Миф как инструмент идентификации позиции реального мира человека в континууме между гипотетически лучшими и худшими мирами

Философия / 4. Философия культуры

д.э.н. Юшин С.А.

ННЦ «Институт аграрной экономики» УААН

МИФ КАК ИНСТРУМЕНТ ИДЕНТИФИКАЦИИ ПОЗИЦИИ РЕАЛЬНОГО МИРА ЧЕЛОВЕКА В КОНТИНУУМЕ МЕЖДУ ГИПОТЕТИЧЕСКИ ЛУЧШИМИ И ХУДШИМИ МИРАМИ

В своем труде «Манипуляция сознанием» С.Кара-Мурза рассматривает в негативном контексте современные мифы общественного сознания. И при этом его аргументы сосредоточены на процессе целенаправленного создания мифов как средств манипуляции массовым сознанием в политических целях. Здесь хотелось бы напомнить, что Платон, проектируя свое идеальное государство, указывал что там, во-первых, правители могут прибегать к лжи в политике (при жестком табу на ложь для граждан), во-вторых, необходима цензура: «надо смотреть за творцами мифов; если их произведение хорошо, мы допустим его, если же нет – отвергнем. Мы уговорим воспитательниц и матерей рассказывать детям лишь признанные мифы, чтобы с их помощью формировать души детей скорее, чем их тела – руками. А большинство тех мифов, которые они теперь рассказывают, надо отбросить». Так что в мифах всегда видели инструмент, который таит «и благо, и зло» в духе Аристотеля (все может использоваться и так, и наоборот). И у Платона: побуждает к исследованию то, что одновременно вызывает противоположные чувства (амбивалентно), исследовать в системах надо самое лучшее (знание лучшего и знание худшего – одно знание). Потому более конструктивной представляется не критика отдельных мифотворчеств, а исследование мифа как инструмента идентификации позиции реального мира человека в континууме между гипотетически лучшими и худшими его мирами.

В древние времена мифы рассматривались преимущественно в контексте феномена культуры. Так, Платон утверждал, что поэт должен творить мифы, а не рассуждения. Ф.Бэкон искал в мифах древних поэтов глубокий скрытый смысл. В древности к мифам, загадкам, параболам и притчам прибегали для того, чтобы поучать, а не для того, чтобы искусно скрывать что-то. Мифы необходимы науке, т.к. когда речь идет о новых открытиях, далеких от представлений толпы и глубоко скрытых от нее, именно через мифы нужно искать более удобный и легкий доступ к человеческому пониманию. Для этого и надо создать философскую интерпретацию мифов как специальную науку.

Г.Гегель отмечет, что в эпоху создания мифов народы жили поэзией и осознавали самые внутренние и глубокие переживания в образах фантазии, в единстве общих абстрактных представлений и конкретных образов. У них были и свои предметы фантазии (боги, ангелы, дьяволы, святые, герои). С приходом христианства их фантазия была вырвана с корнем как позорное суеверие. Их мифология была выставлена как смехотворная. Пришел новый миф в образе христианского божества, с которым можно было желать реализации моральной идеи, но не стремиться к ней (желаемого человек сам не сможет совершить, и обречен ждать, что это будет достигнуто без его содействия). Проповедники распространяли надежду на революцию, которую совершит бог для людей без их участия, а когда надежда исчезла, на ее месте возник миф «конца света».

А.Шопенгауер продолжил мысль о том, что воля в человеке определяется в утверждении или отрицании жизни, хотя осознать это отрицание она может обычно только в облике мифа, где человек в потенции, представляет собою одновременно и Адама и Христа: самая важная истина, но противоречащая естественной склонности человеческого рода и в своих истинных основаниях трудно постижимая. И чтобы довести указанную идею до сферы практической применимости, надо, заимствуя оболочку какой-то легенды, повсюду облекать ее в форму мифа, как бы заключать ее в сосуд, без которого она исчезла бы.

