Философия. Социальная философия

Кандидат философских наук Бондаренко Ю.Я

Костанайский государственный университет им. А. Байтурсынова, Казахстан

Проблема фанатизма, веры, доверия, рациональности и иррациональности

Данная статься является продолжением серии статей, посвященной данной проблематике и, прежде всего, статьи «Наука и религия…» Размышления над этой статьей – следствие полемических, спорных аспектов ряда современных работ, крайне субъективных и односторонних, с точки зрения автора. Наглядный образец – опубликованная не в популярном издании, а в серьезном научном журнале «Вопросы философии» статья Р.К.Омельчука «Фанатизм в свете онтологического похода к вере» (1,сс.25 -33) Достоинствами статьи представляется эрудиция и четкость логических построений. Но, как говорится, наши недостатки – продолжение наших достоинств. Как, к сожалению, не редко бывает, четкость изложения оборачивается схематизмом и своеобразной схоластикой, подпитанной, возможно, подспудным, но очень характерным для сегодняшних дней стремлением быть во что бы то ни стало «политкорректным по отношению к религии.

И я за политкорректность. Но, поскольку речь идет о науке, постольку уместно проследить на предлагаемом примере, где логические построения вырастают из живой истории, а где – из упрощенных схем и повисают в воздухе. Р.К.Омельчук отмечает тенденцию интерпретации фанатизма «в качестве особой разновидности веры», «крайней приверженности человека каким-либо верованиям или идеям, вызывающим неприятие иных убеждений, верований, обычаев и ценностей» (Калюжная), «извращение абсолютизированной идеи и нетерпимость к выходящему за ее рамки» (Романов)». Проще говоря, фанатизм здесь рассматривается, как агрессивное неприятие иного». «Однако, - пишет Р.К.Омельчук, - «все чаще и чаще становится допустимым определение фанатизма в качестве полной поглощенности какой-нибудь идеей, мировоззрением, религией или крайней приверженности делу, идеологии (Евстифеева). «Именно в такой интерпретации, - добавляет автор рассматриваемой статьи, - понятия фанатизма и веры могут рассматриваться, как тождественные, что совершенно не соответствует действительности». (1, сс.25 – 26).

Уже здесь перед нами любопытная логическая заминка. Конечно же, те или иные понятия могут рассматриваться какими-то авторами, как тождественные. Но это вовсе не означает, что такое рассмотрение органически вытекает из цитируемого. Ведь рассуждения начинаются с того, что фанатизм рассматривается, как «особая разновидность веры». Именно особая. Точно так же, как, например, келья или казарма –особые виды жилых помещений, из чего отнюдь не следует, что «понятие «жилого помещения» тождественно понятиям «кельи». или «казармы». Да и из последних рассуждений Евстифеевой отнюдь не следует с железной необходимостью вывод о тождественности веры и фанатизма.

Но перейдем к постулатам самого автора. «По нашему мнению, - пишет он, - причиной таких тенденций является обусловленность понимания и определения веры рамками и законами исключительно теории познания. Онтологический подход к вере рассматривает этот феномен в качестве характеристики личностного бытия, акцентируя внимание на сущности самого феномена, а не предмете веры. Вера принадлежит человеку, а поэтому должна рассматриваться с позиций субъекта веры.

Определим бытийную веру как стремление личности к собственной истинности и полноте. Понятно, что в этом случае личность определяется высотой цели, которую она принимает за высшую истину, и устремленностью, с которой эта цель будет достигаться, а бытийная вера неразрывно связана с реализацией личностных качеств в человеке. особенностью фанатизма является излишняя акцентированность на грядущем благе: фанатик нивелирует настоящее в предвкушении будущего. По сути, будущее оказывается для него более приоритетным, более ценным и даже более «настоящим», чем настоящее… Вера же характеризуется постоянной сосредоточенностью на настоящем, поскольку качества личности есть результат неусыпного внутреннего труда по преодолению эгоизма. Настроения самоутверждения и самовозвеличивания чужды вере, ориентированной на экзистенциальные ценности. Вера, таким образом, по определению не имеет ничего общего с фанатизмом, поскольку вера, понимаемая онтологически, способствует становлению личности, а не ее разрушению и уничтожению…» (1, с.26)

«Безусловно, связь веры и фанатизма, привычная для обыденного сознания, существует, однако вера в этом употребляется, как тождественное религии понятие, а не как характеристика человеческого бытия. так онтологический подход к вере обосновывает механизмы и функции веры, понимаемой в качестве стремления человека к собственной истинности. В свете этого подхода предрасположенность к послушанию, авторитарное подчинение, предполагающее уважение к власти, приемлемость традиций и обычаев, склонность к взаимному согласию, компромиссу, консенсусу и даже страх, боязливость, которые напрямую связываются с фанатизмом (Евстифеева…), могут быть рассмотрены бытийно-ценностно. Призмой в этом случае является переживающая экзистенция, соединяющая в себе индивидуальность, как личное бытие и ценностное отношение, как свободное диалогическое отношение с бытием во всем его многообразии. Отсюда послушание. уважение, традиционность, дружелюбие и даже страх приобретают ценностный окрас и свидетельствуют о высокой культуре, как отдельной личности, так и воспитавшего ее социума. Сущность веры – человечность, а потому агрессивность, уничижительность и рабская покорность фанатика, слепо подчиняющегося авторитету, совершенно несовместимы с верой, предполагающей стремление к совершенству, гармонии, устойчивости.

