Филологические науки/8. Русский язык и литература

К. филол. н. Хаткова И.Н., д. филол. н. Бешукова Ф.Б.

Адыгейский государственный университет, Россия

Поэтика исторического романа Ф.В. Булгарина

«Димитрий Самозванец»

Журналиста, издателя и прозаика Ф.В. Булгарина (1789-1859) можно назвать одним из создателей русского исторического романа.

Как писал Г.М. Фридлендер: «Широкая популярность исторической тематики в русском романе на рубеже 20-х и 30-х годов была связана, в конечном счете, со стремлением исторически осмыслить современность. Обращение к жанрам исторической повести и романа в эти годы было вызвано желанием подойти к анализу вопросов настоящего и будущего с учетом опыта прошлой исторической жизни русского общества» [6: 251].

Булгарин, очень чувствительный и к материальному успеху, и к писательской славе, превосходно чувствовал конъюнктуру рынка. Только что закончив нравоописательный приключенческий роман «Иван Выжигин», он принимается за исторический роман «Димитрий Самозванец», подогреваемый слухами о работе Загоскина над «Юрием Милославским». Громадный роман был написан едва ли не за три месяца. Он имел очень большой по тому времени тираж (около двух тысяч экземпляров), и в том же 1830 году потребовалось второе издание.

Трудно переоценить и влияние романов Вальтера Скотта, принципы и приемы которого Булгарин последовательно осуществил в своем романе. Прежде всего, следует отметить обилие диалогов, которые иногда превращаются в многостраничные, почти самостоятельные драматические сцены.

Как и Скотт, Булгарин стремится к историческому правдоподобию, изображению «естественного вида исторических событий». Свои взгляды на исторический роман Булгарин изложил в предисловии к первому изданию. Он ставит вопрос об историческом правдоподобии своего романа. После Скотта обязательным для исторической беллетристики стало правдивое, с большими или меньшими допусками, изображение событий, как они были описаны в исторических сочинениях и исторических источниках. «Завязка романа, – пишет Булгарин, – История. Все современные гласные происшествия изображены мною верно, и я позволял себе вводить вымыслы там только, где история молчит или представляет одни сомнения… Вымыслами я только связал истинные исторические события и раскрыл тайны, недоступные источникам» [1: 112].

Булгарин здесь достаточно глубоко и точно формулирует сущность художественного открытия, сделанного Скоттом: связь между научным фактом и художественным воображением, синтезированную в историческом романе. На деле изучение истории было у Булгарина не очень тщательным. Основным источником для него, как и для большинства русских исторических писателей начала XIX века была «История государства Российского» Н.М. Карамзина. Читал Булгарин и польских историков, о которых упоминает в примечаниях, и опубликованные к тому времени сообщения иностранцев о событиях Смутного времени. В частности, важным источником для него, как и для Пушкина, были записки капитана Маржерета «Состояние Российской империи и великого княжества Московии» [5]. По мнению Булгарина, важна не тщательность исторических изучений, важен принцип: история лежит в основе художественного повествования. Соблюдая этот принцип, Булгарин снабдил свой роман историческими примечаниями и ссылками на источники.

В создании характеров героев перед Булгариным возникли сложные задачи, так как он далеко отошел от типовой композиции романов Скотта, у которого на первом плане находятся вымышленные персонажи. В «Димитрии Самозванце» все основные и многие второстепенные персонажи – исторические личности. Булгарин настаивает на том, что их изображение в романе соответствует исторической правде.

Но поставленную сложную художественную задачу Булгарин выполнить не сумел. Это относится, прежде всего, к главному герою романа – Димитрию Самозванцу. С одной стороны, он, как и герои Скотта, находится между двумя лагерями: русскими и поляками. Но, с другой стороны, герой Булгарина не ищет своего места между ними, а использует оба и даже третий лагерь (запорожских казаков) в своих честолюбивых целях.

Писатель сделал своего Самозванца романтическим героем байроновского типа, и романтические штампы преобладают в его изображении. Следовать байроническому образцу оказалось легче, чем более сложному, привязанному по времени и среде герою скоттовских романов. Необузданные страсти кипят в душе Лжедимитрия, он противоречив и борется сам с собою, Герой Булгарина, в отличие от скоттовского, всегда одинок, зол, конфликтует с окружающим миром, который тоже враждебен герою.

Как известно, непременным атрибутом романтического героя является любовь. Хотя Самозванец Булгарина, как и герои Скотта, тоже влюблен в двух женщин, но, как байронический герой, он знает только крайности: бездны и небеса, ад и рай, добро и зло. При этом душа его, безусловно, тяготеет к злу.

