Метафорическое преодоление антиномии жизни и смерти в литературных нарративах

К.филос.н. Данилова Т.В.

Национальный университет биоресурсов и природопользования, Украина

Метафорическое преодоление антиномии жизни и смерти в литературных нарративах

Инкорпорирование культурных паттернов в нарративы способствует формированию культурного пространства в рамках более общего поля социального пространства и позволяет участникам разделяемой всеми культуры осмыслить многообразные контексты собственного жизненного опыта [1]. Нарратив выступает набором правил, включающих в себя то, что является согласованным и успешно действующим в рамках данной культуры. Это открытая и гибкая модель мира и модель индивидуального «Я», с помощью которой люди конструируют себя в качестве части своего мира [2]. Нарративные сюжеты отражают восприятие мира, который всегда наполнен самыми интересными и неожиданными историями. Восприятие мира в форме повествования заложено в самой специфике человеческого мышления. Одним из наиболее известных литературных нарративов, структурировавших культурный опыт разных народов, является имеющая фольклорные истоки обрамленная повесть под названием «Панчатантра» и ее не менее популярные рецепции «Калила и Димна» и «Стефанит и Ихнилат».

Аллегорические повествования «Панчатантры» восходят к животному эпосу, который имеет в своей основе тотемический миф. Тотемные первопредки выступали героями архаической мифологии, «…это нерасчлененная животно-человеческая масса. …Мифы охотно подчеркивают, что звери были когда-то людьми и лишь потом приобрели животный облик» [3, с.27]. Деятельность тотемных первопредков определяла не весь существующий мир, а его определенные локусы. Когда мифы начинают группироваться в циклы, тотемный первопредок становится культурным героем, демиургом, в нем проявляется трикстерское начало – он то побеждает с помощью хитрости, то терпит поражение.

Рамочное повествование о взаимоотношениях двух шакалов, льва и быка лежит в основе первой главы «Панчатантры» (III-IV вв.) [4], ее арабской версии «Калила и Димна» (VIII в.) [5], а также греческой (XI в.) [6] и нескольких восточнославянских рецепций под названием «Стефанит и Ихнилат» (XV-XVII вв.) [7, 8, 9]. В лесном царстве, где правил Лев, жили отстраненные от дел шакалы Каратака и Даманака, у которых не было возможности проявить мастерство царедворца. Однажды в лесу появился Бык, который навел ужас на всех жителей, включая царя. Тогда Даманака взялся примирить Льва и Быка и зародить между ними дружбу. Его план удался, но случилось неожиданное: Лев приблизил к себе Быка, а шакалы снова остались не у дел. Осознав, что подобная дружба не принесла ему выгоды, Даманака спровоцировал убийство Быка. Перед нами животная сказка, имеющая в своей основе деэтиологизированный и десакрализованный миф, созданный первобытным мышлением, которое пыталось систематизировать мир, придать ему порядок с помощью принципа бинарных оппозиций, центральной из которых есть «жизнь – смерть».

При распаде архаического сознания, для которого предмет не равен самому себе и сопричастен другим предметам [10], возникли нарративные структуры. Переход к логическому мышлению сопровождался созданием нарративных сюжетов, ориентируясь на которые, человек упорядочивал и осмысливал свой опыт, свое место в мире, где «жизнь» представлялась желанной целью, а «смерть» воспринималась как то, от чего нужно бежать любой ценой. Поскольку человеческое сознание фиксирует противоположность «жизнь» - «смерть», оно желает преодолеть эту противоположность или хотя бы смягчить ее. Вместо бинарной оппозиции «жизнь» – «смерть» возникает ее метафорическое изображение – Бык и Лев, животное травоядное (метафора жизни) и животное плотоядное (метафора смерти). В природе они сходятся только во время охоты и борьбы, а в сказке они долгое время живут в согласии и взаимопонимании. Это не только мечта повествователя о «вечном мире», это также свойственное сознанию желание преодолеть антиномию жизни и смерти.

