Мухаева Л.Р.

кандидат культурологии, доцент

Мордовский государственный университет им. Н.П. Огарева (Россия)   

  

О ВЗАИМОСВЯЗИ АКУСТИЧЕСКОЙ СРЕДЫ И

МУЗЫКАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ ЭТНОСА

 

Звук – одно из природных явлений, являющее­ся главным проводником человека в мир музыки. Путь к современной музы­ке прошел через тысячелетия: привычные нашему слуху звуки, интонации, музыкальные и ритмические обороты, тембры, приемы движения музыкальной мысли складывались веками и передавались от поколения к по­колению сначала из уст в уста, затем через ноты. У каждого человека свое восприятие звука, у каждой культуры сформировалась своя эс­тетика звука.

Проблема общности звука и культуры начала интересовать музыковедов сравнительно недавно. Исследователи (например, А. С. Алпатова и др.) объясняют явления культуры с точки зрения их географического (климатического) рас­положения, влияния природной среды на восприятие звука и, как следствие, формирование определенного музыкального языка того или иного этноса. В культурологии же давно существует точка зрения, что природная среда, в которой народ развивается и творит свою историю, определяет его лицо. Культура выступает в данном случае как средство адапта­ции человека к природным условиям. Следовательно, любой этнос выбирает из природы звуки, накапливая свои звуковые впечатления. Для понимания особенностей развития культуры, в том числе и музыкальной, как на регио­нальном, так и на историко-культурном уровнях, необходимо учитывать «все составляющие сложного и неразделимого целого, каким является взаимоот­ношение культуры и экологии, человека и природы» [1, с. 32].

Общеизвестно, что мордовская культура испытала на себе влияние не одной культуры, а значит, и впитала в себя звуковые образы других культур и этносов: тюркской (со времени зарождения булгар как этноса), русской (со времени присоединения к Российскому государству). Влияние каждой из них не замкнуто, не ограничено во времени. Согласно географической теории подхода к звуку сле­дует отметить, что культура булгар формировалась и развивалась в умеренном климате с преобладанием равнинного рельефа. Когда-то булгары, как мно­гие тюркских племен, вели кочевой образ жизни и большая ее часть про­ходила в степи. Эта среда «предлагала» свои звуковые образы и формиро­вала особые звуковые впечатления. В отличие от акустического пространства (леса и горы), где звук дробится, многократно отражаясь, отталкиваясь от естественных препятствий или огибая их, в условиях же равнины, степи или пустыни звук рассеивается, распространяется на значи­тельные расстояния равномерно по окружности от своего источника. Поэтому важным критерием подхода к звуковому пространству в тюркской культуре становится не «что», а «как» звучит, т.е. акцент переносится на звук и сфера операций с ним почти ничем не ограничена. По мнению Алпатовой, «относительная бедность (в сравнении со звуковой насыщенностью лесной зоны) природных звучаний и материала для изготовления инструментов определяют область приоритетов в звучаниях и музыке человека и людей: на первый план выходит человеческий голос во всем богатстве и многообразии своих качеств и оттенков» [1, с. 50–51].

Особое значение человеческого голоса породило в тюркской культуре такой институт народного исполнительст­ва, равных которому не было в западной культуре. Татарские и башкирские чичаны (сэсэны), узбекские и туркменские бахши, киргизские манасчи, ка­захские акыны, монгольские тулъчи сыграли особую роль в культуре своего времени. Именно они – народные поэты, сказители – были глав­ными носителями профессионализма, совмещая в себе одновременно по­эта, музыканта-композитора и исполнителя.

В народной традиции мордовского народа ситуации календарных обрядов предопределяли звуковое заполнение большого пространства, настраивали певцов, музыкантов на полное раскрытие своих исполнительских возможностей,  так как ритуальное обращение к стихиям предполагает расширение исполнительских ресурсов до «охвата небесного простора». Таким пространственным, далеколетящим является звук, порожденный грудным пением. Именно грудное звучание в нижнем диапазоне голоса часто встречается в вокальных манерах народов Поволжья.

В результате такой эволюции неизбежно формируется некий темброво-звуковой «идеал» этноса (тер­мин И. И. Земцовского). На уровне отдельного тона вырабатывается ряд физико-акустических и этико-эстетических норм звука, заставляющих «звучать» по-своему каждый этнос, каждую цивилизацию. Вероятно, таким темброво-звуковым «идеалом» для тюркских народов стала ангемитонная пентатоника, наиболее ярко воплотившая в себе акустические представления тюрков о звучании окружающего мира. Западные музыковеды (З. Кодай, Д. Христов) так же склонны рассматривать пентато­нику как наиболее раннюю стадию музыкального мышления, которая на сегодняшний день служит своеобразным «кодом», «стилевым знаком» и намеком на этнический признак. В масштабе «Волго-Уральской музыкальной цивилизации» «язык ангемитоники – принадлежит к числу наиболее органичных признаков общности народов Поволжья и Приуралья. Бесполутоновая  интонационность определяет музыкальную культуру всего региона, существуя в качестве своеобразного языка международного общения…» [2, с. 219].

Итак, звук, на­ходясь в постоянном движении, развивается, достигая необыкновенных вершин. На сохранившиеся в генетической памяти музыкально-звуковые «привычки», со­ответствующие данным природно-акустическим условиям, через столетия накладываются другие, привнесенные из иных культур; в результате, сформировавшиеся темброво-звуковые «идеалы» становятся музыкальной характеристикой определенного этноса.

Литература:

1.Алпатова А. С. Музыкальные традиции Южной и Юго-Восточной Азии (к проблеме диалога традиционных культур в период древности и средневековья) : дисс… канд. иск-я: 17.00.02. – М., 1996. – 232 с.

2. Бражник Л. В. Стилистические тенденции в развитии профессиональных музыкальных культур Среднего Поволжья и Приуралья // Регионология. – 2002. – № 3. – С. 219–224.