Неудача постигла Булгарина и в изображении другого исторического героя и важнейшего персонажа романа – Бориса Годунова. Когда Скотт отодвигал своих исторических персонажей на периферию повествования, он, держа их в полутени, имел возможность более свободно, по своему усмотрению, изображать их характеры, не подвергаясь упрекам в несоблюдении исторической достоверности.

У Булгарина было свое собственное представление о царе Борисе, расходившееся с тем образом мудрого и трагического Годунова, который был создан Карамзиным в «Истории…» и который был художественно воплощен Пушкиным в его трагедии «Борис Годунов». Булгарин показывает его робким, скрытным и жестоким интриганом. Он выступает как вторая, но более мелкая ипостась Самозванца, он такой же узурпатор престола [4]. И если Лжедимитрий был изображен как жестокий, но не лишенный романтического величия злодей и авантюрист, то Годунов у Булгарина стал просто заурядным и бледно написанным честолюбцем, примитивным и тенденциозным.

После Вальтера Скотта стремление к этнографической точности стало обязательным для исторического романиста. Следуя традиции детально описывать быт и нравы народа, среди которого происходит действие, Булгарин очень живо и выразительно обрисовал общественную и частную жизнь русских XVII столетия. В таких описаниях он оказывается гораздо сильнее, чем в изображении человеческих характеров.

К скоттовскому влиянию могут быть отнесены также фольклорные, точнее стилизованные под фольклор, песни, которые Булгарин обильно вставляет в текст повествования.

Серьезной проблемой, вызывавшей острые споры, был язык художественного произведения, посвященного исторической теме [2: 407]. С точки зрения Пушкина, «местный колорит» (в том числе «исторический колорит») должен выражаться безыскусственным, резким, пусть тяжелым и непонятным, пускай даже мало пристойным, языком действующих лиц. Еще в 1823 году Пушкин писал Вяземскому: «...я желал бы оставить русскому языку некоторую библейскую похабность…Грубость и простота более ему пристали» [3: 108]. О «Борисе Годунове» он говорил: «В моем «Борисе» бранятся по-матерну на всех языках. Эта трагедия не для прекрасного полу» [3: 317].

Сам Булгарин для своего исторического романа избрал иной путь. В «Предисловии» к роману он, очевидно, полемизируя с принципами пушкинского просторечия, писал: «…я не хотел передать читателю всей грубости простонародного наречия, ибо почитал это неприличным и даже незанимательным. …грубая брань и жесткие выражения русского (и всякого) народа кажутся мне неприличными в книге …речи, введенные в книгу из питейных домов, не составляют верного изображения народа» [1: 119]. Булгарин стремится к созданию некоего среднего стиля, сохраняющего аромат эпохи и этнографии, но лишенного грубой лексики и тяжелого синтаксиса, затрудняющих восприятие текста. В этом вопросе взгляды писателя были ближе к Вальтеру Скотту, чем пушкинские. Сущность размышлений у них одна: язык исторического романа должен стремиться к некоему среднему стилю, избегая крайностей.

Булгарину удалось достичь поставленной цели. Роман написан гладко, читается легко, даже современный читатель не ощущает устарелости языка. Современная автору критика отметила это достоинство романа.

Полемизировал Булгарин и с идеологической концепцией пушкинского «Бориса Годунова». Он упростил и примитизировал ее. Народ у Булгарина не «к смятенью тайно склонен», как у Пушкина, а искренне привязан к царю, но только при условии, что в жилах государя течет потомственная царская кровь. Вместо трагического пушкинского финала роман Булгарина заканчивается восхвалением царствующей династии – истинной спасительницы отечества.

Литература:

1. Альтшуллер, М.Г. Эпоха Вальтера Скотта в России. Исторический роман 1830-х годов / М.Г. Альтшуллер. – М., 1996.

2. История русской литературы XIX века: Библиографический указатель / Под ред. К.Д. Муратовой. – М.-Л. ,1962.

3. Пушкин, А.С. Письма.1815-1827 / А.С.Пушкин // Собр.соч.: В 15 т. / А.С. Пушкин. – М.,1998. – Т.13.

4. Рассадин, Ст. Драматург Пушкин / Ст. Рассадин. – М., 1977. – С – 4-58.

5. Россия XV-XVII вв. глазами иностранцев. – Л., 1986. – С.225-286.

6. Фридлендер, Г.М. Нравоописательный роман. Жанр романа в творчестве романтиков 30-х годов / Г.М. Фридлендер // История русского романа: В 2 т. / Г.М. Фридленедер. – М.Л., 1962. – Т.1. – С.251.