Ветчинова Марина Николаевна, Кустовинова Екатерина Юрьевна

Курский государственный университет, г. Курск

Отражение образа учителя иностранного языка

второй половины XIX – начала XX века в литературе

Эффективность овладения учениками знаниями напрямую связана с профессионально-творческой деятельностью учителя, его инициативой, умением правильно организовать педагогический процесс, сделать его интересным для учеников. Деятельность учителя постоянно находится под пристальным вниманием родителей, общественности, что находит отражение в литературе. Мемуарная   литература   хранит   множество   интересных   примеров учительских персона­лий.

В учебном курсе отечественных гимназий второй половины XIX – начала XX века большое внимание уделялось преподаванию латинского, немецкого и французского языков, которые составляли ядро гимназического курса, а следовательно, на них отводилось большее количество часов.  Воспоминания современников представленного периода о пре­пода­вании иностранных языков в гимназиях помогают представить образ учителя иностранного языка давно ушедшего от нас столетия.

В мемуарно-публицистической работе «Записки учителя» И.А. Порошина (псевдоним Н. Бело­зерский), опубликованной в 1905 году, в период подъема об­ще­ственно-педагогического движения, в разгар споров о дальнейшей судьбе средней школы, имеются воспоминания об учителях древних языков, которые по оценке, автора были «чудаками, оригиналами». Дети, со свойственной им наблюдательно­стью, сразу подмечали в учителе особенность в характере, в манере мысли, наконец, в чисто внешних приемах преподавания и отношения к ученикам. Такую особенность они закрепляли метким и точным прозвищем или эпитетом.

Так, одного из латинистов, отличавшегося идеальной точностью и пунктуальностью относительно времени, гимназисты называли не иначе, как «ходячие часы». Другого педагога-эллиниста ученики окрестили «Пелеевичем» с первого же урока, данного им в гим­назии, и вот по какому случаю. «У него была мания "приспособлять" греческий текст к современным русским понятиям путем подбора quasi-соответствующих слов и выражений, и когда он начал переводить с учениками 7-го класса «Илладу» Гомера (начало 1-й песни), то потребовал замены традиционного перевода «Ахиллеса Пелеева сына» словами «Ахиллея Пелеевича», как это принято с русскими именами по отчеству. С тех пор кличка «Пелеевич» так и осталась за этим учителем» [Записки 1905: 33] .

Е. Андреев, председатель постоянной комиссии Императорского Русского технического общества по техническому образованию писал, что уроки греческого языка он вспоминает с удовольствием: «мы читали Гомера, Фукидида; наш учитель – русский, с поэтической жилкой, умел растолковывать их красоты» (Цит по: [Модзалевский 1892: 125]).

К. Паустовский в «Повести о жизни» подробно описывает Киевскую гимназию, в которой учился (в одном классе с ним учился М. Булгаков). «В гимназии изучали латинский, французский и немецкий языки, причем любимым и главным предметом был латинский язык, а преподававший его Владимир Фаддеевич Субоч, он же – классный наставник, был любимым преподавателем. Он позволял себе иногда неожиданные и стремительные разгромы всего нашего класса по латинскому языку... Золотая латынь! – говорил он, – Каждое ее слово можно отлить из золота. Люди не потеряют на этом ни одного золотника драгоценного металла, потому что в латинском языке нет словесного мусора... Латинская речь есть величайший феномен языкосложения… Греческий язык был необязателен. Изучали его немногие. Преподавал этот язык старый, обсыпанный табачным пеплом чех Поспешиль. Он медленно продвигался по коридорам на больных ногах и всегда опаздывал на уроки. За это мы переименовали его из Поспешиля в Опоздаль» [Паустовский 1962: 74].

Д. Коропчевский, воспитанник 4-й Московской гимназии, в своих мемуарах  «Гимназия пятидесятых годов» вспоминает, что латинский язык в четвертом классе преподавал учитель истории Н.С. Тихомиров, один вид которого наполнял каким-то приятным, отрадным чувством. Его преподавание могло служить наглядным доказательством его замечательных педагогических способностей и подтверждением истины, что нет трудных предметов, а есть только неудачные учителя. Мы не замечали никаких трудностей латыни, как-то незаметно овладевали грамматикой и все с большим удовольствием, по мере возрастающего понимания языка, делали переводы. Его уроки послужили главным фондом в латинском языке,  и именно ему я обязан приемом изучения языков, который потом всегда служил мне» [Коропчевский 1897: 47].

Ни переводных романов, ни отечественных фельетонных романов мы не читали. С французскими романистами, Дюма-отцом, Сю, Февалем мы знакомились в подлинниках. Охота к изучению новых языков, благодаря гимназическим учителям, была так велика, что все, кому это было под силу, говорили между собой по-французски и по-немецки [Там же].