Миф оперирует противопоставлениями и стремится их нейтрализовать. Две полярные точки, два крайних члена однозначны, появление двузначности возможно только на промежуточной стадии. Переход от одного крайнего члена к другому напрямую невозможен, для этого необходим медиатор. Медиатором выступает животное, которое занимает промежуточное место между плотоядными и травоядными, животное, обладающее двойственной природой и выполняющее роль персонажа-трикстера в нарративных сюжетах. Одно из наиболее удачных объяснений природы трикстера предложил выдающийся французский этнограф и философ К.Леви-Стросс. Если прямой переход от одного крайнего члена к другому невозможен, то К.Леви-Стросс предлагает заменить их двумя другими, предполагающими наличие медиатора, а далее при необходимости один из крайних членов и медиатор заменить следующей триадой. Так возникает медиативная структура [11]. Медиатор и есть трикстер, персонаж биполярный (добрый и злой одновременно). Противоречивость характера трикстера проистекает из его медиативной природы, которую необходимо преодолеть. К.Леви-Стросс исследовал мифы южноамериканских индейцев, где роль трикстера играл ворон или койот. В индоевропейском эпосе место персонажа-трикстера занимал шакал [12].

ЖИЗНЬ	БЫК
	ШАКАЛ
СМЕРТЬ	ЛЕВ

Травоядный Бык и плотоядный Лев выступают в данном случае метафорами жизни и смерти. Шакал представляет собой смягчение этой и связанных с нею антиномий. Он ест падаль – и это является компромиссом между травоядными и хищниками. Функция шакала состоит в примирении антиномий человеческого существования.

Медиативная структура дает возможность определения онтологического статуса персонажей нарратива. Лев и Бык – полярные члены триады, шакал – медиатор. В начале повествования шакалы Каратака (Калила, Стефанит) и Даманака (Димна, Ихнилат) удалены от царского двора, поскольку присутствует только один из членов бинарной оппозиции - Лев, а Бык отсутствует. Таким образом, шакалы не могут выполнять свою медиативную функцию, так как онтологически она не существует (нет оппозиции). С появлением Быка данная функция актуализируется, возникает трехчленная структура, смягчающая полярности. Однако Лев ведет себя противоестественно, потому что дружит с Быком, он «ведет… себя совсем как травоядное животное» [4, с.71]. Возникает союз жизни и смерти как реализация принципа coincidentia oppositorum, что невозможно осмыслить в рамках бинарных оппозиций, присущих человеческому мышлению. Естественная онтологическая ситуация нарушается. Отсюда следует необходимость разрушения противоестественной дружбы и восстановление привычного порядка бытия. Однако в результате интриг Даманаки Бык гибнет вместо того, чтобы вечно противостоять Льву, и медиатор снова не нужен. В индийской «Панчатантре» рассказ о Быке, Льве и шакалах на этом заканчивается, поскольку оппозиции уже не существует и нечего опосредовать. В арабской версии появляется глава, посвященная суду над Димной (Даманакой, Ихнилатом), которая переходит в греческую и славянские версии. В результате оба шакала гибнут, так как им нечего опосредовать. Онтологически они не нужны в разрушенной медиативной структуре, а с этической точки зрения они должны быть наказаны.

Результатом размыкания циклического времени мифа, развертывания его в линейное время было появление персонажей-двойников, мифологический образ распадался и становился разными действующими лицами. Возникал феномен событий, на основе которого строились нарративные повествования [13, 14]. В исследуемых нарративах рассказ о шакалах имеет диалогическую форму и воспринимается как диалог внутри единого образа, т.е. на определенном этапе произошло раздвоение единого медиатора. В результате возникли Каратака (Калила, Стефанит) и Даманака (Димна, Ихнилат), представляющие противоположные взгляды, мудро аргументирующие их. Их диалог-спор по сути не имеет ни начала, ни конца. Каратака и Даманака являются раздвоением единого синтетического героя – носителя биполярного мировоззрения, который объединяет в себе противоположные принципы бытия. Каратака, олицетворяющий охранительное начало, иногда совпадающее с моралью, и Даманака, олицетворяющий принцип активности, – это два противоположных типа личности. В каждой конкретной культуре в открытую систему их повествований можно вводить необходимую для данной культуры морализацию, присоединять определенный этический «надтекст».

