Филологические науки / Русский язык и литература

Д. филол. н. Ибатуллина Г.М., ст-ка 5 курса Авдеева (Дедух) Е.О.

Башкирский государственный университет

(Стерлитамакский филиал), Россия

Архетипическая парадигма образа главной героини в пьесе Е. Шварца «Обыкновенное чудо»

Для пьес-сказок Е. Шварца характерна полифоничная, контрапунктно организованная поэтика, интегрирующая принципы художественного мышления, свойственные мифу, фольклору, литературе. Рефлексийность, диалогизм, интертекстовость во многом определяют как жанрово-стилевую систему произведений драматурга, так и особенности изображения персонажей, в том числе специфику их архетипической парадигмы. «Многосоставная» архетипическая природа обнаруживается и в главной героине пьесы «Обыкновенное чудо», однако эта внутренняя разновекторность имеет здесь особое первообразное ядро, выраженное архетипом Коры.

Мифологема Коры (Персефоны, Девы) – воплощение архетипа молодой женщины, юной девушки – семантически связана с образами нескольких античных богинь: Деметры, Артемиды, Афины, Афродиты, а в более ранний период – с Гекатой, Фераи, Бримо и другими (см. об этом: [4, с. 86-121]). В образе Принцессы в пьесе Е. Шварца «Обыкновенное чудо» архетип Коры, на наш взгляд, можно считать доминантным именно в силу его полисемантичного характера, причем разные грани связей этого архетипа с другими женскими первообразами реализуются в соответствии с логикой становления личности героини.

Один из ведущих сюжетных мотивов произведения – мотив взросления Девы, связанный с трансформацией ее внутренней сути и сменой личностной архетипической парадигмы – превращением из Девы в Женщину. Изначально Принцесса – юная Дева, воплощающая невинность и одухотворенную красоту, в ее облике отчетливы черты Персефоны. Не случайно духовно-личностные метаморфозы Принцессы в пьесе Шварца начинаются с символического момента, когда она роняет цветы при встрече с Медведем. Вспомним, что согласно гомеровскому варианту мифа встреча Персефоны и Аида в Нисейской долине непосредственно связана с «цветочными» мотивами, более того, именно «необычной красоты цветок» [1, с. 48] стал причиной последовавшего затем похищения Персефоны.

Далее в пьесе мы обнаруживаем новые трансформации героини: с развитием сюжета образ Принцессы приобретает также черты Артемиды, богини-охотницы, она же «медвежья богиня» – эта аллюзийная параллель в контексте истории любви девушки и Медведя имеет отчетливо знаковый характер: «Древнейшая Артемида – не только охотница, но и медведица. В Аттике (в Бравроне) жрицы Артемиды Бравронии надевали в ритуальном танце медвежьи шкуры и назывались медведицами» [2, с. 107]. Данный мотив проявлен в пьесе целым рядом сюжетных коллизий: Принцесса в мужском платье, вооруженная, верхом на коне; Принцесса как ученица охотника; эпизод сражения с Медведем и др. Актуализирован в ассоциативно-символических контекстах пьесы и ряд других мотивов, связанных с Артемидой: например, ипостась богини как владычицы зверей, обладающей властью над их жизнью и смертью, находит отражение в особой «судьбоносной» власти Принцессы над Медведем. Тема Артемиды как девственницы и хранительницы целомудрия подвергается инверсии в центральном сюжетном конфликте пьесы: запрете на поцелуй, способном обратить юношу в медведя (ср.: Артемида убивает «свою спутницу нимфу – охотницу Каллисто, превращённую в медведицу, гневаясь за нарушение ею целомудрия и любовь к ней Зевса» [Там же]).

Одновременно в художественно-смысловой парадигме образа Принцессы сохраняется её когерентность теме Персефоны, но уже на новом витке ее сюжетного развития, когда Персефона была похищена Гадесом, что в мифологии представлялось символом умирания прежней личности; вместе с тем, став женой Гадеса, Персефона становится и владычицей царства мертвых. Отношения Принцессы со смертью также претерпевают ряд метаморфоз: от полной отрешенности Девы до умудренного понимания амбивалентности жизни и смерти, обретаемого Женщиной – Богиней. Незримое присутствие царства смерти рядом с героями обозначено в пьесе неоднократно, и в репликах Принцессы («я... сегодня умру»; «За мною смерть приходила сегодня»), и в многочисленных репликах других персонажей. Тема смерти достигает своей кульминации к финалу: вместе с чудом несостоявшегося превращения юноши в медведя происходит и чудо превращения смерти в вечную жизнь, и оба чуда совершает одна сила – сила любви: «Слышите? Смерть уезжает на своей белой лошаденке, удирает несолоно хлебавши! Чудо, чудо!» [3, с. 245]. Принцесса, так же, как Персефона, встретившись со смертью, освобождается от власти смерти и обретает «вечную жизнь»: «Я так счастлива, что не верю ни в смерть, ни в горе» [3, с. 242].

Итак, в многовекторной художественной парадигме образа главной героини пьесы Шварца в диалогических взаимоотражениях живут архетипические модели женской личности, воплощенные в мифологемах Персефоны (Коры) и Артемиды; миф Персефоны приобретает при этом интегрирующий характер в поливариантной структуре этого образа – не только в силу своей большей универсальности, но и вследствие большей когерентности логике судьбы главной героини пьесы.

Литература:

1. Кун Н.А. Легенды и мифы Древней Греции. Изд. 2-е, испр. – М.: «Мартин», 2008. – 480 с.

2. Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2-х т. / гл. ред. С.А. Токарев. – М.: Советская энциклопедия, 1991. – Т. 1. А – К. – 671 с.

3. Шварц Е.Л. Обыкновенное чудо: Пьесы, стихи. – М.: РИФ, 1990. – 255 с.

4. Юнг К.Г. Душа и миф: Шесть архетипов / пер. А.А. Юдин; сост. В.И. Менжулин. – Киев: Port-Royal; М.: Совершенство, 1997. – 383 с.