Гуриева С.Д.

 

Санкт-Петербургский государственный университет

 

Структура идентификационной матрицы человека: Я или МЫ

 

Процесс формирования устойчивой в своих взглядах, мировоззренческой поведенческой позиции личности во многом определяется современной ситуацией в обществе. Какие основные направления и концепции представлены и доминируют в обществе, что является критериями выбора поведенческой тенденции отдельно взятой личности в отношении к социальной, этнической, культурной группе? С. Московичи разработал идентификационную матрицу сознания человека, в основе которой находится множество принадлежностей или идентичностей: общечеловеческая, половая, религиозная, этническая, профессиональная и др. Идентификационная информация в матрице распределяется таким образом, что тот вид идентичности, который является актуальным, и, следовательно, становится ведущим в определенный момент времени, определяет иерархию идентичностей в идентификационной матрице [1]. Нами была поставлена задача – раскрыть механизм отношения к себе как процесс личностной и социальной идентификации, с выявлением роли и значения этнической идентичности в структуре образа «Я». Для реализации поставленной задачи был использован тест М. Куна и Т. Макпартленда «Кто Я?». Ответ на вопрос предполагал определение содержания образа «Я», соотношение личностной и социальной идентичности, выявление этнической идентификации — включение или не включение себя в категорию «мы» с представителями своего народа. Респонденты отвечали пять раз на вопрос «Кто Я?». Для того чтобы ответить на вопрос «Кто Я?», необходимо смоделировать собственную модель взаимодействия с внешним миром. Составляющие образа «Я»: социальное и личностное «Я». Социальное «Я» - модель взаимодействия с окружающим миром. Личностное «Я»- совокупность данных, формирующих особенность личности.

Содержательный анализ структурных составляющих образа «Я», позволяет определить не только профессиональную, поло-возрастную, кровно-родственную принадлежность, но и этническую принадлежность личности. Особое внимание уделяется вопросу о ситуативности появления в образе «Я» этнической принадлежности. Модифицированный вариант теста «Кто Я?» - «Кем бы Я не хотел быть?» направлен на выявление отрицательной личностной, социальной, этнической идентичности у респондентов. Вопрос: «Кем бы я не хотел быть или стать?», который позволяет выявить отрицательную социальную, этническую, профессиональную, личностную идентификацию респондента. Основной целью создания теста «Кто Я? – Кто не Я?» было изучение особенностей этнической идентификации, которая адекватно отображает реальные межнациональные отношения, дает возможность прогнозировать их развитие, определяет «направление прогрессирующего динамизма в мире межнациональных отношений» [2].

Обработка ответов осуществляется методом контент – анализа, с выявлением соотношения личностного и социального в структуре «Я-образа», общей направленности на этнокультурные и/или общечеловеческие ценности. Новым в предложенной модификации является выявление, как позитивной, так и отрицательной этнической идентификации. Определение и сравнение двух полярных структур в представлениях респондентов о себе. Множественный анализ образа «Я» распределил все ответы респондентов в две идентификационные матрицы: личностная идентификация - субъективное «Я» и социальная идентификация -объективное «Я». Собирательный образ социального «Я» состоял из объективных характеристик, связанных с полоролевой принадлежностью (мужчина, женщина, девушка, юноша и т.д.), профессиональной (врач, строитель и т.д.), этническая (русский, осетин и др.), семейно-родственная (муж, жена и т.д.), конфессиональной (мусульманин, христианин и др.). Собирательный образ личностного «Я» анализировался субъективными характеристиками, особенностями личности, позитивными или негативными самооценками респондента.

Объектом исследования явились представители русской, осетинской и других национальностей, проживающие в Северо-Кавказском регионе, известном как регион с повышенным потенциалом межэтнической напряженности (г. Владикавказ), и в северо-западном регионе Российской Федерации, в городе Санкт-Петербург. Данные, полученные по выборке СПб, показывают значимые различия в соотношении личностного и социального в структуре образа «Я» по фактору этническая принадлежность. У представителей русской национальности наблюдается пропорциональное соотношение личностного и социального в структуре образа «Я». Для русских респондентов оказались значимыми как личностные характеристики в структуре образа «Я», так и социальная идентификация (профессиональная, семейно-родственная, этническая, конфессиональная и др.). Известная в кросс-культурной психологии категоризация культур на «индивидуалистические – коллективистические» культуры, помогает нам ответить на вопрос современности, к какому типу культур может быть отнесена русская культура. Культурный парадокс заключается в том, что русские находятся в диапазоне «между» двумя полярностями, проявляют как наиболее типичные поведенческие особенности, характеризующие представителей коллективистической культуры, так и индивидуалистические, одновременно. Культурная дихотомия русских проявляется в том, что современное российское общество представлено полярными, многочисленными как по составу, так и по количественному признаку различными этническими группами, общностями.

У представителей других этнических групп социальная идентичность доминирует над личностной идентичностью в структуре образа «Я». Для представителей данных этнических групп наиболее значимой является принадлежность к группе – «мы» (кровно-родственной, семейной, этнической и др.). Понижение значимости «Я», сопровождается усилением потребности «мы». Экономическая нестабильность в обществе в целом, неопределенность и непредсказуемость в завтрашнем дне, понижает уверенность в собственной значимости, силе и влиянии себя как личности. Подсознательное ослабление «Я» сопровождается потребностью в поиске сильного, в качестве которого выступает отожествление себя со своими, принадлежность к категории «мы». Данную тенденцию можно назвать «коллективным поиском коллективизма», стремлением определить социальные и культурные границы своей психологической безопасности и физической защищенности, гарантом которого, выступает сильное «мы».