Сам архетипический образ единого медиатора (синтез Каратаки и Даманаки) не соотносится ни с какой моралью вообще, поскольку архетипические образы амбивалентны, они находятся по «ту стороны» моральных конвенций, добра и зла. Смысл повествования «рождается в сцеплении, в диалектике и противостоянии действующих лиц, каждое из коих есть лишь часть истины, но не вся истина» [15, с.253]. «Панчатантра», «Калила и Димна», «Стефанит и Ихнилат» как нарративы выступают и принципиально незавершенным проектом [16], открытым для критики, и конденсированным сводом правил [2], включающих в себя то, что является согласованным и успешно действующим в рамках данной культуры.

Литература

1. McCalman, Iain. Cultural History and Cultural Studies: the linguistic turn five years on. / McCalman, Iain. / http://www.nla.gov.au/events/history/papers/Iain_McCalman.html

2. Брокмейер Й. Нарратив: проблемы и обещания одной альтернативной парадигмы / Брокмейер Й., Харре Р. // Вопросы философии. – 2000. - №3. – С.29-42.

3. Костюхин Е.А. Типы и формы животного эпоса / Костюхин Е.А. – М.: Наука, 1987. – 269 с.

4. Панчатантра / пер. с санскрита А.Сыркина. – М.:ГИХЛ, 1962. – 469 с.

5. Ибн аль-Мукаффа. Калила и Димна / Ибн аль-Мукаффа; пер. с араб.Б.Шидфар. – М.: «Художественная литература», 1986. – 303 с.

6. Греческий текст «Стефанита и Ихнилата» // Стефанит и Ихнилат. Средневековая книга басен по русским рукописям XV-XVII вв. – Ленинград: «Наука», 1969. – 250 с. – С.105 - 157.

7. Стефанит и Ихнилат. Синодальный список. // Стефанит и Ихнилат. Средневековая книга басен по русским рукописям XV-XVII вв. – Ленинград: «Наука», 1969. – 250 с. – С.7 - 45.

8. Стефанит и Ихнилат. Троицкий список. // Стефанит и Ихнилат. Средневековая книга басен по русским рукописям XV-XVII вв. – Ленинград: «Наука», 1969. – 250 с. – С.46 - 62.

9. Стефанит и Ихнилат. Толстовский список. // Стефанит и Ихнилат. Средневековая книга басен по русским рукописям XV-XVII вв. – Ленинград: «Наука», 1969. – 250 с. – С.63 – 101.

10. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении / Леви-Брюль Л. — М.: Педагогика-Пресс, 1994. – 608 с.

11. Леви-Стросс К. Структурная антропология / Леви-Стросс К; пер. с фр. Вяч. Вс. Иванова. — М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001. — 512 с.

12. Михайлов А.Д. Старофранцузский «Роман о Лисе» и проблемы средневекового животного эпоса / Михайлов А.Д. // Роман о Лисе. – М.:Наука, 1987. – 159 с.

13. Руднев В.П. Прочь от реальности: Исследования по философии текста /Руднев В.П. – М.: «Аграф», 2000. – 432 с.

14. Лотман Ю. М. Литература и мифология / Лотман Ю. М., Минц 3. Г. // Учен. зап. Тарт. гоc. ун-та. - 1981. – Вып.546. – С.35-55 (Труды по знаковым системам. [Т.] 13: Семиотика культуры).

15. Каралашвили Р. Мир романа Германа Гессе / Каралашвили Р. – Тбилиси: «Сабчота Сакартвело», 1984. – 261 с.

16. Анкерсмит Ф. Нарративная логика: Семантический анализ языка историков / Анкерсмит Ф. - пер. с англ. О.Гавришиной, А.Олейникова. Под науч. ред. Л.Б.Макеевой. – М.: Идея-пресс, 2003. – 360 с.