Миф, для Г.Дебора, – целостная мыслительная реконструкцией мысли, обосновывающая весь космический порядок строем, который общество на деле уже установило в границах: институционализация общественного разделения труда, формирование классов сконструировало первое сакральное созерцание, мифический строй, в который изначально облеклась власть. Монотеистические религии – компромисс между мифом и историей, между еще господствовавшим в производстве циклическим временем, и тем необратимым временем, где сталкиваются и перемешиваются народы. Средневековье – это незавершенный мифический мир, чье завершение за его пределами – когда циклическое время, регулирующее основную часть производства, подтачивает история. Феодальное общество разбило господство между Церковью и государством, разделенным в сложных отношениях сюзеренитета и вассалитета территориальных ленов и городских коммун. Необратимое время буржуазии в производстве товаров, создании и расширении городов, торговом открытии Земли, проявляло себя медленно как неведомая работа эпохи. На закате Средневековья это время ощущалось сознанием в форме одержимости смертью: меланхолия распада мира, где безопасность мифа еще уравновешивала историю. Великие восстания крестьян Европы – попытка ответа на историю, насильственно вырвавшей их из патриархального сна, обеспеченного феодализмом. Милленаристская утопия осуществления рая на земле выводит на первый план то, что было в истоке полуисторической религии, когда христианские общины на все беды эпохи отвечали ожиданием близящегося осуществления Царства Божия и добавляли в общество элемент беспокойства, ниспровержения. Необратимое время привело к власти крупную буржуазию сначала под ее собственным именем как начало абсолютное. Идеология всеобщей свободы революционно смела мифическую организацию ценностей и затем заменила волю к тому, что ранее она обряжала в римские тоги всеобщей свободой торговли. И фашизм защищал ценности ставшей консервативной буржуазной идеологии (семья, собственность, мораль, нация) через насильственное восстание мифа (архаические псевдо-ценности расы, крови, вождя). Мифический эрзац фашизма и сегодня воспроизводится путем психологической обработки и конструирования иллюзий в зрелищах «общества спектакля» (господа всегда возлагали на себя обязанность на основе мифа обеспечивать постоянство циклического времени, под мифом овладевая частной собственностью на историю, поначалу владея ею в режиме иллюзии).

Для Р.Барта миф – коммуникативная система, сообщение, форма, слово, игра в прятки между смыслом и формой. Ему важен не сам предмет сообщения, а то, как о нем сообщается. Миф ничего не скрывает (ни ложь, ни искреннее признание, а искажение), он деформирует (смысл); читатель переживает миф как историю одновременно правдивую и ирреальную: смутное знание при нечетких ассоциациях, связанным с конкретными обстоятельствами. Суть его в превращении Истории в Природу. Потребитель мифа принимает значение за систему фактов. Миф из смыслов, которыми он питается, извлекает ложное деградированное бытие, искусственно отсрочивает смерть смыслов, превращая их в говорящие трупы. Отношение между мифом и людьми есть отношение не истинности, а пользы. Для мира капитала польза от мифа в том, что когда же речь заходит о политике, существование буржуазии признается с трудом, а в сфере идеологии исчезает вовсе. Факт существования буржуазии поглощается неким аморфным миром, единственным обитателем которого является Вечный Человек – ни пролетарий, ни буржуа. Задача мифа – придать статус природных исторически обусловленным интенциям, исторически преходящим фактам – ранг вечных. До мифологизации внешний мир – диалектическая взаимосвязь разных видов человеческой деятельности, поступков; после – гармоническая картина неизменных сущностей: испарение смысла (деполитизация с помощью метаязыка, созданного для воспевания вещей, но не для воздействия на них).

Но все же современная наука переоценивает истинную роль мифологии в познании мира человека, принимая во внимание высказывание П.Бурдье, что мышление человеческое на ¾ мифологично. Анализируя теории, предложенные Марксом, Фрейдом и Адлером, К.Поппер указывает, что они, хотя и выражены в научной форме, на самом деле все же имеют больше общего с примитивными мифами, чем с наукой. Что ж, и сам Ф.Энгельс признал: ложное в формально-экономическом плане может быть истинным в плане всемирно-историческом. То есть признавал мифологичность самой идеи коммунизма. Да и сам К.Поппер соглашается с тем, что миф может содержать важные предвосхищения научных теорий, а потому наука всегда должна начинаться с мифов и с критики мифов.

