести и государственный характер преследования преступника в случае смертной казни, возможность примирения с преступником при кровной мести и отсутствие таковой возможности при смертной казни.

Именно эти отличия и явились причиной перехода в России от кровной мести не к смертной казни, а к системе композиций как системе, уникально сочетающей в себе и частные, и публичные начала (вира и головничество). Сам процесс такого перехода также был не одномоментным и вырабатывался на протяжении многих лет.

Рассматривали кровную месть как «часть религии, завет предков» многие законодательные памятники не только восточных, но и западных славян. Более того, например, в Чехии, Польше и ряде других государств, кровная месть вообще существовала вплоть до XV–XVI вв. Интересна точка зрения М. Литвина на факт отмены кровной мести, осуществленной в Древней Руси. Автор сетует на то, что за совершение убийства у московитян выносится приговор не божьему закону – чтобы отмщалось кровью за кровь, а в виде денежного штрафа («головщины», а в белорусских и украинских землях, входящих в состав Великого княжества литовского – «головщизны»). «Именно поэтому, – делает М. Литвин вывод, – там так часто совершаются убийства»[6]

Кровавая местность пользуется на Руси широким применением и в первой половине XI-го века, даже после того, как русская земля просветилась светом христианской религии, дух и учение которой коренным образом противоречили этому институту старого языческого права; она пользуется официальным признанием в так называемой Краткой Русской Правде – памятнике права, несомненно приурочивающему к законодательной деятельности великого князя Ярослава I Владимировича: «Если убьет человек человека, - установляет Краткая Русская Правда, санкционируя исконное положение славянского обычного права, - то пусть мстит брат за брата, сын за отца, отец за сына, племянник за дядю и тетку».

Ограничение права кровавой мести, по крайней мере по отношению к кругу лиц, имеющих право выступать в качестве законных мстителей, совершилось на Руси едва ли не на глазах истории. Договоры руссов с греками еще не определяют тесного круга мстителей: «Да держим будет убийца ближними убитого и да убьют они его», - определяется в договоре 945-го года. Но уже в Краткой Русской Правде, время дачи которой Ярославом новгородцам приурочивается к 1016-1019 г.г., этот не определительный круг мстителей ограничивается тесными рамками: он не может простираться далее третьей степени родства, за пределами которой уже нет законного права мести, обращающейся теперь в самосуд, разбой, в самостоятельное преступление. Мы вполне присоединяемся к мнению тех комментаторов, которые видят в этом определении Правды в. к. Ярослава указание на законодательное ограничение права кровавой мести, подготовившие совершенную отмену ее при сыновьях этого великого князя. Но чем же искупляет убийца вину свою в том случае, если на лице не окажется законного мстителя? С него взимается в этом случае денежная пеня в размере 40 гривен: «Если не будет мстителя,– узаконяет  Ярослав, – то взять с преступника сорок гривен.

Здесь мы имеем дело с «вирой», платой за убийство, выступающей в качестве замены кровавой мести. Дальнейшее развитие определений о вирах выступает уже в Правде сыновей Ярослава.

Окончательная отмена кровавой мести совершена сыновьями  Ярослава при обстоятельствах, в достаточной степени общеизвестных: эта отмена кровавой мести была решена на междукняжеском съезде князей, при участии старших дружинников их. По смерти Ярослава, – свидетельствует сама Правда,–съехались сыновья его Изяслав, Святослав, Всеволод и мужи их, и, отменив «убиение за голову», постановили заменить его денежными выкупами, которые и установлены в двух размерах, в 80 и 40 гривен, смотря по общественному положению убитого. Так, законодательным путем, совершилась на Руси, в начале второй половины XI-го века, окончательная отмена исконного права кровавой мести.

