М.Н. Глазков

доктор пед. наук, профессор,

академик Международной академии информатизации

О ЧИТАТЕЛЬСКОМ ВАНДАЛИЗМЕ В РОССИИ II-й половины XIX в.

В феврале 1861 г. Александр II подписывает Указ об отмене крепостной зависимости крестьян. По существу свершилась Февральская революция "сверху", имевшая грандиозные последствия, в том числе, для библиотечной сферы. Среди них – уравнивание всех сословий перед законом, ускоренное развитие "буржуазно-капиталистических" отношений, заметный рост промышленности и сельского хозяйства, прогресс науки и образования, все большее проникновение культуры в народные массы, бурное развитие библиотек.

Десятки миллионов освобожденных крестьян увидели перед собой новые возможности и перспективы, связанные с учебой и образованием. Фактически в российском обществе эффективно заработали "социальные лифты", позволявшие изменить свой общественный статус самым широким массам. И указанные изменения представлялись невозможными без обращения к книге и собранию книг – библиотеке.

Однако когда в 1870–1880-е гг. в публичные библиотеки пришел массовый читатель из народа, библиотекари стали жаловаться на его недобросовестность, бескультурье и даже "дикость". Во многих годовых отчетах общедоступных библиотек, которые начали публиковаться в это время, говорится о порче и краже библиотечной литературы читателями. Данные жалобы становятся общим местом, типичной бедой библиотек.

Почему же отношение рядовых читателей к книжным коллекциям оказалось таким далеким от ожидаемого? Конечно, можно сослаться на необразованность, неподготовленность и маловоспитанность нового контингента посетителей библиотек. Но мы обратим внимание на иную, на наш взгляд, ключевую причину участившихся случаев читательского вандализма. Это снижение в массовом сознании авторитета книги, авторитета печатного слова. Данная негативная тенденция явилась порождением глобализационного процесса секуляризации культуры, начавшегося в России еще в XVII столетии.

При Петре I обмирщение, опрощение культурных ценностей стремительно усиливается, превратившись в концепцию государственной политики. И если раньше книга являлась второй иконой, духовным произведением по своей идее, содержанию и общественному отношению к вторскому труду, то теперь ситуация меняется значительно. Появляется множество книжек антирелигиозного, антиправительственного, развращающего характера, содержавших, как писали официальные цензоры николаевского времени, "похабство, духовный яд и бунтовщичество".

Естественно, отношение к новому полиграфическому продукту изменилось, особенно у читателей из простонародья. Такой продукт не жалко и не зазорно было попортить или присвоить для своих надобностей. И если в XVIII в. и даже 1-й половине XIX в. подобное отношение вуалировалось малым числом библиотек и относительно приемлемым культурным цензом их посетителей, то в пореформенную эпоху поток нигилизма прорывает всякие рамки.

Проиллюстрируем новую тенденцию рядом свидетельств и документов. Министр внутренних дел граф П.А. Валуев написал в 1860 г. : "При самом даже поверхностном взгляде на современное направление общества нельзя не заметить, что главный характер эпохи заключается в стремлении к уничтожению авторитета. Все, что доселе составляло предмет уважения нации: вера, власть, заслуга, отличие, возраст, преимущества, – все попирается: на все указывается как на предметы, отжившие свое время".

Обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев назвал послереформенную печатную периодику "самой ужасной говорильней, которая во все концы необъятной русской земли, на тысячи и десятки тысяч верст, разносит хулу и порицание на власть, посеивает между людьми мирными и честными семена раздора и неудовольствия, разжигает страсти, побуждает только к самым вопиющим беззакониям." Профессор Московского Императорского университета Б.Н. Чичерин отмечал, что "В России периодическая печать в огромном большинстве своих представителей явилась элементом разлагающим; она принесла русскому обществу не свет, а тьму."

На заседании Комитета Министров в июне 1868 г. не теоретики, но сугубые практики государственной деятельности – шеф корпуса жандармов и товарищ министра внутренних дел – дали такую прикладную оценку современному печатному слову: "розничная продажа газет с каждым днем принимает большие и большие размеры и часто бывает поводом к беспорядкам на улицах и площадях." Даже если учитывать субъективизм цитируемых особ, понятно, что в библиотеки и читальни в рассматриваемое время попадала "неоднозначная" литература, отношение к которой пиететным никак не назовешь.

Отсюда логичной выглядит мысль министра народного просвещения графа И.Д. Делянова: "Читальни легко могут сделаться источником развращения и орудием крамольной партии, которая не оставляет никаких средств без внимания для достижения своих целей."

Помимо открыто политических "новая" литература преследовала и коммерческие интересы. Мы хорошо знаем, что коммерческую выгоду более всего обеспечивает обращение к низменным потребностям человеческой натуры. Стоит ли удивляться, как писал журнал "Наблюдатель" в 1892 г., что "Возникли маленькие газетки, бойкие, "общедоступные" и очень интересные, потому что открывали перед взорами пораженного жителя тайны всех петербургских кабаков и вертепов".

С зарождавшейся "масс–культурой XIX века" пытались бороться. Но нигилистическая политика множества издательств и журнально–газетных органов безусловно разрушала в глазах читателя из народа ценность печатного слова, неизбежно приводила к эксцессам, которые стали так

бросаться в глаза при знакомстве с отчетами публичных и народных библиотек.

Небрежное отношение сельских жителей к книжкам, брошюрам и периодике подчас провоцировали так называемые "книгоноши" и разные пропагандисты, посылаемые революционно-либеральными организациями в российскую провинцию. С 1860-х гг. социальные движения "народников", "культурников" и т.п. широко распространяли среди сельчан "просветительную" литературу. В качестве каналов распространения использовались как разные библиотеки на местах, так и отдельные лица, путешествовавшие по глубинке с мешком или сумкой книжек.

Очень быстро выяснилось, что казалось бы хорошую идею стали активно эксплуатировать антиправительственные, революционные структуры. В мешке книгонош частенько преобладали нигилистические агитки, критиковавшие власть, Церковь, существующие законы и порядки. Заметим, что эти сочинения раздавались крестьянам и сельским рабочим без отдачи, что формировало психологический стереотип необязательности возвращения взятой литературы владельцу, в том числе и библиотеке.

Данные издания часто имели низкое полиграфическое качество. Официальные власти преследовали подобные книжки и листки, запрещали, уничтожали их и т.п. Трудно представить, какой урон наносился авторитету печатного слова среди простонародья. Этот ментальный процесс незамедлительно отражался на практической сохранности библиотечных фондов в губерниях и уездах России и на общем отношении к библиотекам.

Можно выдвинуть обоснованную гипотезу, что сложившееся у посетителя народных библиотек отношение к книге, библиотечным ценностям постепенно распространялось, захватывая все новые типы и виды библиотек. Миграция сельского читателя, неподготовленного и развращенного, в крупные города только усугубляла проблему. Заканчивался относительно "золотой век" читательской культуры. Наступал век "железный"…