ФГАОУ ВПО
«Северо-Кавказский федеральный университет», Россия, Ставрополь
Становление гротескной
образности в драматических сценах и монологах М.Е. Салтыкова-Щедрина
Работа выполнена при поддержке РГНФ, проект
14-54-00025 «Поэтика гротеска в русской драматургии второй половины XIX -
начала ХХ вв.».
М.Е. Салтыков-Щедрин – писатель и
драматург, в совершенстве владевший приемами создания гротеска, составлявшего
ядро художественной концепции автора. К основным кодам гротескной поэтики
исследователи традиционно относят: амбивалентность; гиперболизацию;
травестирование; развитие специфически гротескных мотивов (омертвления живого,
автоматизма, механистичности); сопоставление и отождествление героев с
неодушевленными предметами, животными; включение в поэтику произведений
фантастических элементов и др.
На конец 1850-х –
начало 1860-х годов приходится период активной деятельности М.Е. Салтыкова-Щедрина-драматурга,
обозначившего в своих пьесах, как и в прозе,
острейшие проблемы современности. В.А. Туниманов называет драматические
сцены «маленькими комедиями Щедрина» (по аналогии с маленькими трагедиями А.С.
Пушкина и по сравнению с двумя «большими» пьесами «Тени» и «Смерть Пазухина»).
Исследователь указывает на их очерковый характер и объясняет это «остро,
публицистично прочерченными социальными коллизиями и конфликтами
предреформенного времени», а также «шаржированными, типизированными, порой лишь
контурно, эскизно обозначенными персонажами» [4, с. 224].
В
1856-1857 годах в журналах «Русский вестник» и «Библиотека для чтения» были
напечатаны «Губернские очерки». В этот цикл включены и первые драматургические
опыты художника – драматические сцены и монологи: «Просители», «Скука», «Что
такое коммерция?», «Выгодная женитьба». В.Я. Кирпотин утверждает, что
драматические сцены сборника «Губернские очерки» скорее можно рассматривать как
одноактные комедии, нежели очерки, к тому же отмечает хорошо разработанный
конфликт «Просителей». Исследователь определяет этот драматургический опыт как
«глубокомысленную сатирическую комедию, вскрывающую сущность политического и
социального строя России в преддверии общественного подъема шестидесятых годов»
[1, с. 105].
Уже в этих первых драматургических текстах
начинается становление гротескной образности, получившей развитие в «больших»
пьесах. Так, в сцене «Просители» тщательно разработанные образы-типы каждого из
участников действия (знающего дело и жизнь подпоручика Живновского,
«сентиментального буяна» Забиякина, подхалима и мота Налетова, легкомысленной
молодой помещицы Хоробиткиной, купцов Скопищева и Белугина) объединяются в
безликий образ, раскрывающий античеловечность бюрократии. Приходя в учреждение,
человек теряет лицо, независимо от личных качеств и заслуг, и становится лишь
одним из просителей, которых через канцелярию за день проходит десятки, а может
быть и сотни. Развитие в сцене гротескного мотива механистичности, превращения
живого человека в часть сложного механизма – важный этап в развитии поэтики
драматургического гротеска Салтыкова-Щедрина. В дальнейшем на образе безликой
массы просителей внимание драматурга будет сконцентрировано в драматической
сатире «Тени», однако именно в «Просителях», он получает свое наибольшее
развитие. Драматург здесь обращается и к гротескной телесности, особенно при
создании образа князя Чебылкина. В фигуре важного чиновника актуализировано
прежде всего трудное совершение пищеварения, а его действия сводятся в основном
к поглощению пищи: «y кого тело в добром
здоровье да совесть чиста, так желудок ужасно какую массу переваривает... а у
нашего князя именно чистая совесть!» [3, Т. 2, с. 173 – далее цитация по
данному изданию с указанием тома и
страниц в скобках]. В сцене «Выгодная женитьба» также возникает образ безличной
бюрократической машины, однако в данном случае он представляет «внутреннее»
устройство аппарата власти: «перед
начальником всегда в струне ходить, чтобы ноги у тебя были не усталые, чтоб
когда начальство тебе говорит: «“Кривляйся,
Сашка!” — ну, и кривляйся! а “сиди, Сашка, смирно” — ну, смирно и сиди, ни
единым суставом не шевели, а то неравно у начальства головка заболит. Да и
считай себя еще счастливым, коли тебе говорят: “Кривляйся!”» [Т. 2, с.
197]. В речах чиновника Дернова, бесконечно жалующегося на тяжелую долю
столоначальника, воплощен протест против рабского послушания, требуемого от
низших чинов, против морального издевательства начальников над подчиненными.
Персонаж осознает причину несправедливости: «наш брат хам уж от природы таков: сперва над ним глумятся, а потом, как
выдет на ровную-то дорогу, ну и норовит все на других выместить» [Т. 2, с.
