Юрий Дмитриевич Багров
Санкт-Петербургский государственный
университет,
Санкт-Петербургский государственный
университет кино и телевидения
Трансформация
жанровой модели восточных повестей Байрона в южных поэмах А. С. Пушкина.
Мир восточной
поэмы Байрона – это мир поэтической условности, мало похожий на реальную
действительность. Условен и сам восточный антураж поэмы, выполняющий роль
романтической декорации. Восток здесь представлен как мир, находящийся за
чертой европейской цивилизации, с чуждыми европейцу условиями. Сюжет,
используемый в восточных поэмах, свойственен не героическому эпосу, а, скорее,
прозаическим жанрам новеллы и повести. В центре повествования оказывается
главное действующее лицо, изображаются частные события его частной жизни, его
внутренний мир, и фабульные элементы имеют значение как отражение внутреннего
конфликта, из чего вытекает важная композиционная особенность – несовпадение
фабулы и сюжета и пропуски описаний промежуточных событий. В. М. Жирмунский,
описывая общие черты композиции байронической поэмы, охарактеризовал эту черту
термином «вершинность»[1]: поэма
описывает моменты наибольшего драматического напряжения, как бы вершины
действия, промежуточное же действие оказывается за скобками, благодаря чему
создаётся свойственное восточным поэмам ощущение недосказанности.
Восточные поэмы
имеют астрофическую структуру и делятся на композиционно самостоятельные
строфоиды, – группы стихов разного объёма – которые также придают повествованию
большую отрывочность, в противовес мерности, характерной для строфической
структуры. Несовпадение фабулы и сюжета проявляется ещё и в том, что
повествование открывается одним из средних, вершинных, эффектных фабульных
элементов, данным сразу вслед за лирическим вступлением без каких-либо
предисловий и описания предшествовавших событий, о которых сообщается далее по
ходу действия.
В первой песне
герой показан в момент высокого внутреннего напряжения, что роднит начало поэмы
с картиной, открывающей драму, а отсутствие сюжетной экспозиции сразу задаёт
атмосферу недосказанности и таинственности, поддерживаемую в дальнейшем общей
отрывочностью повествования. Последнее сохраняет единство благодаря общей
тональности лирики, автору, чья позиция сближена с позицией героя.
Родство с
драмой усиливается лирическими монологами героя и его диалогами с другими
действующими лицами. Для выявления структурного инварианта байронической поэмы
действующие лица могут быть описаны с точки зрения их функций. Действующие лица байронической
поэмы могут быть описаны с точки зрения их функций. Главный герой, как правило,
духовно близок автору и читателю, является человеком одной с ними культуры.
Причиной конфликта является его чувство к возлюбленной, характер которой, как
правило, в байронической поэме не разрабатывается. Противостоит им
тиран-антагонист, имеющий власть над возлюбленной героя.
Пушкин
сохраняет функциональные типы действующих лиц, однако это наследование Байрону не
носит подражательного характера, а служит легитимирующей отсылкой к
соответствующей традиции, идущей от английского поэта, сама же байроническая
модель с тремя типичными персонажами существенно варьируется в южных поэмах. С
привнесением в поэму изображения их внутреннего мира, не менее значимого, чем
мир центрального персонажа, у второстепенных действующих лиц появляется
способность влиять на сюжетное действие, они как бы перерастают свои
функциональные амплуа. Это обуславливает те изменения, которые претерпевает
байроническая модель у Пушкина.
В южных поэмах
функции, переставая быть чем-то довлеющим над второстепенными персонажами,
уступая своё определяющее для их поступков место личным переживаниям героев,
неизбежно смещаются и даже совмещаются. Так, например, Гирей – герой
«Бахчисарайского фонтана» – по своему общественному положению может быть
соотнесён с байроновским типом тирана-антагониста, а борьба за него между
Заремой и невольно вовлечённой в этот конфликт Марией в определённом смысле
сближают Гирея и с функцией возлюбленной, которая у Байрона была
характерна лишь для женских персонажей.
Дальнейшее
развитие крупной поэтической формы в творчестве Пушкина наблюдается в
«Цыганах», перерастающих, по утверждению Тынянова, жанровые пределы поэмы[2]. Герои ведут
действие в диалогах, оформленных как драматические, а автор даёт лишь краткий
рассказ. Тем самым разграничиваются их роли. Также новым для ямбической поэмы
было использование других метров, которые мы встречаем в диалогах. Смещаются также
и функции персонажей. Алеко встречает препятствие не в появлении нового лица, а
во внутреннем мире Земфиры, в её изменившемся чувстве.
«Вершинность»
остаётся важной чертой повествования и у Пушкина, однако русский поэт уделяет
большее внимание промежуточным событиям, описание которых почти отсутствует у
Байрона. То есть деление произведения на эпизоды, сопоставимые с драматическими
сценами, не такое резкое, а склонность к драматизации проявляется в разделении
плана персонажей и авторского плана. В «Цыганах» такое разделение закрепляется
окончательно, и значительная часть текста дана в виде диалогов персонажей,
оформленных как драматические сцены.
Таким образом,
в южных поэмах Пушкин существенно перерабатывает сюжетную схему восточных поэм
Байрона. Это творческое восприятие композиционной структуры лирической поэмы.
Если в шутливой поэме поэт пародировал жанровый канон, то в южных поэмах он его
преобразует, чем объясняется отсутствие иронических интонаций. В «Руслане и
Людмиле» образы героев редуцируются до пародийных типов, тогда как в южных
поэмах происходит обратное: именно персонажи оказываются движущей силой
действия.