Наибольший интерес представляют полученные данные, по модифицированному тесту «Кем бы я не хотел быть?», которые выявляют отрицательную идентификацию человека. В данном случае, в ответах респондентов наблюдается согласованность представлений о структуре отрицательного образа «Я», которая проявляется в повышении значимости социального окружения человека. Данная тенденция проявляется в ответах респондентов, независимо от их национальной принадлежности: не хотят быть безработными, бездомными, занятыми «непрестижной» профессией, принадлежащими к другой религии, представителями другой национальности и т.д. Резкое понижение значимости «Я», в ответе на вопрос «Кем бы я не хотел быть», сопровождается усилением потребности «мы» во всех группах респондентов. Отрицательное «Я» проявляется в активном поиске четких и определенных социальных границ приемлемого окружения. В ответах респондентов русской национальности, проживающих в СПб, выявлена следующая структура диспозиционной иерархии образа «Я». Первое место - 43% занимает личностная идентичность (личность, человек); на втором месте - 22% профессиональная принадлежность (врач, коммерсант, учитель и т.д.); на третьем месте - 13%, упоминаются полоролевые установки — «мужчина», «женщина». Полученные данные создают образ «Я» представителей русской национальности, проживающих в Санкт-Петербурге, для которых важными являются уважение и принятие себя как личности, профессиональная реализация в работе и жизни.

Доминирующая группа идентичностей в идентификационной матрице русских (РСО-А) и осетин (СПб) определяет значимые критерии соотнесения себя с собственной этнической группой. В качестве подтверждения сказанного нами, следует отметить, что у осетин, проживающих в Санкт-Петербурге, снижается значимость этнической идентификации со своим народом и повышается ориентация на общечеловеческие ценности. С.Л. Рубинштейн писал, что «человек не изолированное замкнутое существо, которое живет и развивается из самого себя. Он связан с окружающим его миром и нуждается в нем. В процессе исторического развития круг того, в чем человек нуждается, расширяется. Эта объективная нужда, отражаясь в психике человека, испытывается им как потребность. Таким образом, испытываемая человеком нужда в чем-то, лежащем вне его, определяет связь человека с окружающим миром и его зависимость от него» [3, с. 518].

Высокие показатели в выраженности фактора «мы» «предполагают четкое отнесение себя к какой-либо этнической общности и непосредственную этническую идентификацию». Однако если исходить из полученных данных, то следует отметить, что только 19% опрошенных осетин во Владикавказе упоминали свою национальную принадлежность и сознательно идентифицировали себя со своим народом. Упоминание в ответах респондентов гражданской идентичности (гражданин России, россиянин), этнической (русский, осетин, ингуш), конфессиональной (православный, христианин, мусульманин) показало следующее распределение в полученных данных. В ответах респондентов осетинской национальности, независимо от места их проживания, не упоминается конфессиональная принадлежность (христиане, мусульмане), чаще встречаются гражданская и этническая идентичность (гражданин России, россиянин, осетин). Можно предположить следующее, во-первых, религиозная принадлежность не является показателем групповой сплоченности в осетинской выборке, т.к. религия не относится у осетин к значимым этноконсолидирующим факторам; во-вторых, религиозная принадлежность может быть отнесена к нейтральному фактору, который не объединяет и не разъединяет представителей осетинской национальности. Основными религиями у современных осетин являются христианство и мусульманство, на фоне соблюдения многочисленных языческих обрядов, как православными христианами, так и правоверными мусульманами. Поликонфессиональность как уникальная тенденция проявляется в том, что в республике представлены две мировые религии, но на фоне язычества, которое не утратило своей силы и влияния.

В ответах респондентов ингушской национальности отмечены высокие показатели упоминания этнической и конфессиональной принадлежности. Не следует забывать, что важную роль в общественном сознании современных верующих ингушей играет мусульманство (ингуши - сунниты). У представителей ингушской национальности конфессиональная принадлежность может быть отнесена к значимым этноконсолидирующим факторам, объединяющих представителей своего народа. Этнический образ «Я» возникает и развивается, проходя в своем развитии различные исторические стадии, и проявляется у этнических групп с различной степенью – от слабо осознанной принадлежности к своему народу, нередко оттесняемой чувством конфессиональной, государственной, общечеловеческой и т.д. принадлежности, до сильно развитого чувства этнической идентичности, гиперидентичности. Принятие человеком своей этнической идентичности определяется следующими основными моментами: осознанием особенностей и уникальности своей этнической культуры, национального характера, тождественности со своей культурой и народом. Данные положения нашли свое отражение в работе В.Ю. Хотинец [4, с. 88]. Высокая степень осознания и принятия этнической принадлежности в структуре образа «Я» влияет на личные предпочтения, поведенческие установки людей, которые подчиняют свои частные интересы национальным интересам и даже готовы жертвовать своей жизнью во имя этих интересов. Чувство этнической принадлежности является важным для многих культур, «так как отличительность начинает занимать достаточно высокое место в иерархии современных жизненных ценностей» [5, с. 30].

 

Литература

 

  1. Московичи С. От коллективных представлений к социальным // Вопросы социологии. 1992. Т. 1. № 2. с. 83-103.
  2.  Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. – СПб.: Питер, 2006. - 713 с.

3.       Гуриева С.Д. Межэтнические отношения и конфликт. СПб., Нестор-История, 2009, 366 с.

  1. Хотинец В.Ю. Этническое самосознание. СПб.: Алетейя, 2000. – 240 с.
  2. Солдатова Г.У. Психология межэтнической напряженности. - М.: Смысл, 1998. - 389 с.