198]. При этом он даже не имеет намерения изменить заведенный порядок,
претерпевая в финале сцены издевательства от супруги Марьи Гавриловны. Обличая
невежественность и закоснелость чиновничества, Салтыков-Щедрин не указывает
возможности их преодоления, воплощая трагическое непротивление хаосу.
В 1858 году была опубликована
драматическая сцена «Утро у Хрептюгина», которая выделилась в отдельное
произведение в процессе работы автора над комедией «Смерть Пазухина». Здесь
Салтыков-Щедрин рисует «разочарование» купца, надеявшегося за взятку получить
чин, и обманутого чиновниками. В сцене поднимается проблема связи
бюрократических верхов с купечеством, развитую затем в драме «Смерть Пазухина».
Включение гротескных кодов в поэтическую организацию выявляется в актуализации
материально-телесного начала: лекарь Доброзраков хвалится своим животом ((Ударяет
себя по животу.) Эта печка такого сорта, что как ее ни топи, все к
дальнейшей топке достойна и способна…» [Т. 3, с. 60]),
Хрептюгин же наоборот жалуется на пищеварение («Желудок все... чуть, знаешь, съешь что-нибудь этакое... не совсем
легкое... просто, братец, дело дрянь выходит!» [Т. 3, с. 63]). Именно животные блага, по мнению Хрептюгина –
благородные хвори, беспорядочный образ жизни – способны превратить его в «настоящего»
дворянина. Срывается же получение чина вовсе не из-за обнаружения мнимой
аристократичности героя, а случайно, из-за бесчестности поверенного.
Несколько позднее (в 1862 году) появляются драматические сцены
Щедрина «Соглашение», «Погоня за счастьем» и «Недовольные». В первой из них
также реализован мотив механистичности живого, но в отличие от «Просителей»
частями механизма, на этот раз общественного, становятся дворяне. Персонажи, не
имеющие собственного мнения, думающие только о собственной «приятности»,
распоряжающиеся судьбами простого народа, сливаются в безликую массу,
протестующую против нововведений (освобождения крестьян). Контраст содержания и
заглавия сцены «Погоня за счастьем» обнаруживает бытовой, приземленный характер
умонастроения помещиков и чиновников средней руки. «Счастье» – выгодное место,
на которое претендует несколько «просителей», выказывая при этом далеко не
лучшие качества своей натуры. Старик Зубатов, решающий вопрос о «счастье»,
воплощает гротескно-гиперболический тип бездумного правителя, открыто
признающегося: «Я сам не всегда понимаю... и вполне сочувствую вашему материнскому
горю, но проникать в высшие намерения не почитаю себя вправе...» [Т. 3, с.
341]. В сцене «Недовольные» Салтыков-Щедрин, наследуя традицию гоголевских
образов-двойников, организует действие вокруг отставных чиновников Андрея
Ивановича и Ивана Андреевича. Ропот недовольных, сокрушения о былом порядке,
прекращаются, когда появляется перспектива обретения должности. Назначение
чиновничества герои видят, таким образом, в службе ради самой службы.
Самоцельность хождения в присутствие обнаруживается в речах персонажей,
мечтающих только вернуться на свое место, но не служить государству.
Таким образом, в драматических сценах
1850-60-х гг., Салтыков-Щедрин репрезентирует тип гротескного мировоззрения; в
их художественной системе выявляются те или иные его элементы. В сценах
«Просители», «Выгодная женитьба», «Погоня за счастьем» создан один из самых
колоритных гротескных образов драматургии художника: безликой массы, части
единого бюрократического механизма, с легкостью распадающегося на отдельные
части и также легко восстанавливаемого. К активно используемым кодам гротескной
поэтики относится функционирование элементов материально-телесного начала,
открыто представленных в поэтике пьес. С. Макашин называет сцены порождением
«новых запросов времени» [2, с.106], то есть гротескная поэтика, отличающая
драматические сцены Салтыкова-Щедрина, является актуальным эстетическим
запросом эпохи.
Литература.
1.
Кирпотин В.Я.
Салтыков-Щедрин и театр (статья первая) / Кирпотин В. // Писатель и жизнь.
Выпуск 3. М. : Литературный институт им. А. Горького, 1966. С. 93-122.
2.
Макашин С.А.
Салтыков-Щедрин на рубеже 1850-1860 годов. Биография. М.: Художественная
литература, 1972. 600 с.
3.
Салтыков – Щедрин М. Е.
Собрание сочинений в XIV томах - М.:
Издательство АН СССР , 1965 – 1969.
4.
Туниманов В.А.
Сатирическая драматургия 1860-х гг. М.Е. Салтыков-Щедрин // История русской
драматургии второй половины XIX – начала ХХ в. (до 1917 года). Л., 1987. Т. 2.
С. 223-267.