Д.В. Телегин

докторант университета г. Реймс

(Франция)

Лингвистический капитал как способ реализации символической власти: П. Бурдье

В отличие от ряда направлений лингвистики, литературной критики, философии, часто имеющих абстрактный характер, а также чисто эмпирических социологических подходов, страдающих излишней детализацией, достоинство работ французского социолога П. Бурдье состоит в том, что ему удается избежать характерных для многих исследований языка недостатков. Он стремится показать, в какой мере язык представляет собой социально-исторический феномен, подчеркивая, что лингвистическое взаимодействие – это обыденная практическая деятельность как и прочие другие, и что лингвистические теории, игнорирующие социально-исторические и практические аспекты языка, во многом теряют свою теоретическую ценность.

В своем подходе к языку и лингвистическому взаимодействию П. Бурдье опирается на свои взгляды на социальную практику в целом. Лингвистические высказывания и выражения для него – это формы практики, и в этом смысле они должны рассматриваться как продукт взаимодействия между «лингвистическим габитусом» и «лингвистическим рынком». «Лингвистический габитус» - это один из «наборов» диспозиций, характерных для данного габитуса, приобретенных в процессе восприятия и обучения языку в тех или иных конкретных контекстах – в семье, в обществе сверстников, школе, и пр. Лингвистические высказывания или выражения всегда производятся в конкретных контекстах или «рынках», и именно особенности этих рынков придают данным высказываниям ту или иную «ценность». В обществе, говорящем на едином языке, такая практическая способность понимать и производить адекватные конкретному социальному «полю» лингвистические продукты распределена далеко не равномерно, разные слои населения обладают различными возможностями и способностями адаптироваться к лингвистическому «рынку», то есть обладают различным количеством того, что П. Бурдье называет «лингвистическим капиталом». Более того, распределение «лингвистического капитала» связано с конкретными способами дистрибуции иных форм капитала – экономического, культурного, и пр., - конфигурация которых и определяет место индивида в данном социальном пространстве. Соответственно, различия в акцентах, грамматике, вокабуляре, как правило, не учитываемые формальной лингвистикой, - это, в сущности, своего рода индикаторы социальных позиций говорящих и отражение количества «лингвистического капитала», которым они обладают. Те, чей лингвистический габитус обусловлен принадлежностью к высшим в социальной иерархии группам, с гораздо большей легкостью способных реагировать на требования формальных и официальных контекстов, что позволяет им добиваться большего социального успеха по сравнению с обладателями меньшего количества «лингвистического капитала». Это иллюстрирует общий феномен, характеризуемый П. Бурдье как «символическая власть», или даже иногда – как «символическое насилие». Он относит термин «символическая власть» не к какому-то особому типу власти, а скорее к тому аспекту большинства форм власти, каждодневно проявляющемуся в социальной жизни. В рутинном потоке повседневной жизни власть лишь в редких случаях реализуется в открытом применении физической силы. Чаще всего, она передается в символической форме и, тем самым, завуалирована покровом «легитимности». Примерами подобных механизмов являются система образования, лингвистическое образование, а также языковая политика, как официальная, так и имплицитная.

Политика, таким образом, как и прочие «поля», или системы общества, возникшие в результате модернизации и дифференциации, оказывается тесно переплетенной с другими сферами, в частности, с языком и символической властью. Все большая профессионализация и бюрократизация политического поля приводит к тому, что производство политических дискурсов становится все более и более автономным. Адекватный анализ политического дискурса должен основываться на постоянно проводимой реконструкции того «поля», внутри которого данный дискурс порожден и воспринят, включая конкретные организации, схемы производства и восприятия, и пр., а также их взаимосвязь с более широким социальным пространством.

В тех обществах, включая все современные индустриально-развитые страны, в которых имела место высокая степень объективации социальных институтов, произошло снижение важности символических механизмов для поддержания доминирования через межличностные отношения. Институционализация обеспечивает накопление и дифференцированное распределение иных видов капитала, избавляя индивидов от необходимости избирать стратегии, направленные на прямое доминирование над другими людьми. Власть или насилие оказываются «встроенными» в сами институты. Из этого следует, что для того, чтобы установить, каким образом символическая власть осуществляется и воспроизводится в современных обществах, необходимо внимательно рассмотреть, как в различных социальных «полях» и «рынках» возникли институализированные механизмы приписывания и фиксации той или иной «ценности» за различными продуктами, каким образом эти продукты распределяются и как внушаются убеждения в их ценности.

В целом, в работах П. Бурдье редко можно встретить рассуждения, которые относились бы к нормативной политической теории. Ценность его работ состоит, скорее, в том, что сам его подход к социальному миру, как пространству со многими измерениями, дифференцированному на относительно автономные поля, в которых индивиды занимают то или иное место в соответствии с количеством и конфигурацией определенных типов «капитала», представляет собой важный шаг к более тонкому и глубокому пониманию общественного устройства, а, следовательно, открывает возможность последующего формирования новых социальных отношений и способов организации социальной жизни.