Для Ж.Делеза миф есть составная часть деления с преодолением различия между мифом и диалектикой, воссоединением их потенциалов. Лишь только в этом случае это деление движется к цели идентификации идеи и достигает ее.

Э.Гуссерль считал, что речи о духе общности, народной воле, об идеалах, политических целях наций и т. п. – все это романтика и мифология, возникшая путем аналогического перенесения понятий, имеющих смысл лишь в сфере единично личностного. Но при этом он признавал и то, что потребность в универсально-мифическое видение мира объективно обусловлена практикой.

Ильин И.П., рассматривая аспекты мифологичности научного мышления в сфере гуманитарных знаний, бытия и эволюции концепций и представлений, которые по мере употребления приобретают фантомный характер мифологем научного сознания, утверждает, что любое явление неизбежно сопровождается длинным шлейфом интерпретаций и окутано туманной аурой исторического коллективного бессознательного. Миф эпохи – совокупность представлений, которая кажется очевидной, но не дает прояснить свои основы. Руками ученых, эпоха создает миф самообъяснения – и чем призрачнее и химеричнее эпоха, тем фантастичнее миф. Не все западные ученые разделяют постмодернистскую мифологему научного мышления, но т.к. она – господствующая мыслительная ориентацией, сильная идея, то с ней считаются даже тем, кто с ней не согласен.

Й.Хейзинга видит в мифе образное претворение бытия; с его помощью люди пытаются объяснить земное, помещая основание человеческих деяний в область божественного. В каждом из тех причудливых образов, в которые миф облекает все сущее, изобретательный дух играет на грани шутливого и серьезного. В мифе великие движущие силы культурной жизни уходят корнями в почву игровых действий. В мифах первобытных народов об основах бытия, как в зародыше, уже заключен смысл, который позднее будет также осознан и выражен в логических формах и терминах. В общем потоке всего, что выходит за пределы логически взвешенного суждения, и поэзия, и миф устремляются в область игры. Но это не значит – в область более низкую. Возможно, что миф – играючи – возносится до высот, куда за ним не в состоянии последовать разум.

К.Леви-Стросс видел в мифе категорию мышления, используемую нами, чтобы объединить попытки объяснить природные феномены, творения устной литературы, философские построения и лингвистические процессы в сознании субъекта. Эта наука конкретного должна была сводиться к иным результатам, чем те, которых добиваются точные и естественные науки, но она была не менее научной, и ее результаты были не менее реальными. Удостоверенные за десять тысяч лет до других, они по-прежнему – субстрат нашей цивилизации. Мифологическая рефлексия может достигать блестящих и непредвиденных результатов. Мифологическое мышление (структурирование совокупностей на основе осколков событий – строительного мусора от прежнего социального дискурса), хотя и привязано к образам, может быть обобщающим, т.е. научным. Оно может протестовать и против абсурда, с которым наука шла на сделку. Искусство здесь на полпути между научным познанием и мифологическим мышлением. Мифологическая система служит для установления отношений гомологии между природными и социальными условиями. Миф объясняет, как определенная цель была достигнута определенными средствами. Различные мифы проистекают из трансформации, подчиненной определенным правилам симметрии и инверсии (ментальные операции подчиняются законам, сходным с теми, что действуют в физическом мире). При этом мифологическая модель, противоречащая опыту, не только вообще не исчезает, но даже не претерпевает изменение, которое позволило бы приблизить ее к опыту. Она продолжает жить своей жизнью, и всякая трансформация модели удовлетворяет не ограничениям опыта, а полностью (независимым от опытных) ментальным ограничителям.

