Филологические науки/3. Теоретические и методологические

проблемы  исследования языка

Хамаева Е. А. (г. Иркутск)

Иркутский Государственный Лингвистический Университет, Россия

К вопросу об определении границ между именами собственными и именами нарицательными

 

Основными положениями современной ономастической теории являются утверждения о том, что имена собственные – знаки вторичные. Их вторичность проявляется в потере связи с первичной семантикой слова, от которого они произошли. В итоге, имя нарицательное и произошедшее от него имя собственное признаются различными словами, омонимами.

Такое понимание имени (имя – это только знак–десигнатор, индекс) приводит к выводу о том, что имя является только индексальным знаком без способности к характеризации и не имеет первичной семантики, либо это не имя.

Вместе с тем, в мире существуют ономастические системы и обусловливающие их культуры, в которых, по словам А. Ф. Лосева, «все полно веры в имена, славословия именам, упования на имена, страха и трепета перед именами» [Лосев, 1990, с. 8]. Указанные ономастические системы обычно характеризуются прозрачными по внутренней форме, открытыми по семантике именами собственными. Например, к ним относятся арабские имена: китайские имена: Бай Сюэ (白雪) «белый снег», Цзин Бо (晶波) «хрустальная волна» и т.д..

В общей теории ИС о таких именах говорится лишь то, что они обладают открытой семантикой, прозрачной внутренней формой, но что значат эти выражения? Это значит, что это не имена собственные? Или это имена собственные, обладающие семантикой, обладать которой в соответствии с ономастической теорией они не могут? Или это - имена нарицательные? Подробного теоретического осмысления данный вопрос не получил, вероятно, в связи с тем, что онимы с открытой семантикой «не вполне соответствуют тем требованиям, которые предъявляет «идеальный» язык к «идеальному» имени собственному» [Смольников, 2005, с. 189].

Ономатологи по-прежнему солидарны во мнении, что семантика (сигнификативная) у таких имен не то, чтобы отсутствует, но в процессе использования стирается, т.к. чем больше «выветривается» значение слова, тем легче ему существовать в качестве имени собственного. Следуя логике такого рассуждения, получается, что имена с открытой семантикой, должны относиться к именам нарицательным, а не собственным, хотя это не так.

В результате проблема соотношения имен собственных и имен нарицательных, вопрос определения их лингвистического статуса становятся вновь актуальными, т.к. в данном случае с наглядностью обнаруживается факт диспропорции между языковыми данными и существующей теорией ИС. По меткому замечанию С. Н. Смольникова, на сегодняшний день, когда отрасль ономастики, именуемая антропонимикой, накопила достаточный фактический материал, теория ономастических исследований осталась на прежних позициях и часто не дает ответа на многие вопросы [Смольников, 2005, с. 7]. В частности, описывая некое идеальное имя собственное, многие гипотезы, не всегда приспособлены объяснить необычные ономастические явления, например, существование вышеупомянутых имен собственных с открытой семантикой, прозрачной внутренней формой.

В процессе описания ономастических систем в тюркских (татарский, башкирский), арабских и прочих языках, имена которых характеризуются открытой семантикой, обычно констатируется, что «при образовании личных имен от апеллятивов происходит «потеря» семантики последних» [Митрошкина, 1995, с. 28]. При этом либо происходит утрата апеллятивом понятийной и общей отнесенности в момент образования имени, либо понятийное содержание стремится к нулю, либо сохраняется для реализации в несоциальной сфере [Митрошкина, 1995, с.28]. В результате, собственные имена признаются знаком, который служит только для называния предметов, и наличие содержательной стороны у которого менее заметно [Галиуллина, 2009, с. 14].

В данном случае вызывает интерес способ классификации, который авторы избирают для вышеуказанных «асемантичных имен»: «имена, омонимичные названиям животных», «имена, омонимичные названиям растений» и т.д.

Вместе с тем, иногда факт того, что «в исконных «охранных» именах значения соответствующих апеллятивов не утрачиваются, а сосуществуют наряду с гипертрофированной номинативностью» все же признается [Митрошкина, 1995, с. 97].

Вероятно, исходя из вышесказанного, следует, что на современном этапе ономастическая теория требует расширения и переосмысления. В частности, все более очевидным становится то, что существующие подходы и способы анализа ИС ориентированы на определенный тип ономастических систем, и не применимы, например, к именам с открытой семантикой.