Если вера, как фундамент становления личности, неразрывно связана с ценностным, культурным отношением к Миру, Истине, Другому, то фанатизм отрицает культурное единение, соборность, общность…» (1, с.27)

К сожалению, из-за ограниченного объема статьи приходится прерывать цитирование. Но и уже воспроизведенное демонстрирует интересную, но не уникальную особенность. Какую же? - Автор сначала рисует идеальные, на его взгляд, модели веры и фанатизма, а потом сам же и пытается определить их характеристики и делать все прочие выводы. Но это все равно, что, вместо изучения реальных птиц, нарисовать, к примеру, коршуна и голубку, а затем рассуждать о специфике их организмов, возможностях полета и прочая, и прочая.

Особенно показательными представляются рассуждения о соотношении фанатизма и рационализма и, наоборот, веры и иррационализма. «Например, уничтожение евреев фашистами было с их точки зрения рационально оправдано, поскольку они «знали» о том, что еврей враг «истинных арийцев…» (1, с.29)

Каковы же итоги? Призывая к целостному подходу к вере, не ограниченному только религией, Р.К.Омельчук делает четкие и потому особенно удобные для анализа выводы. «Во-первых, существует необоснованная тенденция отождествления понятий веры и фанатизма. Обыденное понимание веры как религии или религиозного феномена не раскрывает всей сущности веры, как это происходит при ее онтологическом рассмотрении. Во вторых, онтология веры и фанатизма, призмой которой является личность, полностью разводит эти понятия: насколько вера способствует становлению личности, настолько фанатизм препятствует этому становлению. В третьих, существуют вполне обоснованные предпосылки утверждения того, что феномен фанатизма имеет рациональную природу, и связан не с деформациями веры, но с деформациями разума. Необходимость обоснования этой идеи может способствовать новым исследованиям в этом направлении. В четвертых, положительной альтернативой фанатизма, по нашему мнению, является преданность. Такая преданность, рассматриваемая, как наиболее целостная модификация веры представляет собой уникальное постоянное личностно направленное ценностное отношение, являющееся основанием прочих, как личностных, так и социокультурных механизмов» (1, 32. Более подробно это последнее положение развертывается уже на страницах 26 – 27).

Перед нами внешне четкая, но, по сути, довольно произвольная смесь онтологии, гносеологии, аксиологии и благих пожеланий, напоминающая супермаркет или сельпо, на полках которого чего только нет. Есть все, кроме опоры на реальность и логику собственно науки. И, к сожалению, школы, научной школы. Возможно, именно поэтому целый ряд суждений, скажем, те же суждения о соотношении веры, как преданности, и личностных качеств, напоминают оторванные от земли воздушные замки и, как это не покажется странным, выглядят менее четкими и обоснованными, нежели иные суждения собственно представителей. К примеру, Костанайского и Рудненского епископа Анатолия, говорившего в интервью с Евг.Шибаршиным: «Для филолога «кризис» означает «суд». Если я вижу, что люди живут не так, как выражают себя внешне, я называю это состояние «кризисом», происходит несоответствие слова и понятия. В евангелии такое состояние Господь обозначил, как отсутствие Веры. Не в смысле «признаю Бога или нет (в данном случае - признаю), но Веры в смысле «верность». «Я верю или не верю» означает – я живу так же, как говорю, или живу по-другому. В сегодняшнем дне эта разница очень заметна» (2, с.11)

Конечно же, понятие «вера» может использоваться в разных контекстах. Конечно же, вера, как нечто личностное, не сводима только к вере религиозной. Это четко осознавалось еще в советские годы. Достаточно вспомнить Дм.М.Угриновича, писавшего, что «при объяснении многообразия точек зрения на веру следует учитывать и сложность, многоаспектность самого изучаемого явления.

Во-первых, понятие веры употребляется как в науке, так и в обыденном повседневном общении людей в самых различных смыслах. Речь может идти и о вере в человека, и о вере ученого в истинность его гипотезы, и, наконец, о вере в Бога и иные сверхъестественные силы.