В современном уголовном праве России существует лишь одно преступное деяние, квалифицированное отягчающим признаком – совершение преступления по мотивам кровной мести (п. «л» ч. 2 ст. 105 УК России). Сегодня в России кровная месть как родовой обычай продолжает оставаться в некоторых республиках Северного Кавказа (Чечня, Ингушетия, Дагестан, Кабардино-Балкария, Северная Осетия). Однако возникает вопрос о том, если смертная казнь была чужда правосознанию русских во все времена, то не чужда ли им и кровная месть? Мы практически не встречаем ни в русском фольклоре, ни в судебно следственной практике случаев совершения преступлений по мотивам именно кровной мести, имеющей родовой характер, а не мести вообще, как одного из возможных мотивов совершения «простого» убийства, предусмотренного современным уголовным правом России. « Одним из древних институтов обычного права Дагестана,- пишет М.А.Исмаилов, - является кровная месть – обычай мщения за убийство, увечья, обиду или материальный ущерб,  универсально распространенный в первобытном обществе и особенно на его поздних стадиях как форма коллективной взаимозащиты ,необходимая в условиях догосударственной жизни. Традиции и соответствующее воспитание поставили кровную месть выше всех других человеческих чувств».

Месть за родственника в Дагестане считалась священным долгом каждого и покрывала всеобщим позором того, кто его не выполнял. При отсутствии мужчины в ближайшем родстве долг мести возлагался на женщин. Все это обосновывалось тем, что душа обиженного покойного не успокоится до тех пор, пока не будет отомщена. Вместе с тем, на каком-то из этапов общественного развития  появился обычай возмещения виновной стороной материальными ценностями убытков, нанесенных роду и семье в результате убийства. Таким образом, кровная месть могла быть заменена материальной компенсацией.

Кровная месть всегда была большим злом, жестоким обычаем, не совместимым с гуманизмом. Она противоречит религиозному постулату: «раскаивающегося прощают». Вплоть до появления гражданского обычного права не принимались во внимание обстоятельства, причины и мотивы убийства. Принцип был один: «смерть за смерть, рана за рану, зуб за зуб».

Предписывая кровную месть за прикосновение к чужой женщине, оправдывая убийство за проникновение в чужой дом и за кражу небольших ценностей, адаты по существу спровоцировали межродовую и межсемейную вражду. Вместе с тем те же самые адаты содержали и разумные нормы поведения, которые при последовательном соблюдении не способствовали доведению дела до вражды. Такая внутренняя противоречивость адатов, их норм намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. Одни нормы выполнялись неукоснительно при всех обстоятельствах, другие - нет. Например, установления о кровной мести соблюдались всегда, а положение о  замене диятом - крайне редко(«дият -  плата за кровь, возмещение, вносимое убийцей за убитого»,- такого объяснение Х.-М. Хашаева). Следовательно, не все нормы адатов имели одинаковую общественную силу. Установления первого порядка были преподнесены как обязательные, второго - как желательные. Их соблюдение ставилось в зависимость от воли пострадавших.  Традиция кровной мести имеет несравненно более длительную историю своего существования, чем дият-возмездие, она вошла, как говорится, в кровь и плоть люде. Кровная месть связана с сохранением живой силы и чести рода. Общественность также придавала ей большое значение. Отказ от кровной мести считался позором, вызывал насмешки и презрение односельчан. Получение дията среди большинства народа расценивалось как продажа родного человека.   Поэтому люди прибегали к кровной мести, хотя в душе чуть ли не все ее осуждали. Следует также иметь виду, что не только в тот период, когда жили родами, но и позднее, вплоть до полного утверждения влияния России, в Дагестане не было сильной публичной власти, которая могла бы принудительно регулировать гражданскую жизнь горцев. Поэтому каждый род, тухум должен был самостоятельно отстаивать свои интересы. Средством же защиты могла быть только сила.

Немалое значение имело и то обстоятельство, что кровная месть оправдывалась и санкционировалась исламом и шариатом как доисламская традиция. Между тем жизненный опыт все более приводил горцев к осознанию необходимости отказа от кровной мести. Начало отражения этого процесса в правовых нормах мы находим в Кодексе Умма-хана Аварского, где предпринимались попытки ограничить кровную месть ее применением лишь к самому убийце, а также в Постановлениях уцмия Рустем-хана. Они рекомендовали заменить кровную месть диятом - возмещением.