Неопределенность формальных и содержательных признаков, отличающих имена собственные от имен нарицательных, в свою очередь порождает новый круг проблем, связанных с тем, какие типы имен (онимов) следует относить к именам собственным, а какие нет. В результате в ономастике по-прежнему нет однозначного ответа на вопрос о том, чем являются прозвища, клички, названия предприятий и организаций и т.д. – именами нарицательными или именами собственными. Несколько искусственными кажутся классификации, согласно которым названия предприятий, учреждений, обществ, объединений относятся к именам собственным, а товарные знаки – к именам нарицательным, т.к. у последних есть «основная черта, не позволяющая причислять их к собственным именам», а именно «теснейшее соединение товарных знаков с предметными признаками товаров» [Суперанская, 1973, с. 212].

А. В. Суперанская отмечает, что в процессе своего образования оним часто проходит три фазы становления – от «микроименования» до «макроименования». ««Микроименования» близки к нарицательным и отличаются от них лишь привязанностью к отдельным объектам, которым они даны в индивидуальном порядке» [Суперанская, 1973, с. 169]. Микроназвания понятийны, несистемны. Собственно названия (мезо) непонятийны, системны. Макроназвания системны и отчасти понятийны [Суперанская, 1973, с. 169].    

Согласно данной классификации к микроантропонимам автор (А. В. Суперанская) относит прозвищные именования людей с яркой характеристикой: Косолапый, Пучеглазый, Долговязый и т.п. К макроантропонимам групповые именования определенных коллективов: имена семей, родов, династий. Отнесенность остальных видов онимов (имена, отчества и т.д.) к классу «микро» или «макро» отдельно не оговаривается.

Интересные выводы относительно принадлежности прозвищ к определенному подклассу существительных, делает отечественный исследователь А. А. Пашкевич. По замечанию А. А. Пашкевич, прозвища – дополнительные, неофициальные именования человека, использующиеся для наиболее точной, личностной, оценочной характеристики называемого и выделяющие его в коллективе [Пашкевич, 2006, с. 3]. Исходя из данного определения, следует, что прозвища являются разновидностью антропонимов и, соответственно, имен собственных. Однако, проанализировав структурно-семантические особенности прозвищ, А. А. Пашкевич приходит к выводу, что прозвища относятся к нарицательным именам, т.к. даются определенному классу людей, закрепляются за классом объектов, описывая тем самым обозначаемый объект посредством указания в нем тех или иных признаков. Прозвища не только репрезентируют тот или иной объект, но и обладают характеризующей функцией, а это свойственно нарицательным именам [Пашкевич, 2006,  с. 7 ].

Таким образом, по замечанию английского исследователя Р. Коутса, механизм перехода от «общности» к «собственности» остаётся неизученным, и выражение «стать собственным» употребляется как само собой разумеющееся.

Выход из сложившейся ситуации, по мнению Ричарда Коутса (Великобритания), можно найти, если рассматривать категорию собственности не как структурную или изначально присущую неотъемлемую категорию, а как категорию референтную. В частности, автор говорит о том, что  существует два вида референции, т.е. способа соединения какого-либо выражения с именуемым объектом: семантический, с опорой на смыслы составляющих его единиц; и ономастический, без привлечения лексических значений компонентов, т.е. бессмысленный.  Таким образом, «если в речевой ситуации говорящий не привлекает смысл лексических единиц, он использует выражение, обладающее «собственностью»». Теряя общее значение, такие выражения становятся собственными [цит. по Суперанская, 1973, с. 11].

Но как узнать, употреблено ли выражение семантически или ономастически, т.е. как нарицательное или как собственное имя? Этого нельзя сделать,- считает Р. Коутс,- не зная интенции (намерения) говорящего или восприятия слушающего. Значит, «собственность» - категория узуальная, а не структурная или присущая. Она базируется на различных путях референции, т.е. на разнице в отнесённости. Следовательно, стать именем собственным значит «начать употребляться так, чтобы обозначать независимо от смысла, или бессмысленно, т. е. собственное = бессмысленное».

Типичные  proper nouns – это чёрные дыры, куда навсегда проваливается смысл, т.е. имеет место ономастический дефолт, при котором составляющие то или иное выражение элементы не могут реализовать свои основные функции или раскрыть себя в полной мере. Иными словами: невозможность осуществления каких-либо языковых связей даёт имя собственное [цит. по Суперанская, 1973, с. 12].

И, наконец, Р. Коутс пишет, что философы отвергают идею того, что одно и то же выражение может быть и собственным, и нарицательным. Могут ли имена быть одновременно и именами нарицательными и именами собственными? В современной ономастике нет однозначного ответа на этот вопрос.

В. Бланар считает названия обществ, организаций и т.п. амбимодальными, т.е. такими, которые могут быть и нарицательными, и собственными. Они мотивированы лексическими значениями своих компонентов и идентифицируют единичные объекты определённого ряда как их официальные наименования.

В. А. Никонов указывает, что все-таки необходимо различать три плана значений имени собственного: этимологическое (доономастическое), ономастическое и отономастическое  [Никонов, 1966, с. 12-13].