Для К.Г.Юнга мифология – феномен, который по глубине, неизменности и универсальности можно сравнить лишь с самой природой. Долг науки – сделать доступным прямой путь к мифологии, который она же заблокировала. Отлитые в сакральных традициях, мифы сохраняют основные черты искусства. В подлинной мифологеме смысл – нечто такое, чего нельзя настолько хорошо и настолько всесторонне раскрыть иным путем. Она обладает своим смыслом, который часто невозможно передать на языке науки. Для народов-мифотворцев мифология – и форма выражения, и форма мышления, и форма существования. От мифологии ждут объяснения и ее самой, и всего остального (ее придумали с целью объяснения). Смысл всего и есть содержание мифологем. Заложить основы, дать почву – в этом их суть (отвечает не «почему?», а «откуда?»). Мифология осуществляет свою функцию в том объеме, в каком причины есть начала (первичные принципы, архаи). Основа всякой мифологии – возвращение к истокам. Путешествие к «архаи», которое завершается открытием тех же самых символов заново, погружение в себя, выход к живому зародышу нашей цельности (мифологическое основывание), возврат туда, где два «архаи» – абсолютное и релятивное – совпадают. «Архи» зародыша там же, где и центр, вокруг которого наше бытие во всей его полноте организует себя. Сверхзадача мифологии – воссоздать мир из той точки, из которой возник и вокруг которой организован сам «основыватель». Выстраивая новый мир в миниатюре образа макрокосма, мифологическое основание превращается в созидание. Минимиры отвечают идеальному замыслу (плану), согласно которому человек «знает», как организована его сущность, отраженная в сущности большого мира. Исток в мифологии означает: мифологемы, «дающие почву», и содержание действия – «основывающим» город/мир. Мироустроители являются настоящим творцами, основателями и «фундаменталистами» – когда они черпают свои силы из того самого источника, который дает начало мифологиям. И если племя утрачивает мифологические ценности, ему грозит незамедлительный распад. Мифология племени – его живая религия, потеря которой и у цивилизованных народов, – моральная катастрофа. Все феномены архетипической природы – проявление коллективного бессознательного. Здесь необходимо обозначить границы и дать приблизительное описание бессознательного ядра смысла (и в воображении следовать за мифом, облекая его в современные одежды). Прогрессивность, хотя она и приводит во многих случаях к исполнению желаний, накапливает и Прометеев долг, который приходится выплачивать, сталкиваясь с ужасными катастрофами. Дифференцированному сознанию угрожает опасность отрыва от своих корней, и поэтому оно нуждается в компенсации, которую может дать еще существующее детство. В более древних представлениях о мире было заложено понимание, что прогресс возможен лишь подчиняясь Богу (архетипы бессознательного эквивалентны религиозным догмам), признавая диалектику противоположности и повторяя извечные начала на более высоком уровне. Чем архаичнее, т.е. психологичнее, символ, тем он коллективнее, универсальнее и «материальнее». Долгий путь «прогресса» свидетельствует, что человечество все глубже и глубже погружается в бессознательное, из которого в результате вновь восстает примитивное состояние идентичности с массой. Психология преобразует архаический язык мифа в современную мифологему, которая и есть один из элементов мифа, называемого «наукой». На практике архетип младенца наблюдается в процессах индивидуации. Первое его проявление – бессознательный феномен (пациент еще идентифицирует себя с собственным младенчеством). Далее эта идентичность разрушается, что вызывает усиленное развитие фантазии. Архаические/мифологические черты выступают очевиднее. Далее процесс протекает уже в полном согласии с героическим мифом (другая идентификация). Так миф детерминирует становление реального мира человека и общества в континууме между гипотетически лучшими и худшими мирами.

Выводы: проведенный выше анализ позволяет утверждать следующее:

1) вне зависимости от исторической эпохи мифы (мифическое мышление и т.д.) выполняют важнейшую функцию в процессе завоевания человечеством окружающего мира на основе когнитивного инструментария, в т.ч. научного;

2) учитывая ускоряющийся темп роста мощности технических систем, созданных цивилизацией, люди заинтересованы в предотвращении катастроф, обусловленных отсутствием смысла в преобразованиях человека и общества;

3) существующая система идентификации состояния человека направлена на сферу его сознания – результативность достижений науки, в то время как сфера бессознательного (объект мифологии) остается без должного внимания;

4) опыт мифологической рефлексии, удостоверенный за десять тысяч лет и являющийся субстратом нашей цивилизации, вполне способен дать толчок к раскрытию сущности «лучших» и «худших» миров человека в его перспективе;

5) системная интерпретация мифов как специальная междисциплинарная наука (идея Ф.Бэкона) может открыть новый этап перехода всей науки в новое качество, обеспечивающее продвижение человечества к состоянию ноосферы.