Итак, с развитием обменных отношений и утверждением в праве принципа материальной компенсации возник еще один способ восстановления справедливости, а тем самым улаживания конфликта: не нанесение эквивалентного ущерба виновной стороне, а эквивалентное возмещение   причиненного ущерба

Если одна сторона по вине другой теряла члена родственной группы, то виновная сторона могла возместить нанесенный ущерб выплатой дароплатежа. Так возникла «цена крови» – вергельд. При этом, если даже убийство могло быть компенсировано дароплатежом, то тем более возможной была компенсация за прочие виды личного ущерба: ранение, увечье, насилие, оскорбление и т.п.

Существовали различного рода компенсации, хотя обычай вергельда не был обязательным. Потерпевшая сторона могла предпочесть возмещению кровную месть.

Объектом кровавого возмездия мог быть любой член родственной группы виновной стороны; обязанность выплаты возмещения за ущерб возлагалась не только на обидчика, но и на всех его родственников и членов общины, представителем которой он являлся. Действовал принцип коллективной вины.

В случае, если виновная сторона была готова возместить ущерб, между вовлеченными в конфликт группами могли вестись переговоры нередко через лиц, не принадлежавших ни к одной из них, но связанных и с той и с другой стороной.

Однако третейский суд не был каким-то постоянным органом и принудительной силой не располагал. Его состав каждый раз определялся заново сторонами, которые избирали такой способ устранения конфликта. Само собой разумелось, что обе они примут решение суда посредников, каким бы оно ни было.

«Реализация традиций заключалась в самой процедуре примирения. Культурная преемственность поколений обеспечивалась строгой регламентацией действий, жестов и речевых формул участников, определенным набором предметов, имеющих знаковое содержание и отражающих материальный быт данного общества и в данное время»7[7].

Примирение кровников происходило по тем же законам устойчивости традиционных церемоний, обрядовых действ. Самые простые, обыденные вещи и поступки превращались в значимые, даже сакральные предметы и действия.

Внешний вид кровника отличал его ото всех людей: непокрытая голова (папаха для горца - символ его мужского достоинства; открытая голова - символ покорности), не подпоясанный.

Наиболее выразительный символ во всем обряде - оружие. Оружие имело первостепенное значение в ту пору, когда каждый мужчина был воином, а военное дело было неотделимой частью повседневной жизни. Поэтому для горца оружие - символ его чести и достоинства. Оно своего рода визитная карточка воина, непременный элемент костюма и его главное украшение. Оружием клялись, произнося над ним слова клятвы.

Оружие имело и другое значение: при отсутствии свободно обращающихся денежных знаков оно, наряду со скотиной, зерном и землей, выступало денежным эквивалентом. В ритуале примирения в какой-то исторический момент оно имело оба значения: и символическое (виновная сторона его преподносит, прощающая берет, а потом возвращает в знак того, что вражда забыта), и чисто практическое (как материальная ценность, замена монеты)8[8].

Кровная месть в Дагестане в XVII-XIX вв. уже не имела ничего общего с канлыятом, который применялся там же при нанесении ущерба тухуму. В результате подрыва и ослабления патриархальных отношений постепенно преодолевались взгляды о праве родственного коллектива поступать с одним из своих провинившихся членов так, как это признавалось целесообразным самими родственниками.

На протяжение многих столетий функции государственных правоохранительных органов на Кавказе выполняли традиционные общественные институты, одним из которых являлся обычай кровной мести. Как институт родственной солидарности кровная месть была присуща всем народам Кавказа. Согласно кавказским адатам убийство, совершенное на почве кровной мести не считалось преступлением. Кровомщение выступало скорее как мера самоохранения и самообороны, регулируемая установками тех обществ, в которых они принимались.

Общепризнанно, что порядок и условия осуществления кровной мести строго контролировались общиной, члены которой расценивали данное явление как необходимую ответную меру на оскорбление женщины, родственника, захват имущества и т.д. В этом плане представляется убедительным мнение авторов известного энциклопедического словаря Гранат, которые полагали, что «невыполнение обязанности кровной мести считается позорным для человека сопряжено с лишениями прав наследства, иногда даже влечет за собой судебные преследования…»

Энциклопедический словарь под издательством Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона усматривает в кровной мести «древнейшую форму возмездия за преступления». Как известно общество не статично, а находится в постоянном движении и обновлении. Поэтому часть обычно-правовых норм в горских этнических группах, как и у многих древних народов со временем утрачивала свое значение для жизнедеятельности людей. Наиболее древние формы как аталычество, присяга, кровная месть и др. переставали действовать, ибо не отвечали требованиям нового времени, а порой тормозили общественное развитие.

