Филологические науки / 3. Теоретические и

методологические проблемы  исследования языка

К.ф.н. Кадеева М.И., к.ф.н. Ташимханова Д.С.

Евразийский национальный университет им. Л.Н. Гумилева, Казахстан

регламентирующая и преобразующая роль

аналогии в эволюции и развитии языков

В логико-философской литературе утверждается, что внутренний механизм аналогии состоит в обнаружении (вычислении) четвертой, искомой величины по трем известным в пропорции или уравнении типа лат. oratorem // honorem = orator // x, где x = honor. Не случайно, немецкий грамматист Герман Пауль называл аналогию решением пропорционального уравнения [6, с. 129]. На этом принципе базируются лингводидактические исследования, в частности, методика морфологического анализа, связанная в русском языкознании с именами Ф.Ф. Фортунатова, А.М. Пешковского и т.п., в зарубежном языкознании – с знаменитым «квадратом Гринберга» (ас // bс = ad // bd), задуманным как метод обнаружения морфологической членимости однотипных форм [1, с. 81].

Предметом нашего исследования является выяснение той роли, которую играют в речевой деятельности разные типы аналогии, определить в частности место аналогии в двух типах прямо противоположных процессов – в процессах, протекающих в соответствии с некими правилами и полностью подчиненных действию этих правил, с одной стороны, и в процессах, преобразующих действие этих правил, – с другой (ср. в этой связи понятие «rule-governed activity» как противопоставленное «rule-changing activity» в генеративной грамматике). «Хотя некогда вопросу об аналогии уделялось немало места на страницах специальных публикаций, со временем он перестал интересовать лингвистов <...> Думается, однако, что изучение аналогии и установление разных ее типов может пролить свет на проблему соотношения творческого и нормативного, динамического и статического, новаторского и консервативного в актах речи, а следовательно, дать частичный ответ на вопрос о том, где и как начинается лингвокреативный поиск» [3, с. 44].

Сложность и неоднозначность связанных с аналогией явлений объясняется ее двойственностью, противоречивостью по природе и последствиям. С одной стороны, благодаря способности к генерализации правила аналогия выступает как организующее и упорядочивающее начало, как выразитель системности в устройстве языка (ср. связанные с нею понятия давления системы, парадигматического выравнивания форм и др. в работе: [5]). Когда говорящий образует новые формы, распространяя существующее правило на новые образцы, аналогия выступает скорее как регламентирующее начало, поскольку она увеличивает ряды правильных, регулярных форм, воспроизводя и повторяя некие образцы в широком масштабе. С другой стороны, аналогия может иметь и «реформаторский» характер, когда она, способствуя преобразованию отклоняющихся от данной модели форм, выступает уже не как консервирующее и консервативное, а как преобразующее начало, формируя новые ряды форм. Так, к примеру, нем. gesund в значении ‘здоровый’ (применительно к физическому состоянию человека и других живых существ) сначала сочеталось только с одушевленными существительными, затем по аналогии с существительными, обозначающими круг жизнедеятельности, в нем развилось значение ‘благоприятный для здоровья, свидетельствующий о здоровье’ (здоровое помещение, здоровый цвет лица/климат и т.д.). Об изменении существующих в русском языке словообразовательных моделей свидетельствуют появившиеся под влиянием лексемы изюминка (правда, не деноминативные, а отглагольные) формы хитринка, лукавинка. Аналогия может лежать как в основе репродуктивной, так и продуктивной, креативной деятельности; может быть источником как регулярных, так и нерегулярных или дублетных форм (ср. диалектное пеку // пекешь, езжай // ехай и т.п.; ср. также в литературном русском языке мaxaть // махаю наряду с машу). Отсюда разное понимание аналогии и ее роли в эволюции и развитии языков – либо как фактора регулярности, либо, напротив, как средства появления разного рода инноваций, отклонений, исключений и даже аномалий.

Двойственный характер аналогии давно отмечался при ее анализе, и интересно, что в разные периоды развития лингвистики акценты делались то на одном ее аспекте, то на другом, прямо противоположном [2, с. 78-80]. В трудах античных грамматистов понятие аналогии было противопоставлено понятию аномалии (греч. аnômаliа – ‘несогласие’). Эти два понятия отражали крайние точки зрения на вопрос о том, насколько «регулярен» язык. Формы, объясняемые действием аналогии, трактовались как обнаруживающие «соразмерность значения и выражающей его формы», как регулярные; отклоняющиеся от них и не обнаруживающие указанных свойств – как аномальные: «В древнегреческом языке, как и в английском или русском, – при том, что изменения большинства слов подчинены очевидным регулярным правилам, или моделям, – существуют многочисленные исключения. В качестве примера регулярного правила в русском языке может служить такой ряд, как стол – столы, мост – мосты, столб – столбы и т.п. Это лишь один из случаев регулярности в языке, рассматривавшихся основателями традиционной грамматики <...> Обращение к аналогии широко использовалось Платоном, Аристотелем и их последователями в разных науках. На основе соотношения типа стол : столы можно образовать по аналогии много других словоформ, например: мост : мосты, столб : столбы и т.п.; имея словоформы столб или столбы, мы можем “решить уравнение” стол : столы = столб : х или стол : столы = х : столбы» [4, с. 26].