Во-вторых, анализ самого феномена веры может проводиться с различных теоретических позиций и вычленять различные стороны этого сложного явления, так, например, можно специально исследовать предмет веры, выясняя при этом, является ли он чем-то реальным, объективно существующим, либо иллюзорным, фантастическим (гносеологический аспект), можно главное внимание уделять проблеме социальной детерминации веры, выявляя те общественные условия и обстоятельства, которые ее породили (социологический аспект), можно, наконец, изучать специфику и сущность тех психологических процессов, которые участвуют в вере, рассматривая последнюю, как специфическое психическое состояние личности…» (3, сс.92 – 93).

Вполне понятно, что можно рассматривать веру и с учетом аксиологии и, наверное, не только. Но, если мы говорим о науке, то сосредотачиваться на критических высказываниях в адрес обыденных представлений о чем-то все равно, что демонстрировать свое мастерство шахматиста, играя не с мастерами, а с любителями. Но это частность. По сути же, мы видим сквозь витиеватый покров наукообразных слов антидиалектику, к тому же оторванную от объемной, многогранной и текучей реальности. Можно пытаться развести фанатизм и веру, как слова, но нельзя развести их в реальной жизни, где очень многое постоянно трансформируется, а одно перетекает в другое, где социально-демографическое, аксеологическое, социокультурное и психологическое сплошь и рядом превращаются в мощнейшие взрывоопасные смеси. Так, согласно американским аналитикам рост населения на Востоке и возрастающая одновременно бедность ведут и будут продолжать вести к росту религиозной нетерпимости. Эти аналитики полагают, что «мусульманская враждебность к христианам в грядущем возрастет. Следует добавить, что не только мусульманский мир, но и подавляющее большинство угнетенных народов Востока, исповедующих индуизм, буддизм и т.д., также негативно настроены к христианству».

Уже к нашим дням, к примеру, в Судане, где ислам был объявлен господствующей религией, «жертвами столкновений… стали 1,5 млн. человек». Еще драматичней будет ситуация в 2050 г., когда, по расчетам, население этой страны возрастет с 25 до почти 84 млн. человек. Истребление христиан идет и в соседнем, относительно более богатом Египте. «Колоссальный очаг насилия зреет в Нигерии, где мусульман и христиан насчитывается примерно поровну», и к 2050 г., по прогнозам, «будут проживать 300 млн. человек». (4. 340).. Непростая ситуация и в Европе, где на сегодняшний день лишь по официальным данным проживает 44 млн. мусульман, несущих в новые места своего пребывания и свой менталитет, свои обычаи и культуру, общие для мигрантов, но несходные с укладом жизни европейцев былых столетий. (5, с.48)

Можно, конечно, рассуждать о том, что у тысяч и тысяч, оказывающихся в тянутыми в столкновения и конфликты, нет «бытийной веры», но это ничего не прибавит к нашему пониманию существа реальных драматических процессов. И очевидным упрощением представляются поиски истоков фанатизма в деформациях разума, но не веры, ибо в реальности мы встречаем сплетение и того, и другого. Причем такое сплетение, при котором уже само «слово «деформация» будет оценочно-упрощающим. Ведь, втягиваемые в конфликты, массы людей, среди которых огромное число голодных и обездоленных, руководствуются отнюдь не упрощенно «деформированным разумом».

К тому же встает вопрос, имеем ли мы право, только исходя из того, что. втягиваемые в кровавые конфликты, представители этих масс не соответствуют определенным представлениям о личности и вере, огульно отнести их к не-личностям и не-верующим, поскольку им не чужд фанатизм?

А как быть с теми или иными лидерами экстремистских организации? – Например, с лидером алжирско экстремистской организации Мафудом Ассули, который в интервью западным СМИ, говорил о том, что те сторонники ислама, которые одновременно поддерживают демократию и свободные выборы, «являются обманщиками и самозванцами, и потому подлежат уничтожению» (6, с.26)

Мы вправе отторгать их взгляды, доказывая, что они вредят и миллионам самих мусульман. Но насколько научными и обоснованными были бы утверждения о том, что такие люди – не личности и просто фанатики, а не верующие?

К сожалению, модные ныне наукообразные конструкции не приближают нас к более глубокому и объемному видению реальных феноменов и проблем современности.

Литература.

1. Омельчук Р.К. Фанатизм в свете онтологического подхода к вере. – Вопросы философии. 2012, №4, сс.25 – 33.

2. Шибаршин Евг. «Мало носить одежду священника…» Епископ Анатолий о духовном кризисе, об отношениях политики и религии. – Наша Газета, 2013, №18, 2 мая.

3. Угринович Д.М. Психология религии. – М.: Политиздат, 1986. – 352 с.

4. Сааданбеков Ж. авторитаризм и демократия на Востоке. – Астана: Фолиант, 2003. – 392 с.

5. Блюменкранц М.А. Куда летишь, троянский конь и где опустишь ты копыта? – Вопросы философии. – 2012, №4, сс.45 -51.

6. Пастухов Евг. Что нужно радикальным исламистам? – Центр Азии. 2012, июль – август, №13 -16, сс.16 – 35).