Мухаева Л.Р.
кандидат культурологии,
доцент
Мордовский
государственный университет им. Н.П. Огарева (Россия)
О ВЗАИМОСВЯЗИ
АКУСТИЧЕСКОЙ СРЕДЫ И
МУЗЫКАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ
ЭТНОСА
Звук – одно из природных явлений, являющееся главным проводником человека
в мир музыки. Путь к современной музыке прошел через тысячелетия: привычные
нашему слуху звуки, интонации, музыкальные
и ритмические обороты, тембры, приемы движения музыкальной мысли складывались
веками и передавались от поколения к поколению сначала из уст в уста, затем
через ноты. У каждого
человека свое восприятие звука, у каждой культуры сформировалась своя эстетика
звука.
Проблема общности звука и культуры начала интересовать музыковедов сравнительно
недавно. Исследователи (например, А. С. Алпатова и др.) объясняют
явления культуры с точки зрения их
географического (климатического) расположения, влияния природной среды
на восприятие звука и, как следствие, формирование определенного музыкального
языка того или иного этноса. В культурологии же давно существует точка зрения,
что природная среда, в которой народ развивается и творит свою историю,
определяет его лицо. Культура выступает
в данном случае как средство адаптации человека к природным условиям. Следовательно, любой этнос выбирает из природы
звуки, накапливая свои звуковые впечатления. Для понимания особенностей
развития культуры, в том числе и музыкальной, как на региональном, так и на
историко-культурном уровнях, необходимо учитывать «все составляющие сложного и
неразделимого целого, каким является взаимоотношение культуры и экологии,
человека и природы» [1, с. 32].
Общеизвестно, что мордовская
культура испытала на себе влияние не одной культуры, а значит, и впитала в себя
звуковые образы других культур и этносов: тюркской (со времени зарождения
булгар как этноса), русской (со времени
присоединения к Российскому государству). Влияние каждой из них не
замкнуто, не ограничено во времени. Согласно географической теории подхода к
звуку следует отметить, что культура булгар формировалась и развивалась в
умеренном климате с преобладанием равнинного рельефа. Когда-то булгары, как многие
тюркских племен, вели кочевой образ жизни и большая ее часть проходила в степи. Эта среда «предлагала» свои
звуковые образы и формировала
особые звуковые впечатления. В отличие от акустического пространства (леса
и горы), где звук дробится, многократно отражаясь, отталкиваясь от естественных
препятствий или огибая их, в условиях же равнины, степи или пустыни звук
рассеивается, распространяется на значительные расстояния равномерно по
окружности от своего источника. Поэтому
важным критерием подхода к звуковому пространству в тюркской культуре
становится не «что», а «как» звучит, т.е. акцент переносится на звук и сфера
операций с ним почти ничем не ограничена. По мнению Алпатовой, «относительная бедность (в сравнении со звуковой насыщенностью
лесной зоны) природных звучаний и материала для изготовления инструментов
определяют область приоритетов в звучаниях и музыке
человека и людей: на первый план выходит человеческий голос во всем
богатстве и многообразии своих качеств и оттенков» [1, с. 50–51].
Особое значение человеческого голоса породило в
тюркской культуре такой институт народного
исполнительства, равных которому не
было в западной культуре. Татарские и башкирские чичаны (сэсэны), узбекские и туркменские бахши, киргизские манасчи, казахские акыны, монгольские тулъчи сыграли особую роль в
культуре своего времени. Именно они – народные поэты, сказители – были главными носителями профессионализма, совмещая в себе
одновременно поэта, музыканта-композитора и исполнителя.
В народной
традиции мордовского народа ситуации календарных обрядов предопределяли
звуковое заполнение большого пространства, настраивали певцов,
музыкантов на полное раскрытие своих исполнительских
возможностей, так как ритуальное
обращение к стихиям предполагает
расширение исполнительских ресурсов до «охвата небесного простора». Таким пространственным, далеколетящим является звук, порожденный грудным пением. Именно грудное звучание в нижнем
диапазоне голоса часто встречается в вокальных
манерах народов Поволжья.
В результате
такой эволюции неизбежно формируется некий темброво-звуковой «идеал» этноса (термин
И. И. Земцовского). На уровне отдельного тона вырабатывается
ряд физико-акустических и этико-эстетических норм звука, заставляющих
«звучать» по-своему каждый этнос, каждую цивилизацию. Вероятно, таким темброво-звуковым «идеалом» для тюркских народов стала
ангемитонная пентатоника, наиболее
ярко воплотившая в себе акустические представления тюрков о звучании
окружающего мира. Западные музыковеды
(З. Кодай, Д. Христов) так же склонны рассматривать пентатонику как наиболее раннюю стадию музыкального
мышления, которая на сегодняшний
день служит своеобразным «кодом», «стилевым знаком» и намеком на
этнический признак. В
масштабе «Волго-Уральской музыкальной цивилизации» «язык
ангемитоники – принадлежит к числу наиболее органичных признаков общности
народов Поволжья и Приуралья. Бесполутоновая
интонационность определяет музыкальную культуру всего региона, существуя
в качестве своеобразного языка международного общения…» [2, с. 219].
Итак, звук, находясь в постоянном движении, развивается, достигая
необыкновенных вершин. На
сохранившиеся в генетической памяти музыкально-звуковые «привычки», соответствующие
данным природно-акустическим условиям, через столетия накладываются другие, привнесенные из иных культур;
в результате, сформировавшиеся темброво-звуковые «идеалы» становятся музыкальной
характеристикой определенного этноса.
Литература:
1.Алпатова А. С. Музыкальные традиции Южной и
Юго-Восточной Азии (к проблеме диалога традиционных культур
в период древности и средневековья) : дисс… канд. иск-я: 17.00.02. – М., 1996. – 232
с.
2. Бражник Л. В. Стилистические тенденции
в развитии профессиональных музыкальных культур Среднего Поволжья и Приуралья
// Регионология. – 2002. – № 3. – С. 219–224.