к.ф.н., доцент Тасанбаева З.Р., магистрант Мауленкулова Д.

Региональный социально-инновационный университет

К вопросу об определении концепта «счастье»Культурные концепты как мировоззренческие и аксиологические универсалии принадлежат языку философии и, в зависимости от интервала абстракции и уровня инвариантности, могут находить свою реализацию в семантической материи одного либо нескольких естественных языков – быть представленными моноглоссно или полиглоссно. Как уже говорилось выше, язык философского мышления «надстроен» над языками отдельных этносов и является языком какой-либо суперэтнической культуры.

Философские понятия-термины, как и научные понятия вообще, определены и наполнены конкретным семантическим содержанием, лишь будучи включенными в теорию, которая выступает границей их смысла. В то же самое время культурные концепты-мировоззренческие универсалии как «предельные понятия» семантически наполняются путем перебора существующих в соответствующей культурной парадигме значений и смыслов, по которым они «пробегают», выходя тем самым за границы какой-либо одной конкретной теории или концепции.

Отношение к счастью входит в число определяющих характеристик духовной сущности человека, представления о нем образуют древнейший пласт мировоззрения, а понятие счастья, наряду с понятиями блага, смысла жизни, смерти, желания и любви, покрывает центральную часть аксиологической области личностного сознания.

В семантическом составе счастья, наряду с прочими, позволяющими дальнейший анализ, присутствуют, как минимум, два семантически неразложимых признака – «семантических примитива»: ‘желание’ и ‘благо’. В то же самое время «счастье» – понятие крайне гибридное, «химеричное», оно отправляет к предметным областям «состояний дел» и «состояний духа», соединяя «внутренний» и «внешний миры» человека, микрокосм и макрокосм, душу и тело, и уже в силу этого оно обречено на семантическую нечеткость, отсутствие резких концептуальных границ и дефиниционную неопределенность: «счастье – понятие трудное, для многих неопределенное и туманное» [1: 282].

На определенном уровне семантического анализа счастье раскрывается как специфическая, весьма сложная разновидность интеллектуально-эмоциональной оценки, логическая структура которой включает такие компоненты, как субъект и объект, между которыми устанавливаются ценностные отношения, основание и обоснование оценки [2: 21–34], а само имя «счастье» представляет собой номинализацию предиката «быть/чувствовать себя счастливым». В семантике счастья оценка как акт и результат соотнесения субъекта познания с объективным миром сопрягает в единое целое рассеченную надвое предметную область этого понятия: состояние дел и состояние психики.

Необходимым и достаточным для отделения понятия счастья от радости, довольства, удовлетворения, с одной стороны, и удачи, везения, благоприятной судьбы – с другой, является единство разнородных предметных областей, которые покрывает его объем: эмоциональных состояний и положений дел, соединенных в одно целое, отличное от своих составляющих частей, соединенное фелицитарной оценкой. В терминах дистинктивных признаков, таким образом, счастье можно определить как положительное эмоциональное состояние субъекта, вызванное положительной оценкой собственной судьбы [3, c.96].

Источник, «причину» счастья образуют факторы, вызывающие у субъекта положительную оценку существенных моментов его жизни; факторы же, в отсутствие которых подобная оценка невозможна, образуют «условия» счастья, главным из которых является характер человека, определяющий его общее отношение к миру и представляющий собой, по словам В. Татаркевича, его «внутренний фатум» [1, c. 171] – «Посеешь характер – пожнешь судьбу».

Представлений о счастье, очевидно, столько же, сколько и людей: «… у скряги представление о счастье не может быть тем же самым, что и у расточителя; у сластолюбца – что и у флегматика» (Гольбах). Естественно, индивидуальные представления о счастье поддаются классификации, главным образом, по своему объекту – «фелицитарному благу», составляющему его источник: внешние блага, добрые чувства, любимая работа, бескорыстные интересы [1, c. 158–168]. Субъектно индивидуальные представления о счастье зависят от типа личности, от того, какой «люфт» между реальной и идеальной судьбой является для нее приемлемым.

Свидетельство существования двух типов («систем») счастья отчетливо просматривается у В. Татаркевича, когда он говорит о счастье, построенном на «узком фундаменте», и счастье, построенном на «широком фундаменте», системе риска и системе гарантий, расслабления и напряжения, покоя и борьбы, полноты-неполноты, о счастъе людей осторожных или не имеющих достаточно сил для осуществления наиболее трудных намерений и счастье людей сильных и отважных [1, c. 207–208].

Таким образом, в современной концептуальной формуле счастья как переживания удовлетворенности человека «жизнью в целом» [4, c. 42], т. е. своею судьбой и предназначением, более или менее четко выделяются такие семантические компоненты, как 1) объективный – внешние жизненные обстоятельства и 2) субъективный – их оценка субъектом с точки зрения соответствия его магистральным жизненным установкам.

Литература:

1. Татаркевич В. О счастье и совершенстве человека. М., 1981.

2. Ивин А. А. Основания логики оценок. М., 1970.

3. Воркачев С. Г. Сопоставительная этносемантика телеономных концептов «любовь» и «счастье» (русско-английские параллели): Монография. - Волгоград: Перемена, 2003. 164 с.

4. Аргайл М. Психология счастья. М., 1990.