В Санкт-Петербурге существовала частная гимназия К.И. Мая, дея­тельность которой хорошо известна по воспоминаниям Д.С. Лихачева, ее бывшего воспитанника. Большинство гимназических преподавателей в за­ве­дении К.И. Мая работали в университете, были авторами многих учебников и пособий, талантливыми педагогами и известными учеными, при этом часто в гимназию приглашали преподавателей из-за границы для постоянной прак­тики учащихся в иностранных языках.

В школе Мая часть предметов преподавалась на русском языке и часть на немецком языке. По французскому языку были устроены 2 раза в неделю ве­черние занятия. Учащиеся собирались на 1 час в каком-нибудь классе. К ним приходил преподаватель французского языка, один из любимых вос­питателей Жунт, и каждый из учеников по очереди ему рассказывал все, что вздумается, но только по-французски. А преподаватель поправлял его, если тот говорил неправильно. В этой школе можно было заниматься и англий­ским языком. В 4 классе преподавал Гис, страстный поклонник Шекспира. Он читал Шекспира, а если детям было непонятно, он оставлял чтение, по­вторял что-то из грам­матики, а затем опять возвращался к Шекспиру. Воспитатели, которые де­журили во время перемен, а также вечером, после обеда, были иностранцы, поэтому Жунт, как француз, говорил с детьми по-французски, а Отто и другой воспитатель, преподававшие немецкий язык в младших классах, Бем, как немцы, разговаривали с учениками по-не­мецки [Литарова 1994: 124].

М.П. Погодин в своих «Школьных воспоминаниях» рассказывает об учи­теле иностранных языков г-не Лейбрехте: «Он преподавал и преподавал от­лично языки латинский, немецкий и французский. Он занят был в гимназии по 6 часов в день, кроме среды и субботы, когда после обеда не учил и занят был только по 4 часа, да дома у себя он занят был по два, – и все-таки нахо­дил еще время по праздникам, вечером составлять свои учебные книги, грамматики и хрестоматии, коих у него вышло изданий по десяти» [Погодин 1859: 20].

Высокая оценка работы учителей иностранного языка имеется в вос­поми­наниях М. Шагинян, которая обучалась в гимназии Ржевской. Положи­тельным было очень важное и нужное – преподавание иностранных языков именно учителями той нации, той страны, чей язык они преподают: французский – француженками, немецкий – немками, английский – англичанками. «Дело не только в том, что наши «классные дамы» и препо­давательницы давали нам язык в его чистом произношении, со всеми особенностями национальной раз­говорной речи. Вместе с языком мы бессознательно откладывали в памяти на­циональный образ, черты характера, страну, город, любовь к ним, к своему языку, к своей литера­туре, стремление рассказывать и поделиться этим» [Шаги­нян 1982: 125].

Наряду с положительными образами учителей иностранных языков литература хранит и негативные воспоминания об учителях иностранных языков. Так, «Школьные годы» В.Г. Авсеенко свидетельствуют, что «состав гувернеров был из рук вон плох. Все это были иностранцы – в  расчет на практику в новых языках и наполовину люди почти без всякого образования. Крайним невежеством поражали в особенности французы. Один из них бывший барабанщик великой армии, раненый казацкой пикой, преподавал в первом классе французский язык и не мог поправлять ошибки в диктовке, не заглядывая в книгу. Другой был до того стар, что почти не стоял на ногах; третий – совсем глупый и безнравственный человек, решительно не годился к педагогическому делу. Надо, впрочем, сказать, что французы все были очень добрые люди, и мы с ними отлично уживались. Зато удивительным злопамятством и тупым педантизмом отличались немцы. Это были наши присные враги, с которыми мы вели непрерывную войну» [Авсеенко 1881: 710].

Конечно, такие воспоминания являются исключением. Представленные же мемуары позволяют сделать вывод о том, что нередко учителя как древних, так и новых иностранных языков были люди яркие, самобытные, увлеченные своей работой, что способствовало развитию познавательного интереса гимназистов не только к изучаемому иностранному языку, но и к культуре страны, ее истории и литературе.

Библиографический список

Авсеенко В.Г. Школьные годы 1852-1863//Исторический вестник. – 1881. – № 4. – С. 707-735. 

Записки учителя. В 2-х частях. – СПб., 1905. Ч I. С. 17-19, 32-35, 54-58.

Коропчевский Д. Гимназия пятидесятых годов//Русская школа. – 1897. – № 11. – С. 46-64.

Литарова   Н.В.   Частные   средние   учебные   заведения   в   системе образования России конца XIX – начала XX вв. – М., 1994. – 159 с.

Модзалевский      Л.Н.   Очерки   истории   воспитания   и   обучения   с древнейших до наших времен. Изд-е 3-е исправл. и дополн. – СПб., 1892. – 433 с.

Паустовский К. Повести о жизни. – М.: Гослитиздат. 1962 г. – 526 с.

Погодин М.П. Школьные воспоминания 1814–1820. – М., 1859. – 25 с.

Шагинян М.С. Человек и время: История человеческого становления. – М.: Советский писатель, 1982. – 559 с.