Следовательно, начатый в античности спор о правильности имен и о соответствии ~ несоответствии формы имени его содержанию перешел впоследствии в полемику о том, насколько регулярен язык и почему в нем наряду с правильными появляются всякого рода неправильные формы (аномалии). Любопытно отметить, что в известном споре аномалистов и аналогистов понятие аналогии было выдвинуто как раз в противовес понятию аномалии, т.е. как понятие, объяснявшее «соразмерность» формы и содержания слова. Напротив, противопоставленное ему понятие аномалии использовалось для характеристики «неправильных» форм, проявлявших аномальные отношения плана выражения и плана содержания; так, хотя названия Афины и Фивы используются для обозначения одного города, они имеют форму множественного числа [4, с. 26]. В античности, таким образом, аналогия была понятием, связанным с регулярными формами, подводимыми под один образец, одну модель, одну парадигму.

В учении младограмматиков, внесших значительный вклад в понимание аналогии, последняя трактовалась как принцип, объясняющий появление исключений из правила: материал показывал, что фонетический закон, формулируемый как закон, имеющий всеобщую силу и не знающий исключений, на самом деле встречается с многочисленными отклонениями от него. Соответственно аналогия (а также заимствования) стала рассматриваться как фактор в эволюции языка, препятствующий осуществлению фонетических законов в полной мере. Посредством заимствований и аналогии пытались объяснить уже не регулярные, а, напротив, отклоняющиеся формы. На самом деле определение одной серии форм как регулярных, а другой – как нерегулярных зависит, так сказать, не от состава или значений этих форм как таковых, но от ракурса их рассмотрения. Формы, регулярные с фонетической точки зрения, могут выступать в данной системе как морфологически нерегулярные или же наоборот. Формы, регулярные для одного исторического периода, становятся «исключениями» на следующем этапе развития языка и т.п.

Оценка результатов действия аналогии в истории языков тоже была вследствие двойственности этого явления неодинаковой. Многие ученые считали, например, что действие аналогии лишь засоряет язык неправильными с исторической точки зрения формами. Подобно тому как родители поправляют детей, когда они образуют неузуальные формы, грамматисты должны приложить немало усилий, чтобы «искоренять» ошибочные образования взрослых носителей языка. Но многие перестройки по аналогии способствовали фактически стройности и упорядоченности парадигматики. «Давно было замечено, – пишет Джон Лайонз, – что в развитии языка значительную роль играет тенденция создавать новые формы по аналогии с привычными и регулярными языковыми моделями» [4, с. 48]. Важно было вследствие этого определить точно, по образцу и подобию каких форм происходит определенное преобразование и что принимается говорящим за эталон.

Интересные мысли об аналогии принадлежат Фердинанду де Соссюру, который подчеркивал, что аналогия «есть явление психологического характера» и что новообразование – «случайное творчество отдельного лица», первоначально возникающее в речи [7, с. 199]. Условием процесса образования по аналогии он считал не столько некую близость отдельных рядов форм, сколько деятельность по непрерывному анализу языковых форм, заключающуюся в разложении имеющихся единиц и их членении на составные элементы. Образование по аналогии он считал симптомом изменений в истолковании форм, в частности в понимании ее морфемных границ. «Аналогия есть прием, предполагающий анализ и соединение <...> умственную деятельность и преднамеренность», – пишет ученый, подводя итоги рассмотрения роли аналогии в языке [7, с. 213].

Таким образом, аналогия выступает как важный фактор развития и функционирования языка, позволяющий говорящему легко переходить от корпуса известных ему форм к созданию новых (вследствие их новой комбинаторики, благодаря следованию определенной модели, схеме и т.д.). Это происходит «благодаря наличию в голове говорящего как знания отдельных и дискретных языковых единиц используемой им системы, так и более сложных образцов и Gestalt’oв, соответствующих неким каноническим формам выражения определенного содержания и схемам их порождения, конструирования – неким моделям этих единиц» [3, с. 45].

Литература

1. Гринберг Дж. Квантитативный подход к морфологической типологии языков // Новое в лингвистике. – Вып. 3. – М., 1963. – C. 60-94.

2. Кадеева М.И. Античные теории аналогии и аномалии в языке // Научно пространство на Европа-2008: материали за IV междунар. науч.- практ. конф. – Т. 15. Филологични науки. – София (Република България): «Бял ГРАД-БГ» ООД, 2008. – С. 77-82.

3. Кубрякова Е.С. Размышления об аналогии // Сущность, развитие и функции языка. – М.: Наука, 1987. – 224 с. – С. 43-51.

4. Лайонз Дж. Введение в теоретическую лингвистику: Пер. с англ. яз. 3под ред. и с пред. В.А. Звегинцева. – М.: Прогресс, 1978. – 544 с.

5. Макаев Э.А. Понятие давления системы и иерархия единиц // Вопросы языкознания. – 1962. – № 5. – С. 47-52.

6. Пауль Г. Принципы истории языка. – М.: Изд-во иностр. лит., 1960. – 501 с.

7. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. – М.: Прогресс, 1977. – 689 с.