Ситуация неопределенности границ между ИС и ИН постоянно обнаруживает себя и в настоящее время, а граница между ними подвижна и до известной степени условна, о чем говорят многочисленные случаи перехода ИС в ИН и наоборот (явления онимизации, апеллятивизации), само существование которых, вероятно, сигнализирует о близости ИС и ИН друг другу.

В работах по ономастике отмечается, что имена собственные происходят от имен нарицательных, ИС - знаки вторичные. При этом, вероятно, подразумевается, что «собственность» является «структурной или изначально присущей неотъемлемой категорией». Данное утверждение можно считать вполне актуальным для ономастических систем с относительно фиксированным списком онимов (антропонимов, топонимов и т.д.), состав которого  устойчив и где слово, начав выступать в качестве имени собственного, обычно приобретает свою словоизменительную парадигму и выходит из употребления в качестве имени нарицательного. Однако, это утверждение не применимо, например, к тем языкам, где нет фиксированного списка имен, в состав которых (ИС и ИН) могут входить одни и те же слова, и их нельзя назвать омонимами, или к языкам, где имена, образуясь от апеллятива, не приобретают свою словоизменительную парадигму. Например, китайское сочетание байсюэ白雪, которое дословно значит «белый снег» может легко выступать и в качестве имени нарицательного и в качестве имени собственного без каких-либо формальных изменений. В частности, предложение 白雪下了没有?может быть переведено двояко: и как «выпал ли снег?», и как «спустилась ли Бай Сюэ?» в зависимости от контекста.

На наш взгляд, из этого следует, что ИС и ИН – не противополагаемые друг другу два различных мира слов и не омонимы, как утверждается в ономастике, а, напротив, нечто близкое, родственное. В результате такого узкого понимания имени (имя – это только знак–десигнатор, индекс), которое сложилось в теории ИС, непременно возникает противоречие: либо имя является только индексальным знаком без способности к характеризации и не имеет первичной семантики, либо это не имя. Данное утверждение можно считать вполне актуальным для ономастических систем с относительно фиксированным списком онимов (антропонимов, топонимов и т.д.), состав которого  устойчив и где слово, начав выступать в качестве имени собственного, обычно приобретает свою словоизменительную парадигму и выходит из употребления в качестве имени нарицательного. Однако, это утверждение не применимо, например, к тем языкам, где нет фиксированного списка имен, таким образом, в состав ИС и ИН могут входить одни и те же слова, и их нельзя назвать омонимами, или к языкам, где имена, образуясь от апеллятива, не приобретают свою словоизменительную парадигму. В итоге, ситуация неопределенности границ между ИС и ИН постоянно обнаруживает себя и в настоящее время, а механизм перехода одного в другое по-прежнему мало изучен. «граница между ними подвижна и до известной степени условна», о чем говорят многочисленные случаи перехода ИС в ИН и наоборот (явления онимизации, апеллятивизации).

Литература:

 

1.      Галиуллина, Г. Р. Татарская антропонимия в лингвокультурологическом аспекте [Текст]: дис. …д-ра. филол. наук: 10.02.02 / Г.Р. Галиуллина. -  Казань, 2009. – 403 с.

2.      Голомидова, М.В. Искусственная номинация в русской ономастике [Текст]: Автореф. дис. … д-ра филол. наук: 10.02.01 / М. В. Голомидова. -  Екатеринбург, 1998. с. 68

3.      Лосев А. Ф. Философия имени [Текст] / А.Ф. Лосев, М.: Изд-во Моск. ун-та, 1990. – 269 с. 

4.      Митрошкина, А. Г. Личные имена бурят [Текст] / А.Г. Митрошкина. – Иркутск: ИГУ, 1995. – 337 с.

5.      Никонов В. А. На пути к теории имен собственных [Текст] / В.А.Никонов. – Конференция по топонимике Северо-Западной зоны СССР. – Рига, 1966.

6.      Пашкевич, А. А. Прозвища и клички в системе номинативных средств английского языка [Текст]: дис. …канд. филол. наук: 10.02.04 / А.А. Пашкевич. – С-Пб., 2006. – 146 с.

7.      Смольников, С. Н.Функциональные аспекты исторической антропонимики (на материале деловой письменности Русского Севера XVIXVII веков) [Текст]: дис.…д-ра. ф. н.: 10.02.01 / С.Н.Смольников. - С-Пб., 2005. – 392 с.

8.      Суперанская, А. В.  Общая теория имени собственного [Текст] / А. В. Суперанская. - М.: Наука, 1973. – 352 с.

9.      Суперанская, А. В.Ономастика начала XXI века [Текст] / А. В. Суперанская // М.: «Советский писатель», 2009.