Особую актуальность приобретает фундаментальное исследование офицера генерального штаба Российской армии И.Ф. Бларамберга «Историческое,  топографическое,  статистическое,  этнографическое и военное описание Кавказа».

Справедливости ради следует сказать,  что и до И.Ф. Бларамберга было опубликовано немало обширных и не лишенных научного интереса сочинений о Кавказе. Однако работа  И.Ф. Бларамберга,  в отличие от предшественников содержит ценный исторический и этнографический материал о горских народах Кавказа и как отметил известный исследователь В.В. Латышев,  представляет серьезный интерес «как один из первых опытов в подобном роде».

Определяя социальное значение кровной мести автор,  справедливо настаивает на том,  что основная функция института заключается в регулировании человеческих взаимоотношений в обыденных и нестандартных жизненных ситуациях того времени.

Для достижения своей цели автор пытался найти ответы на все вопросы,  касающиеся научного осмысления традиционной культуры и общественных институтов описываемых народов.

В первой половине XIX в. планы политического и экономического овладения Кавказом,  - предпринятые российским правительством,  продвинулись далеко вперед. Заметно обогатились и этнографические сведения о регионе. Политика России,  связанная, прежде всего геополитическими интересами,  настоятельно требовала разносторонних и весьма подробных сведений об этом обширном крае

Ни одна сфера правовой жизни Дагестана не представляет доселе такого широкого господства обычая, как уголовная, а между тем ни в одной влияние шариата не могло бы быть и на самом деле не является более благотворным. Воздействие его на адат не только в состоянии оказать, но и оказало уже при имамах свое смягчающее влияние, если не совершенным устранением, то по крайней мере существенным ограничением начала родового самосуда и кровного возмездия, а также проведением в народное право чуждого ему воззрения, что преступность лежит не столько в материальном вреде, причиняемом частному лицу, семье или роду тем или другим действием, сколько в злой воле виновника. Шариату обязаны жители Дагестана, как мы сейчас увидим, первоначальным установлением в их среде учения об умысле, о пособничестве и покушении, об увеличивающих и уменьшающих вину обстоятельствах, о простых и квалифицированных видах преступлений, о случае и неосторожности. Самое понятие наказания, как чего-то отличного от частного возмездия и частного вознаграждения, не имеет в этой стране иного источника. Восполняя постановления адата, шариат впервые признал характер преступности за действиями, совершение которых не связано с материальным вредом, но зловредность которых сказывается в оскорблении ими религиозного и нравственного чувства. Преступления против веры, а также некоторые из видов преступлений против нравственности всецело созданы им одним.

Подводя итог вышеизложенного, следует отметить, что обычай кровной мести, представляет собой действие объективного закона возмездия за совершенное преступление. Адаты, предписывая кровную месть, по существу, провоцировали межродовую вражду. Но, вместе с тем, те же адаты содержали в себе различные нормы поведения, которые при последовательном соблюдении регулировали межличностные отношения в обществе, сохраняли в нем, в известной степени, общественный порядок, социальную справедливость и равенство.

 

 

 


[1] Ковалевский М. Первобытное право. Вып.1 :Род. М., 1886г. С 80.

[2] Законодательство Древней Руси // Российское законодательство X-XX веков: в  IX т. М; 1984г. С 50.

[3] Колоколов Г.Е. Указ. Соч. С 24

[4] Малиновский И. А. кровавая месть и смертныя казни. С 46.

[5] Русские летописи. Т XII: Лаврентьевская летопись. С 172-173.

[6] М. Литвин «О правах татар, литовцев и москвитян». М; 1994г. С 80-81.

[7] Иванова Ю. В, Поведенческие стереотипы: обряд примирения кровников в горных зонах Балкан и на Кавказе// этнографическое изучения знаковых средств культуры. Л., 1989г. С 139-153.

[8] Иванова Ю. В, Поведенческие стереотипы: обряд примирения кровников в горных зонах Балкан и на Кавказе// этнографическое изучения знаковых средств культуры. Л., 1989г. С 139-153.